Леди Парангон молчала, прислушиваясь к далекому рокоту собиравшегося с силами моря и трогая камешки концом своего кружевного зонтика, совершенно ненужного в этот пасмурный день.

– Предположим, – вновь заговорил Даббс после минуты молчания, – что наш Бог, полный решимости, если хотите, исправить положение или преследуя иную цель, слишком глубокую, чтобы мы были способны понять и оценить ее, решает принять для этого определенные меры, а именно стать частью созданного Им мира, чтобы навести в нем порядок, а точнее, стать человеком, чтобы показать людям, какими они должны были бы быть.

– Это интересно не только в дидактическом аспекте, – неожиданно быстро, как молния, вставила леди Меган. – Если бы проект, о котором вы только что говорили, и имел смысл, Бог не ограничился бы лишь тем, что стал бы учить людей своим примером, поскольку Он понимал бы, что некоторые из них отказались бы следовать Ему. Он сделал бы больше. Он стал бы не просто человеком, а Человеком с большой буквы, встав бы в некотором роде на его место, вроде как мой учитель рисования дорисовывал за меня глаза на портретах, когда мне удавалось в них все, кроме одухотворенного взгляда.

– Именно так, – сказал Даббс. – Мы подходим к главному. Несмотря на помощь вашего учителя, рисунок все же оставался вашим, правда?

– Только избыток гордыни заставил бы меня утверждать противное.

– Ну, а если наш предположительный Бог, создавший человека и давший ему свободу, на которой тот обжегся, решил бы вдруг его спасти, как вы думаете, стал бы Он это делать насильно, рисуя, так сказать, портрет вместо него, или, напротив, прибег бы к услугам того самого Человека с большой буквы, довольствуясь тем, что поддерживал бы его в слабости, и дал таким образом человечеству возможность самому участвовать в своем спасении?

– Думаю, что именно так Он и поступил бы.

– Так – это как?

– Прибегнув к услугам этого Человека.

Даббс надолго умолк. Волны в сопровождении эскадрилий крикливых чаек уже ринулись на песок, и их глухой рев, прерываемый сильными всплесками, покрыл все остальные звуки. Скоро узкая полоска, отделявшая берег от моря, исчезнет в волнах и путешественникам, задержавшимся на верхней террасе старого маяка, будет казаться, что они в открытом море.

– А что, по-вашему, Он попросит у человечества взамен? – спросил капитан бесстрастным голосом.

На самом деле ответа он не ждал.

Он поднялся на ноги, не отряхнув пыли со своих брюк, чтобы не привлекать к ним внимания леди Меган, и протянул ей кончики пальцев, помогая ей встать. Они постояли еще несколько мгновений, вдыхая запах прибывавшей воды. Затем спустились по лестнице: на этот раз капитан шел сзади, чтобы не увидеть невзначай щиколотки леди. Не торопясь, они поспели к самому чаю, не более многословные, чем бамбуковая трость и кружевной зонтик, которые они молча опустили в бронзовую подставку для зонтов своими узкими, затянутыми в перчатки руками.

Прошли недели. Леди Меган и капитан все так же прогуливались по берегу, большей частью молча, не сомневаясь, что между ними зреет нечто такое, к чему следовало относиться с наивысшим уважением. Знакомые остерегались нарушать это одиночество вдвоем, словно догадываясь о его значимости.

Никогда леди Меган не бывала более красива и более величественна. Обратив взгляд внутрь себя, она словно наблюдала, как там, в глубине, распускается какой-то невиданный цветок. Капитан оставался прежним, пряча напряженность ожидания под флегматичной внешностью. За все это время они не возвращались на маяк, каждый раз, словно сговорившись, поворачивая назад за сто футов до базальтовых скал.

Ранняя осень пришла в те края. Сделанные заранее приготовления заставляли всех жить еще на побережье, но разговоры шли только о Друри-Лейн и Ковент-Гардене. [25]Даббса спрашивали, увидят ли его снова в Атенеуме, будет ли он бывать в Роу. [26]Он отвечал уклончиво. Кое-кто начал подшучивать над его неизменно белыми в белую же полоску костюмами, которым был явно не на пользу моросящий целыми днями дождик.

За день до отъезда Даббс по обыкновению зашел за леди Меган, чтобы отправиться с ней на прогулку. «Вы же не пойдете гулять в такую погоду, Меган?» – спросила ее мать. «Нет, мама, пойду», – ответила та. Они скрылись в тумане – белое платье и белый костюм под белым плащом, верные себе во всем, только вместо кружевного зонтика и трости они держали теперь в руках по большому зонту. Покрытый изморосью пляж казался розовым. Море сильно пахло омарами.

В тот день, дойдя до конца пляжа, леди Меган, ни слова не говоря, пошла дальше. Вершина маяка была скрыта туманом. Это не остановило ее, и она стала взбираться на скользкие базальтовые скалы, не приняв предложенной капитаном руки. Она первая толкнула металлическую дверь, которая загремела, как и в прошлый раз. Они поднялись наверх. Там не было видно ничего: ни земли, ни моря, ни неба. Это было похоже на лондонский смог, только более легкий, как бы протертый сквозь более мелкое сито, в котором неисчислимые капельки воды не были отягощены частицами гари. Страшно было сделать шаг, того и гляди – упадешь в бездну.

– Если предположить, что Бог руководствуется той же логикой, что и мы, – начала Меган, – что не невозможно, если мы принимаем Моисееву гипотезу, согласно которой мы созданы по Его образу и подобию, тогда если бы Бог – я имею в виду воображаемого Бога, принадлежащего сформулированной нами гипотезе, – захотел принять человеческий облик, то он не удовольствовался бы лишь внешним обликом, как это часто делали античные боги. Он должен был бы разделить с человеком условия его появления на свет, то есть прежде чем начать какую-то деятельность, должен был бы попросту родиться. Иначе это был бы просто ряженый.

Капитан Даббс ответил молчаливым согласием. Подумав, он попросил разрешения закурить и, получив его, разжег свою трубку.

– Человеческое существо рождается от мужчины и женщины, – вновь заговорила леди Парангон в полной безмятежности, как если бы затронутая ею тема вовсе не была столь скабрезной, – поэтому следует предположить, что Богочеловек должен родиться с одной стороны от Бога, а с другой – от человека, унаследовав таким образом природу и того, и другого. Правда, порознь мужчина и женщина не обладают всеми чертами, присущими человеческой природе, которыми мужчина и женщина обладают лишь в совокупности. Но природой этой они все-таки обладают, поскольку о Джеке и о Джил одинаково говорят, что они – люди. Так что мы должны принять, что Богу достаточно будет иметь одного отца или одну мать, чтобы быть полноценным человеческим существом того или другого пола. Поскольку в нашей гипотезе ничего не говорится о том, какому полу принадлежит Бог, нам остается определить, родится ли Богочеловек от Бога и мужчины или от Бога и женщины.

Даббс курил и слушал.

– Итак, учитывая, что Бог явно не пребывает среди нас, а беременность у человека длится около девяти месяцев, похоже, Бог и правда не имеет выбора и, если он хочет, чтобы человечество приняло участие в своем собственном спасении, он будет вынужден прибегнуть к помощи женщины, которая воссоздаст ему человеческую плоть. В любом случае легче себе представить это, чем мужчину, вводящего каплю спермы в лоно Бога. (Да-да, леди Парангон, не краснея, употребляла подобные выражения.) Есть и другие причины. С одной стороны, всякий акт творчества представляется нам скорее мужским, чем женским, что позволяет предположить, что так оно и есть на самом деле. С другой стороны, трудно представить себе, чтобы Бог, в своем желании быть совершенным человеком, лишил бы себя этих девяти месяцев такого удобного и явно созидательного жития: ведь, как сказал Шекспир, может ли называться человеком человек, не рожденный женщиной?

– Я добавил бы к этому, – сказал капитан Даббс, – что женщина – существо более тонкое, чем мужчина, более благородное, более способное к самопожертвованию, а значит, она ближе к Богу. Остается лишь проблема э-э-э…