— Я очень беспокоюсь за нее. Не следовало оставлять ее в Лондоне одну, но события разворачивались так стремительно, что у меня не оставалось другого выхода. Я надеялся вернуться в Лондон и отвезти ее в Руан в мае или, по крайней мере, в начале июня, но ничего не вышло: ты и сам знаешь, что герцог Вильгельм — человек суровый и не терпит возражений, когда ему что-нибудь нужно.

— И что ты думаешь предпринять? — Рольф вытащил из песка ракушку и бросил ее в набежавшую волну.

Оберт тяжело вздохнул.

— Заберу ее, как только смогу. Она никогда меня ни в чем не попрекала, хотя, полагаю, догадывалась, с чем на самом деле связаны мои длительные поездки.

— Сколько осталось времени? Я имею в виду, до вторжения.

Прищурив карие глаза, Оберт внимательно посмотрел на друга. Так, словно хотел прочитать его самые сокровенные мысли.

— Даже не знаю, что опаснее: твое любопытство или нежелание оставить скользкую тему в покое.

Рольф самодовольно осклабился. Он знал, что единственным способом завоевать доверие Оберта было упрямо стоять на своем. Иногда, когда хитрый руанец находился в хорошем расположении духа, вытянуть из него важные новости не составляло особого труда. В противном же случае самый тщательный допрос мог и не принести плодов, но, по крайней мере, служил действенным средством от скуки и превосходной тренировкой для ума.

— Скажи мне то, что я хочу знать, а взамен получишь бараний окорок и вдоволь лепешек, — самым заботливым тоном проговорил Рольф и указал на выглядывающую из-за дюн крышу харчевни.

Оберт криво улыбнулся.

— Недорого же ты ценишь мои слова.

— Ну хорошо! Набавляю бутылку сидра.

Оберт пренебрежительно фыркнул и, покачав головой, поднялся на ноги.

— Воистину, безгранична щедрость твоя, брат мой.

Он стряхнул с потертой рубахи золотистые песчинки и обломки ракушек.

Повинуясь поданному Рольфом знаку, молоденький конюх достал из дорожной сумки свернутьш рубашку и жилет и протянул их хозяину.

Увязая в песке, друзья медленно побрели вдоль берега по направлению к поселку.

— Через две недели мне приказано явиться в Див-сюр-Мер, — сказал Рольф, натягивая сухую одежду. — Полагаю, что ты об этом знаешь.

— Да, слышал. — Оберт поджал губы. — Но раньше поры урожая можешь не собираться в дорогу.

Рольф нахмурился.

— Зачем тянуть? Ведь большую часть армии герцога составляют наемники. Им-то не надо собирать урожай.

— Зато его нужно собирать саксам. Регулярных солдат в войске графа Гарольда совсем немного, основная его часть — землевладельцы, которых сам Господь, а не то что граф Уэссекский, не сможет удержать на службе во время урожая.

— Значит, Вильгельм намерен дождаться, пока английское побережье останется без охраны и только тогда нанесет удар? — Рольф скорчил недовольную гримасу. — По мне, чем быстрее, тем лучше. Наемники перемрут с голоду прежде, чем придет пора выступать.

— Согласен. Но сейчас Гарольд чересчур сильный противник. У него львиное сердце, он смел и отважен. Поэтому остается только рассчитывать на слабые места в его обороне — так решил Вильгельм. Стоит подождать.

Входя в харчевню, Рольф едва успел пригнуться, чтобы не разбить голову о дверную перекладину, повешенную слишком низко для его впечатляющего роста.

— Ты встречался с Гарольдом? — спросил он, когда они уже сидели за грубым деревянным столом и попивали поданный хозяином крепкий сидр. Свежевыкрашенные стены харчевни сияли белизной… Из ниши на посетителей смотрела деревянная статуя девы Марии с младенцем Иисусом на руках.

Заметив ее, Оберт суеверно перекрестился.

— Видел мельком при дворе незадолго до смерти Эдуарда. А узнал о нем поподробнее от своего лондонского соседа, Голдвина-Оружейника… Он постоянно выполняет графские заказы, а братья его жены служат в личной охране Годвинсона. Сведения, которые я раздобыл в Лондоне, бесценны. Ах, кстати… — Отстегнув ремень, Оберт извлек из ножен охотничий нож. — Это тебе в благодарность за гнедую Фелиции. Работа Голдвина, придворного оружейника Гарольда Уэссекского.

Рольф с любопытством осмотрел подарок. Клинок длиной от запястья до кончиков пальцев плотно сидел на рукоятке из оленьего рога, словно нарочно сделанной под хватку Рольфа. Он не преминул испытать подарок на бараньем окороке, лежащем на столе.

— Режет острее, чем твой язык. — Рольф насадил нежно-розовый ломтик мяса на острие и отправил его в рот. — Думаю, тебе следует поставить герцога в известность о том, какой знатный мастер кует оружие для Голдвина.

Губы Оберта изогнулись в легкой улыбке, но глаза его не улыбались. Он достал свой нож, задумчиво посмотрел на него и провел ладонью по тыльной стороне клинка.

— Сам того не желая, я на самом деле подружился с Голдвином. А в моем положении это неразумно.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Стояла знойная августовская ночь. Было так душно, что раскаленный воздух, словно тяжелое одеяло, давил Эйлит на грудь. Она вытянула ноги, безуспешно пытаясь найти в постели место попрохладнее. Рядом, выдыхая тяжелые пары медовой настойки, храпел Голдвин. Последнее время он слишком много пил. Это беспокоило Эйлит, но она молчала, надеясь, что как только угроза войны, червем точившая их жизнь, минует, муж станет прежним.

Беспокойно ворочаясь с боку на бок, Эйлит вдруг ощутила легкое биение в животе. Погладив место, где, как ей казалось, находилась голова маленького человечка, она улыбнулась и подумала о Фелиции, живот которой уже стал огромным, а ребенок подал о себе первый знак еще месяц назад. Эйлит же, напротив, почти ничего не чувствовала. Правда, груди ее набухли и стали очень чувствительными, но талия располнела совсем немного, а складки одежды почти полностью скрывали чуть выдающийся живот. Ни приступов слабости, ни кровотечений, которые так изматывали Фелицию. Повивальная бабка Гульда пообещала Эйлит, что ее ребенок родится так же легко и быстро, как горошина выскакивает из стручка. Фелицию же, по словам Гульды, ожидали тяжелые роды. Хорошо еще, что ни она, ни Оберт не отличались крупным телосложением. Оставалось только надеяться на помощь и заботливый уход в сент-этельбургском монастыре.

Вспомнив об Оберте, Эйлит нахмурилась. Она не сомневалась, что, вернись он сейчас, Фелиции сразу стало бы лучше. Он не появлялся дома с конца апреля… Как мог муж оставить жену одну на чужой, враждебной земле на целых четыре месяца?

Эйлит прислушалась. Ребенок затих. Обливаясь потом, она перевернулась на спину и вздохнула. Мысли кувыркались в голове, как масло в маслобойке.

Два дня назад Альфред и Лильф с отрядом воинов отправились к южному побережью, чтобы защитить его от возможного нападения норманнов. Накануне они заехали к Голдвину, чтобы забрать заказанное ранее оружие… Сухо и сдержанно попрощавшись, братья не взяли с собой даже эля и медовых пряников, которые Эйлит напекла им в дорогу.

— Единственными норманнами, которым удастся завоевать мою симпатию, станут те из них, что падут замертво от моей секиры, — заметил тогда Альфред, любуясь, как сияет на солнце клинок. — Прежде чем ты начнешь убеждать меня в том, что эта сука из монастыря невиновна, хочу сообщить тебе, что ее муженек — норманнский шпион.

У Эйлит сжалось все внутри, но она снова, как частенько в детстве, продолжала стоять перед братом с дерзко поднятой головой.

— Я не верю тебе..

— Сам король сказал мне об этом. — Взгляд Альфреда наполнился презрением. — Оказывается, в январе этот маленький мерзавец не столько торговал вином при дворе, сколько покупал сведения. Как ты думаешь, почему он до сих пор не вернулся, а, сестричка?

— Не знаю. — От растерянности Эйлит потеряла дар речи. — Я…

Альфред с торжествующим видом покачал головой и побелевшими от напряжения пальцами сжал древко секиры.

— Так что, как я уже сказал, мою любовь завоюют лишь те норманны, что падут от моего оружия.

— Но Фелиция ни в чем не виновата! Она ничего не знала!