Подавая на прощанье руку, он сказал:
– Подумай! Не торопись с отказом. Через недельку встретимся снова, поговорим. Я познакомлю тебя с интересными людьми, не будешь жалеть. Гуд бай!
Прошла неделя. Они встретились снова.
Роберт Гарисон был немножко пьян.
– У нас в гараже, – начал он, – есть люди религиозных взглядов. Зовут их «свидетели бога Иеговы». Хочешь, познакомлю? А может, ты слышал другое название – «исследователи библии»?
– Никогда не интересовался богом, – засмеялся Кубышкин.
– Это плохо, – серьезно возразил Гарисон. – У нас есть даже свои журналы: «Башня стражи» и «Информатор». Читать их интересно. Ты бы мог узнать истину…
– Истину я знаю и без библии.
– Напрасно! – Гарисон казался обиженным. – Там ты мог бы узнать, в какую страну надо ехать. Мы, «исследователи библии», знаем, какая участь ждет людей в будущем. Сказано, что все государства на земле созданы сатаной. Все они должны погибнуть…
– Так куда же тогда ехать, чтобы спастись? – иронически улыбнулся Кубышкин.
– Наш руководитель Иосиф Рутерфорд рассказывал, что у него есть данные: Иегова простил одно государство и объявил его богоизбранным местом. Это Америка…
– Я русский и поеду только в Россию, – накаляясь, глухо ответил Алексей; его раздражал назойливый «земляк». – Есть вещи, которые нельзя купить даже на американские доллары… А что касается репрессий, о которых ты болтал, то это вымысел. Я поеду на Родину, не тая камня за пазухой. Предателем я не был, и мне нечего бояться…
Получив отповедь, Гарисон несколько скис, нервно закурил и пожаловался на головную боль.
– Я сегодня чертовски устал, вчера хватил лишнего… Ну, ладно. Пусть все сказанное останется между нами. Мне ведь тоже жить надо…
Кубышкин ушел, а Гарисон больше его ни разу не приглашал…
Но вот, наконец, настал день, когда Алексея перевели в другой лагерь. Здесь уже не было немцев, здесь звучала лишь русская, французская, польская, чешская, бельгийская, норвежская речь. Но условия лагерной жизни были прежние: опять колючая проволока, тот же режим, такие же допросы. Однако, несмотря на это, вечерами, когда Неаполь горел тысячами огней, заключенные пели песню за песней: «Болотные солдаты», «Бандьера росса», «Варшавянку» и, стоя, – «Интернационал». Это были вечера нерушимой человеческой любви и дружбы.
Американская администрация не теряла времени даром. Почти каждый день в лагере появлялись какие-то новые личности, военные и штатские. Бывших военнопленных вызывали на доверительные беседы, сдобренные бутылками виски и сигаретами «Честерфилд». Содержание бесед было трафаретным: янки уговаривали русских, чехов, поляков, югославов не возвращаться в свои страны.
Однажды вечером Алексей вернулся в свою палатку и обнаружил на подушке библию на русском языке. В красиво изданную книгу было вложено штук двадцать открыток, на все лады восхвалявших американский образ жизни. На них были изображены и небоскребы Нью-Йорка, и красоты курортных мест Флориды, и прерии Техаса, и Ниагарский водопад. Эти приторно слащавые пейзажи Алексей еще кое-как выносил, но когда увидел на одной открытке благоденствующую и процветающую негритянскую семью, он не выдержал и сказал соседу по нарам чеху Гжибалу:
– Хоть бы врали, да знали меру!
По вечерам на открытой площадке раздавался стрекот проекционного киноаппарата. В ушах стоял звон от оглушительной джазовой музыки, и на экране появлялись либо ковбои, которые ухитрялись стрелять из кольтов даже во время обеда, либо гангстеры с квадратными подбородками. Полураздетые и раздетые женщины, омерзительные подробности любовной жизни героев, бессмысленный садизм гангстеров и убийц, душераздирающие вопли и перекошенные, изуродованные лица страдающих людей – все это подносилось бывшим военнопленным в качестве рекламы «свободной Америки».
Иногда «боевики» рассказывали о трогательной истории маленького чистильщика сапог, который, благодаря своей деловитости, смог стать одним из боссов Уолл-Стрита…
Живая натура Алексея не терпела безделья. Со своими новыми друзьями по лагерю он решил пощекотать нервы американцам. Кто-то предложил:
– Надо рассказать итальянцам, как мы живем, Давайте напишем письма!
– Но как передать их? Ведь итальянцев и близко к лагерю не подпускают!
– А мы запустим воздушного змея! – озорно предложил Алексей.
Эта мысль всем понравилась. Товарищи раздобыли бумагу и клей. Алексей принялся мастерить змея, другие сели за письма. Прошло два дня. Змей был готов. Он отлично просох, в нем поместилось около сотни листовок, где рассказывалось, что русские военнопленные воевали в Италии против фашизма, а сейчас, вместо того, чтобы ехать на Родину, сидят у союзников за колючей проволокой.
Теперь ждали хорошего ветра. И вот как-то утром он разыгрался. Алексей, вложив письма, запустил змея. Он быстро поднимался все выше и выше. Сначала американцы не обратили на змея внимания, решили, что военнопленные просто забавляются.
– Почему же письма не вылетают? – забеспокоились товарищи.
– Все будет, как надо, – улыбнулся Алексей и дернул за нитку.
Белые листики, как голуби, рассыпались во все стороны и, подхваченные ветром, полетели далеко за лагерь. Дружное русское «ура» потрясло воздух. Раздались автоматные очереди. Это американцы стреляли по воздушному змею. А он взмывал все выше и выше, выпуская новые листки туда – на волю…
Вскоре на перекрестках дорог, на зданиях, на машинах итальянцы вывесили плакаты: «Эввива да Руссия!».
На другой день один из американских офицеров объявил, что большая группа военнопленных будет направлена на разгрузку грузового судна. Алексей попал в эту группу.
Затея американцев многим сразу же показалась подозрительной. Судно почему-то стояло не в порту, а маячило на рейде Неаполитанского залива.
Пять небольших катеров сделали несколько рейсов, и вскоре многие военнопленные оказались на борту корабля.
Высокий щеголеватый офицер завел всех военнопленных в трюм, немножко позубоскалил на ломаном итальянском языке, а потом поспешно полез на палубу и хлопнул крышкой люка.
Чех Гжибал опомнился первым. Он подбежал к люку и попробовал поднять его. Куда там! Люк был задраен наглухо. А с палубы доносился смех американцев.
Военнопленных охватила ярость. Они колотили по потолку трюма, кричали, требовали объяснений. Все было напрасно…
Прошло несколько томительных часов, и вдруг все явственно услышали шум винтов парохода. Задрожал корпус судна, и пол под ногами людей качнулся… Было ясно, что судно плывет. Но куда?
Все выяснилось минут через тридцать. Люк открылся, и в его квадрате показалась улыбающаяся холеная физиономия американского офицера.
– Вы можете выйти на палубу, – с вежливой издевкой произнес он. – Послать салют солнечной Италии.
Алексей вместе со всеми выскочил наверх, щурясь от яркого солнца.
За время их заточения в трюме американцы обтянули палубу судна колючей проволокой, за которой стояли ухмыляющиеся солдаты с автоматами.
– Куда вы нас везете? – раздались возмущенные возгласы на всех славянских языках. – Что это значит?
Щеголеватый офицер поднял руку, призывая к тишине:
– Сейчас вы плывете в Африку. А из Африки каждый поедет куда надо, – и махнул рукой, показывая этим, что разговор окончен.
Корабль взял курс на Порт-Саид.
Пришла ночь. Темно-синие волны прыгали, будто под каждой из них взрывался небольшой снаряд. По всей линии песчаного берега светились яркие электрические огни. Далеко в море был виден мигающий глаз маяка. То вспыхивал, то гас его огонек. Среди разорванных и бешено несущихся облаков появилась луна и залила все таинственным полусветом.
Утро они встретили уже в открытом море. В тесных каютах было душно, и Кубышкин решил выбраться на палубу. Он пошел наверх по крутым ступенькам вслед за каким-то высоким парнем. В походке, в посадке головы этого человека что-то показалось щемяще знакомым. Алексей ускорил шаги, чтобы взглянуть в лицо незнакомцу.