Вдруг Амелия схватила маленького Фауста и подала на руки русскому. Анатолий все понял. Лорето дали корзину, Тарасенко взял его за руку и с Фаустом на плече направился к выходу.

В глазах Амелии пылали боль, любовь и надежда. Но, пожалуй, больше на ее прекрасном лице было ненависти. Той ненависти, которую трудно отличить от любви, которая в сердце рядом с любовью и так же необходима человеку, как само сердце.

Немцы были уже в сенях. Какая-то секунда решила все. Тарасенко шел веселый, оживленно улыбался Фаусту. Немцы посторонились, пропустив мужчину с детьми, и Тарасенко вышел на улицу…

Уже потом, выйдя из ворот дома, он до конца оценил этот отчаянный и полный благородства поступок итальянской женщины. Если бы немцы что-то заподозрили… Ведь при одном упоминании о русских у них сводило скулы!

Тарасенко прошел до конца улицы и остановился. Лорето глядел на него большими черными, все понимающими глазами, и сердце Анатолия дрогнуло от чувства любви к этим отважным людям. Он прижал к своей груди Фауста, потом поцеловал его и передал Лорето.

Через минуту он уже крался по длинной извилистой балке, которая вела к стоянке отряда.

Продукты, принесенные командиром, очень пригодились, но надежды хоть немного отдохнуть в деревне рухнули.

С большим трудом отряд преодолел еще один хребет и снова начал спуск в долину. Был поздний вечер. Все шли молча, уставшие от тяжелого перехода. У Алексея Кубышкина совсем разорвались ботинки, и каждый шаг причинял ему нестерпимую боль.

Вдруг до слуха партизан откуда-то снизу донеслось блеяние коз. Оно было таким неожиданно буднично-безмятежным…

Тарасенко остановил отряд и вместе с Николо быстро спустился в долину.

Среди друзей

Козы лениво щипали сочную траву, охраняемые молодой пастушкой. Увидев перед собой нежданно появившихся вооруженных людей, девушка остановилась, на ее лице застыл испуг. Она сделала движение бежать.

– Нет, нет! – торопливо остановил ее Николо. – Мы же не немцы!.. Это русские. Мы партизаны!..

Испуг на лице девушки постепенно сменился изумлением. Русские!? Откуда? Она знала, что русские бьют немцев далеко отсюда, но чтобы они добрались уже до итальянских долин – этого она еще не слышала!

Серое платье, украшенное вышивкой, плотно облегало стройную фигуру пастушки. Густые волосы спускались на загорелые плечи. Зубы сверкали белизной. Казалось, девушка сошла с картины Тициана.

– Нам нужно отдохнуть и поесть, – сказал Тарасенко. – Где мы можем это сделать?

– А у нас в деревне, – простодушно и сердечно ответила девушка. – Немцев здесь нет… Пойдемте, я проведу вас.

Скоро уставший, измученный отряд Тарасенко был уже в небольшой деревушке, которая раскинулась полукругом возле озерца, обрамленного чахлыми, посеревшими от пыли эвкалиптами. У причала виднелись рыбачьи лодки. Со всех сторон деревушку обступали каштаны, дубы, кипарисы и карликовые оливковые деревья. Белые хижины из неотесанных камней утопали в зелени фруктовых садов.

Навстречу отряду шел старый рыбак в башмаках с деревянной подошвой. К ногам его жался огромный серый пес, ударявший пушистым хвостом по дырявым штанам хозяина. Девушка бросилась к старику.

– Это партизаны, отец! – торопливо объяснила она. – Русские! Их надо накормить.

Старый рыбак с минуту разглядывал пришельцев, словно убеждаясь, не обман ли это, потом, улыбнувшись, пошел им навстречу, поглаживая черную бороду.

– Давно, очень давно я не видел русских! – проговорил он, пожимая каждому руку. – Ну что ж… Проходите. У нас вы будете в безопасности. Немцы сюда редко заглядывают. Они ведь любят грабить людей обычно на больших дорогах… А русские для нас как родные…

Они присели отдохнуть возле хижины старого Доменико. Закурив трубку, рыбак неожиданно сказал:

– А ведь в молодости мне выпало счастье видеть того, кто породнил нас…

Он сказал это так взволнованно и значительно, что светлое, счастливое предчувствие невольно шевельнулось в Алексее.

– Неужели Ленина? – выговорил он, еще не веря в возможность этого.

– Да! Клянусь Геркулесом… Жил я тогда на Капри, у своего дальнего родственника – старого рыбака, друга Горького, Антонио Аравелло. Был, помню, тихий вечер. Ах, какие хорошие вечера на Капри! Безоблачное небо, ласковые волны… Антонио говорит мне: «Сегодня поедем на рыбную ловлю». – «С кем?» – спрашиваю. – «С Горьким»… Я уже не раз с ним ездил, но в этот вечер с ним был еще человек. Он был среднего роста, с большой головой, широколобый, бородка клинышком. Когда говорил, щурил сверкающие глаза.

– Ленин! – одинаково выдохнули сразу несколько партизан.

– Он все время щурился, смеялся, вспоминал какие-то меткие русские словечки, и оба они с Горьким заливались хохотом… У него было очень живое, подвижное лицо. И большая человеческая простота. Я знаю людей, поверьте мне. Но такой человек… Такого человека… – Доменико захлебнулся словами, не умея подыскать нужного. – Всего, я конечно, не запомнил, но помню, что он говорил: куда бы ни забросила судьба русского, он всегда помнит о Родине, всегда остается ее верным сыном…

– Уж это точно, – раздумчиво произнес Тарасенко, подумал и добавил: – Это звучит, как клятва.

– Вот и вы… вдали от своей родины, – сказал Доменико и замолчал. Потом заговорил горячо, темпераментно: – А какие дела творите!..

Вся деревня уже знала о приходе русских партизан.

– О, святая мадонна! – кричала какая-то старуха. – Русских, настоящих русских ты к нам послала… Слава тебе!..

– Ах, святой Рокко! – удовлетворенно покряхтывали старики. – Это он привел к нам русских… Слава святому!..

– Русские в Италии, русские… Гитлеру конец! – судачили женщины.

Первыми к дому Доменико с визгом ринулись босоногие мальчишки, заспешили женщины в темных платках. Многие из них несли свежее, еще парное козье молоко, белый сыр, кукурузные лепешки. Старики наперебой приглашали русских воспользоваться их гостеприимством. Это было кстати, потому что в тесной хижине Доменико с трудом могли разместиться лишь четыре-пять человек.

Алексей, Език, Николо и Анатолий Тарасенко решили остаться у Доменико.

– В тесноте, да не в обиде, – сказал Тарасенко, склоняясь над бутоном гвоздики, росшей в расколотом горшке на единственном подоконнике.

В комнате стояли стол, кровать и комод. Пол был кирпичный, неровный. На закопченной стене висело изображение святого Джованни. На стуле лежали ивовые прутья. Старик по вечерам плел из них корзиночки для яиц и продавал их на рынке.

Никто не заметил, как на столе появились свежая скатерть, чашки, ложки и хлеб. Мария – дочь рыбака – все делала быстро и с любовью.

Доменико предложил гостям поленту – жидкую кашу из кукурузной муки; она была главной пищей бедняков Италии. Мария принесла из подвала копченую рыбу и вино. Появились фрукты и даже сигареты, правда, самые дешевые.

Доменико не переставал расспрашивать русских, как они попали на итальянскую землю и как теперь сражаются с фашистами. Потом он принялся рассказывать сам.

– Однажды Муссолини уже побывал в тюрьме. – Рыбак усмехнулся. – И сидел бы там до сих пор, если бы не эти нацистские собаки! Они освободили его и перевезли – вы думаете, куда? В курортный городок Сало, вблизи Вероны. Вы понимаете? Там он, говорят, под охраной СС сколотил новое правительство и даже создал новую республику.

– Что это за республика! – усмехнулся Тарасенко. – Карточный домик. Дунет ветер – развалится. Недаром наши русские называют ее: «Республика сало». Но мы еще поджарим дуче на его же собственном сале.

Весь день прошел в разговорах…

Решено было передохнуть в деревне, а потом связаться с Римом, с подпольной группой коммунистов.

Тарасенко обвел внимательным взглядом уставшие лица бойцов и остановился на Кубышкине.

– Пойдешь в дозор, – тихо приказал он, – а через три часа разбуди меня.

Алексей взял автомат и вышел на улицу.

Деревня уже спала. Яркозвездное небо склонилось так низко, точно собиралось прикрыть землю собой.