Я никогда не видел Рема в таком состоянии — злым и бессильным. Обычно всё было наоборот — он был мягок, добр, и во всём старался видеть светлую сторону.

Глядя на его молчаливые сборы, я не мог выдавить из себя ни слова про его очевидное увольнение. Но как только я открыл рот, Рем, будто прочитав мои мысли, хмуро произнёс:

— Сегодня днём Министр принял ряд поправок… которые включает регистрацию оборотней, контроль, запрет на работу и всё такое в подобном духе. В правительстве сейчас бытует крепко убеждение о создании специальных охраняемых резерваций… Дамблдору ещё не пришли непосредственные указания о моём надлежащем увольнении, но я решил не ждать, пока начнётся вся эта кутерьма. Тем более, — хмыкнул он, — директор попросил срочно кое-что сделать для него.

— Ты пойдёшь к оборотням? — спросив первое, что пришло мне на ум.

Люпин обернулся и посмотрел мне в глаза очень внимательным взглядом.

— Знаешь, Гарри, — серьёзно произнёс он, — для своего возраста ты о слишком многом догадываешься. И не всегда это бывает на пользу.

— Да ладно, чего уж там, — потупился я.

— Да, я действительно отправлюсь к другим оборотням, — вздохнув, сказал Люпин с грустной иронией в голосе, — кто ещё кроме меня может узнать, что там происходит? С обычным волшебником они и разговаривать не станут.

— А кто же будет принимать у нас экзамен? — задал я совсем уж идиотский вопрос.

Люпин впервые за весь вечер улыбнулся.

— Ну, кто-нибудь, да примет. Я с самого начала знал, по какой именно причине вылечу отсюда. Да я и так побил все возможные рекорды, так долго задержавшись на проклятой должности. Не зря видимо говорят — проклятье к проклятым не пристаёт. Да, кстати, — воскликнул он с видом человека, только что вспомнившего самое главное, — я больше не твой учитель, так что без зазрений совести могу отдать тебе вот это.

Он протянул мне Карту Мародёров. Я тупо смотрел на неё где-то полминуты, а потом забрал, но в сумку не положил.

— А не лучше бы, — через силу проговорил я, борясь с самим собой, — не лучше было отдать её директору?

— Может быть, — повёл плечами Рем, а потом вдруг хитро улыбнулся, — но есть тайны, которые должны оставаться тайнами. Она такая же твоя, как и моя и… поглядывай на неё почаще, мало ли что.

Я облегчённо вздохнул и засунул Карту в сумку. Моя совесть была чиста.

— Рем, мы можем что-нибудь для тебя сделать? — спросил я.

— Да, — не думая, ответил он, — сидите в замке, учите экзамены, и, ради бога, не лезьте в неприятности!

Весть об увольнении профессора Защиты от Тёмных Искусств облетела школу с характерной для Хогвартса быстротой, традиционно обрастая невероятными слухами. Одни говорили, что Люпин сам ушёл с должности по принципиальным причинам, — что практически соответствовало действительности; другие говорили, что Дамблдор выгнал его с треском — якобы совесть директора не позволяет разрешить Люпину учить детей, когда такие как он учиняют непотребства; третьи утверждал, что сам Министр в компании с парочкой авроров являлся в школу чтобы лично уволить и арестовать профессора. Последняя версия была самой популярной, хотя в неё никто серьёзно не верил.

Люпин был хорошим учителем, и все это знали. Не все его любили, но многих взволновало сложившееся положение дел.

— Да какая разница, оборотень он или нет, — возмущался на следующий день за обеденным столом Дин, — все знают, что профессор Люпин хороший человек и отличный учитель. Нельзя это просто так оставить!

— И что ты предлагаешь? — скептически хмыкнул я, — петицию в Министерство подать?

— А что? — воодушевилась Джинни, — отличная идея. Соберём подписи в поддержку возвращения профессора в школу!

— Кто послушает учеников? — мудро заметила Гермиона, — вот если бы родители бы скооперировались бы, это было бы хоть что-то. А так…

— Всё равно, — не унимался Томас, — почему Дамблдор не заступился за Люпина? Он же член Визенгамота и всяких там комиссий…

В любом случае, это событие, вкупе со всё более ожесточавшейся политикой министерства, о чём ученики узнавали из Ежедневного Пророка и писем родителей, породило в Хогвартсе какое-то предгрозовое настроение. Студенты большей частью ходили хмурые и задумчивые — никто толком не знал, что происходит, но все чувствовали, что что-то произойти должно. Экзамены как-то ушли на второй план — профессура из-за этого психовала ещё больше.

И «что-то» произошло. Слова Дина о Дамблдоре отозвались каким-то странным образом. В пятницу утром, перед экзаменом по Зельеварению, вся школа прочитала об отстранении Альбуса Дамблдора с поста председателя Визенгамота и «всяких там комиссий». Директора за преподавательским столом не было.

— Знаешь, Гарри, — призналась мне Гермиона, — что-то мне как-то не по себе. И, боюсь, экзамен тут ни причём.

Как будто мне было по себе! Я даже не смог порадоваться, что вопросы были сравнительно лёгкие — внутри меня будто поселилось что-то холодное и мерзкое, которое постоянно толкало к одной и той же мысли — всё вокруг рушится, рушится, рушится… Будто срабатывал принцип домино — костяшки, цепляясь одна за другую, падали, вызывая лавину, которую уже было не остановить. Предчувствие кульминации всего этого безумного года, чего-то страшного и неведомого, не отпускало меня, и я всё больше уходил в себя. Дни казались серыми, не смотря на июньское солнце, а ночи я проводил среди пустых чёрных снов.

Одна только Лу не поддалась всеобщей угрюмости.

— Всё будет хорошо, вот увидишь, — убеждала она меня, — я в это твёрдо верю.

Но здесь моя вера подкачала.

Это случилось в субботу вечером, после ужина. Меня срочно вызвали к МакГоноголл. С нехорошими предчувствиями я отправился к ней в кабинет, размышляя о том, куда директор опять таинственно исчез из школы. Вчера, ближе, к ужину, я его видел — встретил в коридоре. Тот куда-то спешил, но успел мне ободряюще улыбнуться, а потом оказалось, что я последний, кто видел его в Хогвартсе перед его очередным срочным отъездом.

Хуже было то, что практически у дверей нашего замдиректора я встретил моего лучшего друга. Мы с минуту ошалело пялились друг на друга, пока Пат не протянул:

— Не нравятся мне подобные совпадения.

Мы собрались с мыслями и постучали. Напряжённый голос МакГоноголл разрешил войти, что мы и сделали.

Лицо нашего профессора Превращений выражало готовность львицы перед смертельным боем. Она стояла около стола, гордо выпрямившись во весь свой баскетбольный рост, сложив руки на груди, но смотрела она не на нас, а на другого человека, находившегося в комнате. Тот был опознан как Министр Магии, Корнелиус Фадж.

— Здрастье, — тихо протянул Пат, но на нас не обратили внимание.

— Господин Министр, — звенящим голосом произнесла МакГоноголл, — вы появились и заявили, что Альбус Дамблдор отстранён с поста директора Хогвартса…

— И ещё я хотел бы знать, где он находится в данный момент времени! — вставил Фадж.

— А я хотела бы знать, зачем вам понадобились эти дети?! — возмущённо воскликнула МакГоноголл.

— Дети? — презрительно фыркнул Министр Магии, — эти, по вашим словам, «дети» нарушили закон! Ко мне поступили сведения, что эти ученики незаконно стали анимагами!

Глава Сорок Третья, где я встречаюсь с Великим и Ужасным

В затылке внезапно похолодело — как всегда бывает в случаях, когда некая ужасная мысль поражает тебя мгновенно. Моё сердце пропустило пару-тройку ударов, а потом забилось с невероятной скоростью. И одна мысль в голове — «КТО???»

Пат смертельно побледнел, и насколько я его знаю, перепугался не меньше моего. И было с чего пугаться! Но Пат не был бы Патом, если бы даже в самую страшную минуту его мозги не переставали работать. Поэтому в тот момент, когда мы переглянулись, его губы почти беззвучно прошептали:

— Ангел без башки.

Даже если бы Министр и услышал, что тот сказал, то всё равно бы ничего не понял. Но в повисшей гнетущей тишине, где МакГоноголл непонимающе воззрилась на Фаджа, на нас вообще никто не обращал внимания. И уж тем более не слышал, что там пробормотал мой друг.