Владимир Кузьменко

Древо жизни. Книга 2

ЧАСТЬ I

ТУПИК

– Ты все врёшь! Ты не можешь знать своих родителей! Никто их не знает! Почему вдруг ты их должен знать? – Рыжий насмешливо смотрел на Тома. Остальные столпились вокруг, насколько позволяли промежутки между рядами двухъярусных коек, и их лица, обычно безразличные, ничего не выражающие, на этот раз светились интересом.

– Ты можешь мне не верить, но это так. Я по ошибке попал сюда. Моё место было в промежуточном классе. Со мной произошла ошибка, просто перепутали номер.

– Ха-ха! Заливай больше! Выдумал чего. Такого ещё не было, чтобы перепутали номер. Может быть, ты скажешь, что и операцию тебе сделали по ошибке?

– Конечно! Раз перепутали номер, то и, естественно, мне сделали операцию.

– Ну ладно. Не задавайся. Теперь уже ничего не поделаешь, – примирительно закончил Рыжий. – Не так ли? – он обвёл взглядом окружающих. Те согласно закивали и разошлись по своим местам. До сеанса оставались считанные минуты. Все спешно начали раздеваться и полезли в кровати, занимая удобные позы. Наступило время наслаждения, то, ради чего они двенадцать часов подряд стояли у конвейеров, равномерно и однообразно, заученными движениями направляя манипуляторы к очередным подползающим деталям, имея лишь два перерыва по пятнадцать минут, чтобы принять пищу.

Том заснул не сразу. Предыдущий разговор взволновал его. «Почему они мне не верят? Ведь это так! Я слышал, как главный наставник сказал какому-то важному гостю, указывая на меня, что я попал сюда по ошибке. Правда, про мать я действительно соврал. Но у меня ведь была мать…»

Послышался звук электрометронома, и замигал зелёный свет. Сеанс начался. Том незаметно для себя погрузился в сон.

Он стоял на корме белоснежной яхты. В полукилометре простирался песчаный берег, на котором редко росли кокосовые пальмы. Рядом с ним в шезлонге, томно и безвольно опустив руки, полулежала Джина. Её гибкое тело, тронутое лёгким золотистым загаром, было прикрыто узкой полоской белой материи на бёдрах. Пошёл уже второй месяц, как они блуждают среди коралловых островов, не задерживаясь ни на одном более недели.

Послышались лёгкие шаги. Стройная мулатка катила по палубе передвижной столик. Поставив его рядом с Томом, она присела в реверансе и тихо удалялась. Ещё два дня назад Джина устроила ему лёгкую сцену из-за этой девушки. Том самодовольно улыбнулся.

Джина открыла глаза и, протянув руку, взяла со столика ломтик ананаса. Том налил себе полрюмки виски, разбавил содовой и с наслаждением выпил.

– Остановимся здесь, милый? – ласково протянула Джина, кивая на недалёкий берег.

– Если хочешь, радость моя, – ответил Том, протягивая ей руку. Она взяла её и прижала к своей щеке. Том наклонился. Её губы пахли ананасом…

– Подъем! Подъем! – голос динамика резко ворвался в уши. Берег с кокосовыми пальмами исчез. Перед глазами возник белый потолок. Том ещё секунду лежал неподвижно, а затем вскочил и начал одеваться. Воспоминания о сне быстро развеивались. Странно, что память о предыдущем возвращалась во сне. Наяву же оставались лишь смутные, томительные и сладостные воспоминания, разобраться в которых было почти невозможно, но в то же время в память врывались разрозненные детали… такие пленительные… от которых замирало все внутри… Жизнь была там, во сне. Сон был здесь, у ленты конвейера. Том машинально нажимал рычаги манипулятора, безошибочно, не глядя, находил в нужный момент одну из восьми ручек. Он по опыту знал, что время долго тянется в первой половине дня, вторая – короче. А там… там его ожидает настоящая жизнь… Только пройти медосмотр. Ежедневно всех работающих у конвейера вели в зал медосмотра. Там робот-диагностик, шлем с присосками, давал своё заключение о здоровье рабочего. Если загоралась красная лампочка, то рабочего санитары вели в изолятор, затем в больницу. А там не было снов… Большинство дня через три-четыре снова возвращались в цех и общежитие. Но были и такие, которые не приходили назад.

Осмотр прошёл благополучно. Ему только почистили контакты на затылке. Обычно эту процедуру делают раз в два месяца. Тому почему-то в этом месяце уже три раза их чистили. Неужели придётся их менять? Жаль! Это три, а то и больше дней… Рыжий (его все звали Рыжий, хотя у него, как и у всех остальных, на голове не росли волосы. После операции их навсегда удаляют каким-то химическим составом. Это правильно, так как волосы мешают контакту. Пластинки тогда неплотно прилегают к подушке и сон может прерваться), так вот, Рыжий говорил, что Тому достались контакты из бракованной партии.

Во время обеда Том попытался вспомнить содержание сна, но безуспешно. Единственное, что зацепилось в памяти, это хрустальный фужер с ломтиком какого-то невероятно вкусного лакомства. Том сглотнул набежавшую слюну. Справившись с белковым желе, он направился к выходу. До сеанса оставалось ещё около часа. «Надо успеть в туалет», – подумал он и пошёл по коридору. В конце его уже выстроилась очередь. Том занял очередь и отошёл к окну. Здесь воздух был свежее. За окном виднелись бесконечно уходящие вдаль корпуса завода. Что производит завод, Том не представлял и не имел ни малейшего желания поинтересоваться.

Кто-то тронул его за локоть:

– Ты что, заснул? Иди, твоя очередь.

Матери своей он, конечно, не знает, да и не мог знать. Его, как и остальных младенцев суррогатных матерей, забрали сразу же, не показав матери, в питомник. Первые три года своей жизни он почти не помнит. В памяти осталась только пластмассовая пирамидка, которую он любил часами перебирать, составляя самые неожиданные и забавные фигуры. Потом он был переведён в среднюю группу. Там сдружился с девочкой. Её звали Мария. У неё были большие чёрные глаза и длинные ноги, за что её дразнили цаплей. В старшей группе девочек уже не было.

В шесть лет он прошёл селекцию. Из их группы, которая насчитывала около ста мальчиков, троих сразу увезли. Его товарищи говорили, что они будут учиться в школе и потом займут важные посты. Остальных направили в другой город, названия которого он так и не узнал. Вообще, этого не положено было знать. Здесь помещение оказалось похуже и кормили не так, как в питомнике. Через год – вторая селекция. Теперь большинство детей увезли. Вместе с нити уехал и Том. Потом была операция. Тому сказали, что у него разрушили в мозгу больную опухоль. Если бы её не разрушали, то Том стал бы плохим мальчиком. Он обижал бы других детей, дрался и, возможно, стал бы в конце концов преступником, способным убить человека. При одной мысли о такой возможности у Тома начинался приступ тошноты. Он не мог понять, как могут существовать люди, которые способны причинить другому боль, не говоря уже об убийстве. Опять это проклятое слово! Том почувствовал тошноту и скривился.

«А другие? Те, которых забрали раньше?» – вдруг подумал Том. Он слышал, что им не делают операции. «Наверное, – с завистью рассудил он, – у них нет в мозгу опухоли. Поэтому они могут научиться читать».

На корпусе манипулятора, с которым работал Том, были какие-то значки. Рыжий, он знал больше всех, по секрету сообщил Тому, что это буквы и из них складываются слова. И ещё он говорил, что видел в комнате старшего наставника, куда однажды заносил новый диван, много-много сшитых листков бумаги с такими буквами и ещё там, рассказывал он, были картинки с изображением людей. Когда Рыжий это говорил. Тому показалось, что он вспомнил, что где-то видел много таких сшитых листов бумаги, ему даже показалось, что он читал их… «Наверное, это было во сне», – догадался он.

Попав на завод. Том уже ни разу не покидал его. Впрочем, даже на территории завода он был всего два или три раза, когда надо было сгружать новую партию манипуляторов. Его каждодневный маршрут прост: спальня—столовая—цех—столовая—туалет—спальня. И так каждый день до тех пор, пока ему не исполнится сорок. В сорок лет Тома увезут вместе со сверстниками. Куда? Никто не знает. Говорят, на отдых. Интересно, будут ли там сниться сны?