— Я обещал.

— Такие обещания нарушаются сплошь и рядом.

Да, это так. Она права. И Лукасу вдруг нестерпимо захотелось узнать: какое нарушенное обещание погребло под своими обломками ее жизнь?

— Значит, сегодня будет исключение из правил. Только сначала нам придется обсудить некоторые условия разговора, чтобы интервью не зашло в тупик.

Такая постановка вопроса была для Гален не в новинку. Она взяла не одну сотню подобных интервью, пока работала в «Судебных новостях». И адвокаты, и прокуроры, не говоря уж об офицерах полиции, всегда старались обезопасить себя определенными рамками.

И сейчас, как только Гален скажет «Конечно!», лейтенант Лукас Хантер перечислит свои требования. Они могут даже поспорить о некоторых пунктах, после чего придут к соглашению и можно будет пригласить сюда Поля… Но Гален вовсе не хотела, чтобы сюда вламывался Поль — во всяком случае, пока.

— Вас это не устраивает? — Лукас вопросительно посмотрел на Гален.

— Я просто подумала: может, мы лучше побеседуем вместо интервью? Если вы не против.

— Я согласен. И кстати, меня зовут Лукас Хантер.

— Знаю. То есть я не знала этого, когда пришла сюда в первый раз. Но теперь знаю.

— Вы не хотели бы снять пальто?.. — «И варежки…» Его голос звучал так мягко, словно Лукаса не смущала необходимость взять в руки эти «лохмотья» — словцо из статьи Розалин Сент-Джон, описывавшей ее внешний вид времен работы для «Судебных новостей». Нет, он по собственной воле предлагал ей снять пальто, как бы обещая обращаться с ним бережно, позаботиться о его сохранности. Более того, у Гален возникло чувство, будто Лукас готов также нежно позаботиться и о ней, если она это позволит. «Ах, лейтенант! Вас наверняка ждет отказ!..»

— Нет. Спасибо. Мне вполне удобно.

— Ну что ж, давайте присядем и поговорим.

Она послушалась, опустилась в кресло, превратившись в бесформенную груду искусственного мохера, и нервно сцепила на коленях руки в бирюзовых варежках.

Гален начала разговор не так, как принято у журналистов. Вместо вопроса неожиданно прозвучало утверждение, подкрепленное настойчивым, пристальным взглядом.

— У вас нет привычки давать интервью.

— Вы правы. Боюсь, для этого у меня слишком жесткий взгляд на то, что можно делать достоянием гласности, а что нет. Между правом на информацию и правом ее публиковать лежит чересчур глубокая пропасть.

— Чем это обусловлено?

— Соображениями повышенного риска. Например, принимая во внимание, что могут найтись подражатели, я просто вынужден просить вас не рассказывать, как легко любой проходимец может выдать себя за врача.

— По вашему выходит, что людям не нужно знать, как этот человек захватил восемь маленьких девочек, вооружившись ручной гранатой и прикинувшись врачом с помощью чужого стетоскопа, висевшего на шее?

— По моим понятиям — так оно и есть, — невольно улыбнулся Лукас. — Всех тех, кому действительно полезно об этом знать, я поставил в известность. И администрацию, и охрану — не только в этой больнице, но и по всему городу. Мы с вами говорим, а они уже принимают соответствующие меры.

— Почему он на это пошел, как вы думаете?

— Он был в отчаянии. — Лицо Лукаса мгновенно стало мрачным.

— И обезумел?

— Нет, если иметь в виду заболевание. Он впал в ярость, считал себя загнанным в угол и не знал, что делать. Его сдача властям была лишь вопросом времени — от нас требовалось только удержать его до этого момента от непоправимых глупостей. Между прочим, нам здорово помогли куклы Барби.

До сих пор Гален спокойно смотрела ему в лицо — это был заинтересованный, открытый и разумный взгляд. Взгляд человека, не предвидевшего никакого подвоха. И тут вдруг она смутилась, потупилась и буркнула, обращаясь к судорожно стиснутым кулакам:

— Барби?..

Лукас заговорил как можно мягче, обращаясь к поникшей короне из рыжего пламени, унизанного бриллиантами:

— Вполне возможно, что желание поскорее избавиться от кукол подтолкнуло его к решению сдаться безболезненно. Вся эта История с Барби довольно необычна. Честно говоря, я вообще нахожу ее самым интересным моментом в трагедии этой ночи. Вас интересует то, что мне удалось разузнать об этих куклах? — Он что, издевается? Нет, не может быть! Гален Чандлер отлично знает, что чувствует человек, над которым издеваются. А сейчас она ощущала нечто совсем иное, нечто новое, незнакомое, какой-то намек на нежность, на удивление и признательность.

— Да. Интересует.

— Отлично. — Он снова улыбнулся. — Вот что сообщила мне старшая медсестра Кейси. Перед самым Рождеством к ним на пост пришла совершенно незнакомая женщина и принесла Барби. Не просто куклу Барби, а куклу, одетую в голубой халат и пижаму — в точности какие носят пациенты этой больницы. Эта женщина сказала, что недавно переехала на Манхэттен в поисках работы. Шить — это ее хобби. И особенно она любит шить наряды для кукол Барби. Согласно сообщению Кейси, неизвестная дарительница сделала целый запас таких кукол, чтобы каждой попавшей в больницу девочке досталась своя игрушка. При этом женщина призналась, что поступала точно так же в тех городах, где ей приходилось жить раньше: Куклы будут поступать в одинаковых больничных халатах, но когда девочкам придет пора выписываться домой, им выдадут другие, домашние платья. Естественно Кейси могла только приветствовать эту идею, и они договорились, что первая партия кукол поступит как раз к Новому году. Наша дарительница оставила образец своего творчества у Кейси, и медсестра подарила ее самой маленькой пациентке — запуганной, робкой пятилетней девочке с множеством переломов и травм. Эту девочку звали Сара, и причиной ее страха и травм оказался родной отец.

— Ох, — вырвалось у Гален. — Бедняжка!

— Она уже выздоравливает, — заверил ее Лукас. — Мать любит ее всем сердцем. Она готова землю перевернуть, лишь бы ее Сара снова почувствовала себя в безопасности.

— Ох, — снова вздохнула Гален. — Вот и хорошо.

В ее шепоте Лукасу послышалось искреннее облегчение. Но не только. Еще он разобрал потребность в такой же любви. И горечь потери.

— И конечно, — тихо добавил он, — у Сары осталась ее Барби, — «…и для нее очень дорог этот твой подарок». — А дальше наша история становится еще интереснее. Представляете, кто явился сюда вчера вечером со стетоскопом и ручной гранатой? Отец Сары.

— Не может быть!

— Не бойтесь, Гален, это сказка с добрым концом! Очень добрым! Энтони Ройс уже бывал в шестой городской больнице, когда здесь лежала его дочь. Угадайте, как встречала его Сара? Конечно, она его испугалась и постаралась загородиться своей куклой! Как будто видела вампира, а Барби была ее распятием! Полагаю, это и сделало для Энтони кукол Барби символом его бесславного конца. Потому что по счастливой случайности как раз вчера вечером загадочная женщина привезла в больницу свой очередной подарок.

— Загадочная женщина, — эхом подхватила Гален, всматриваясь в его лицо в поисках издевательства или насмешки, и не увидела ни того, ни другого.

Ничего.

— Кейси не согласилась назвать нам ее имя. Потому что она так желала. Конечно, это вполне оправданное требование было бы легко выполнимым, и оно честно выполнялось… до той поры, пока щедрая дарительница не стала знаменита на весь Манхэттен. Как говорится, ее тайна стала секретом Полишинеля. Чтобы не привлекать излишнего внимания, эта женщина условилась с Кейси встретиться в больничном вестибюле или даже на автомобильной стоянке для машин персонала. Но вчера вечером Кейси так закрутилась, что не смогла выкроить ни минуты, и тогда загадочная женщина собственноручно доставила свой необычный подарок на счастье в комнату для игр. Кстати, «подарок на счастье» — точные слова из отчета Кейси. Она утверждает, что каждый из нарядов для Барби может считаться произведением искусства — как модельера, так и швеи. А, кроме того, все платья сшиты только вручную. Просто удивительно, сколько на них затрачено труда.

Теперь получалось, что это Лукас брал у нее интервью. Его умение выспрашивать тайны было потрясающим: мягкий, ненавязчивый разговор, порождавший желание признаться этому странному человеку во всех совершенных тобой нелепых и глупых поступках.