Я мог бы сказать, что мы идеально подходим друг другу, но это было не так. В ней жил чертенок — упрямый и бесконечно капризный. Когда Марнины выкрутасы переходили всяческие границы, она напоминала мне, что является единственным ребенком своих родителей — словно это могло ее оправдать. Она была невероятно избалована, в основном по вине своей бабушки, живущей в Питтсбурге. Я же, напротив, был и неизменно остаюсь угрюмым букой и зачастую раздражаю ее. Но когда я увидел Марни — лежащую на спине, прекрасную как божество из сказочного мира, — то потянулся к ней всем своим существом.

Я ожидал, что Марни вот-вот очнется. Ничего страшного. Всего-то ей нужно — немного нюхательной соли или несколько нежных поцелуев. Моих поцелуев, само собой. Несколько раз я терял мужество и впадал в ступор. Каково это — выпасть из жизни? Что ощущает электроприбор, когда его штепсель выдергивают из розетки?.. Если тебе случается покинуть реальный мир и оказаться в темной комнате, то по возвращении обратно тебе как никогда нужен здравомыслящий человек — дабы пересказать все, что произошло в твое отсутствие. Я готовился рассказать Марни о том, как захватывающе смотрелось ее падение. Я сделаю это, как только она откроет глаза. Аварии случались у нас и прежде, но никогда не создавали проблем. Они были эффектны. Автомобильные катастрофы, снежные заносы, многочисленные падения, лыжи и палки, несущиеся вниз по склону отдельно от нас, шапки и защитные очки, улетевшие в пропасть. Но это последнее Марнино падение было не похоже на наши обычные потешные выходки.

Этим утром мы упаковали сандвичи с сыром и авокадо и четырьмя разными сортами горчицы. Мы готовили сандвичи прямо на полу нашей маленькой комнаты в отеле под аккомпанемент орущей «Пантеры» [29]. Мы устроили соревнование по упаковке сандвичей, и, взбудораженные звуками «хэви метал», яростно стремились к победе. Мы завернули их в фольгу, написали на них «съешь меня» и «порезвись». Мы уложили сандвичи в полиэтиленовый пакет, потом повесили его на дерево. Но этим сандвичам так и не пришлось стать нашим обедом.

В час пополудни, как раз перед тем, как подкрепиться, мы отправились на склон, который прозвали Сатанинская Пасть. Узкий, покрытый снегом спуск — четырехсотфутовый язык с острыми скалами-зубами по обе стороны. Сложная трасса, по которой мы катались миллион раз… ну, как минимум дважды. Я съехал вниз первым. По краям склон был гладким, как ледяной каток, а посередине — более мягким и рыхлым. Два предыдущих дня шел дождь, а потом подморозило и присыпало все это двумя дюймами снега. Более экстремальных условий мне не встречалось уже давно, но тем счастливее я был, оказавшись внизу. Кровь бурлила, душа пела. Я ощущал эйфорию. Каждый прыжок и поворот был выполнен безукоризненно. Отличная прогулка перед обедом…

Марни проехала по мягкому снегу, сделала правый поворот и выкатилась на лед. Думаю, она толком не поняла, насколько там скользко. Мы не поговорили об этом, когда были наверху. Сперва все было невинно и неопасно. Ну, слегка потеряла опору, чуть наклонилась на правый бок. Такое бывает сплошь и рядом. Пару секунд Марни катилась по льду, и тут ее лыжа задела за пень. Положение сделалось угрожающим. Она неслась вниз, стремительно набирая скорость. Вторая лыжа отлетела в сторону, и Марни врезалась в зубцы скал. Она взмыла в воздух, сделала сальто и рухнула на острый утес. Тело с силой ударилось об него, отлетело обратно на снег и покатилось вниз. Марни пронеслась мимо меня — головой вниз, словно огромная тряпичная кукла, — и остановилась, застряв в молодом ельнике. Жуткое падение. Худшее из того, что мне доводилось видеть в реальности. Марни распростерлась на спине, обвив ногами основание ствола. Одна рука лежала на животе, вторая подвернулась под голову. Я скинул лыжи и опустился на колени перед Марни; расстегнул молнию на ее куртке. В груди у нее что-то клокотало, из горла вырывался звук, напоминающий храп. Помню еще, в тот миг мне пришла в голову идиотская мысль: «Она спит — это хорошо»-.!.

Затем на меня накатила волна паники. Глаза у Map ни были открыты. Один из зрачков казался невероятно огромным и занимал пол глаза. Ее защитные очки, перчатки, шапка — все слетело в процессе падения. Температура на улице была ниже двадцати градусов. У Марни порозовели щеки и кончик носа. Мороз пока не был проблемой — но только пока. Подъемник остался далеко, едва в пределах слышимости. Я закричал, призывая на помощь. «Скорее, скорее! — орал я. — Она без сознания! Патруль! Сюда»! Снова и снова, без конца. Во время уик-энда здесь много приезжих. Может быть, кто-нибудь меня услышит? Я наклонился над Марни и умолял ее очнуться. На теле у нее не было ни царапины, хотя Марни здорово проволокло по скалам. Я поцеловал ее в щеку. «Марни, Марни, это я, Сэм. Почему ты лежишь? Хватит уже. Нам надо выбираться отсюда». Я надеялся, что она откроет глаза и рассмеется или выругается. Мне начинало казаться, что Марни холодно; я как мог тщательнее запахнул на ней одежду, натянул ей на руки свои перчатки и снова принялся звать на помощь. Из груди Марни вырывались жуткие хрипы, но она, по крайней мере, дышала. И я сказал себе, что все обязательно будет хорошо.

Откуда-то вдруг вынырнул патрульный в черной куртке.

— Привет. Я — Том? — сказал он. В его голосе прозвучала какая-то вопросительная интонация, словно он не был уверен в собственном имени. — Что случилось?

— Она разбилась. Упала, и ее протащило вон по тем скалам. Она ударилась о камень и о деревья. Потеряла сознание…

— Вы серьезно? Правда? — растерянно переспросил Том. Его глаза стали круглыми от ужаса. Он хотел помочь, но не знал как. У него не было рации, и он не знал, что делать. Вообще. Полный ноль. Мы стояли над Марни — два беспомощных идиота. Мне хотелось наорать на этого Тома, но я сдержался. Он был не виноват. Парень был перепуган до дрожи, его бледное лицо сделалось чуть ли не зеленым. Он подошел к Марни и упал вниз с обрыва, футов на десять, ударившись о дерево.

— Почему у вас нет рации?

— Нам не выдают, — сказал он, пытаясь подняться на ноги, и залезть обратно. — Все равно горы перекрывают связь.

Я приоткрыл лицо Марни и показал ему. А смысл?..

Мы еще некоторое время покричали, призывая на помощь. Том и я стояли плечом к плечу, беспомощно созерцая деревья, горы, искореженное тело Марни, распластанное на снегу. Казалось, минула целая вечность. Наконец, появился лыжный патруль. Сначала один, потом и второй. Брен и Брент. «Сколько времени она пребывает в таком состоянии? Вы видели падение? Как это произошло? Вы были с ней вместе? Кто вы? Как ее имя? Где ее лыжи?» Третий патрульный спустился с вершины Сатанинской Пасти, волоча за собой санки. Он ехал со всей возможной осторожностью, стараясь не разбиться сам и не разбить кислородные баллоны. На его нагрудной табличке было написано: Брент.

Я поддержал санки. Спасатели распрямили тело, на счет «три» переложили его на пластиковую доску и привязали. Потом положили Марни на санки, накрыли одеялами и сказали, что хрипящей звук может означать повреждение легкого. Медленно и осторожно процессия направилась вниз. Один из спасателей ехал впереди, держа санки за ручки; второй двигался сзади, следя, чтобы тело не сместилось. Видимо, я должен был отправиться вместе с ними, но я просто стоял на одном месте, глядя им вслед. Разумеется, догнать их не составляло труда. Я никак не мог осознать, что там, внутри этого маленького кокона, — лежит Марни. Это мне положено находиться там, мне. Я был безрассудным лихачом, виновником аварий и катастроф, это я постоянно бился головой об деревья. Она была более осторожной, рассудительной. Но именно я съехал вниз без сучка без задоринки, в то время как…

Когда я добрался до базы, Марни уже лежала в карете скорой помощи. Вокруг кипела обычная повседневная жизнь. Разгневанный отец бушевал над плачущим сыном, крича: «Будешь это делать, когда дорастешь вот досюда!» Ладонь темпераментного отца, облаченного в зеленый переливчатый комбинезон (мне так и виделась шестифутовая ящерица в оранжевых ботинках), была поднята над землей до уровня его носа.