О каких газах идет речь? Лодыгин называет их далее — азот или любой, «не образующий соединения с элементами проводника», по современной терминологии — инертный.

Но вот что непонятно — не сохранилось никаких свидетельств о газонаполненных лампах Лодыгина в это время.

Дошедшие до нас воспоминания современников говорят лишь о лампах, из которых воздух либо не откачивался, либо откачивался — вакуумных. И все-таки, судя по заявке, существовали и газонаполненные! А ведь продолжатели дела Лодыгина не делали их, «мода» на них пришла только в XX веке.

В этой же заявке Лодыгин застолбил, как ныне говорят изобретатели, еще несколько попутных, но важных идей.

Первая — из чего должен быть проводник в лампе?.. «Может быть употребляем углерод…» в виде графита, кокса, угля, прессованной сажи и проч.» (по обыкновению клана изобретателей, главный секрет как раз таился за этим «проч.» — прокаленные угольные стержни например).

А также телом накала может быть «углерод, смешанный с несгораемыми и трудноплавкими веществами», а также «смеси хороших проводников с непроводниками: смеси чистого железа, чугуна или платины с каолином, известью, магнезиею и проч., смотря по надобности».

За вторым «и проч.»., стояли мысли о трудноплавких, то есть, как мы сказали бы сейчас, тугоплавких металлах. Именно ими скоро займется Лодыгин.

Перечисление в заявке такого широкого спектра материалов для нитей накала сыграло большую роль в светотехнике — и современники и последователи экспериментировали с этими материалами, использовали в лампах своих конструкций: известь — Булыгин и Хотинский, каолин — Яблочков в своей свече, магнезию — Нернст и так далее.

Вторая «застолбленная» идея — о форме лампы.

«Резервуары могут быть цилиндрической, призматической, овальной, шарообразной и всякой другой правильт ной и неправильной формы, смотря по надобности».

Эти четыре идеи одной заявки — две основные (идеи получения света от накаливания проводника, а не его горения и идея наполнения колбы азотом или инертным газом) и попутные (о материалах для тел накала и формах ламп) — защищал патент 1874 года. Упущена в заявке только возможность вакуума в лампе, хотя о ней уже не раз до того упоминал Лодыгин в других документах — в своей «Теории», например, в газетных статьях. Но, видимо, оттого, что в 1872 году еще нет насоса, могущего выкачать воздух, а значит, и не могло быть такой лампы, он умолчал в русской заявке о выкачке воздуха, но оговорил необходимость полной герметизации и присутствия инертных газов. Кроме того, у него, как у владельца патента, появляется «право изменять вид, устройство фонарей…», чем он и займется тотчас.

Самое же главное — гвоздь заявки — в этих словах: «При прежде существовавших способах можно было при одном токе получить не более четырех светящихся пунктов, при новом же способе получается множество световых пунктов» (то есть фонарей или ламп).

Чтобы горели две дуговые лампы в доме, в подвале работали две же магнитоэлектрические машины.

А тут — от одной машины — хоть десяток, хоть сотня, хоть тысяча солнц, что «превращает очень дорогое электрическое освещение в очень дешевое…»

Лодыгин решал этим неразрешимую до того проблему «дробления света»: от одной машины могло работать множество ламп.

Теперь понятно, почему, не зная сути изобретения Лодыгина, Борис Семенович Якоби так недоверчиво встретил Висковатова.

Заявка переполошила и чиновников департамента: да может ли такое быть? Они посылают ее на рассмотрение Якоби. Тот очень болен, слаб, но соглашается заняться ею…

Пока заявка находилась в департаменте торговли и мануфактур, Лодыгин занимался устройством лампы с вакуумом.

Но первые опыты с электросветом наделали столько шуму, что публика требовала новых демонстраций.

Лодыгин, по настоянию друзей сменивший костюм народника на строгий черный сюртук «при галстухе и цилиндре», читал лекции. Вряд ли узнал бы генерал Ванновский в этом щеголе чумазого мастерового, ввалившегося в приемную Павловского училища.

Лекции об электросвете сопровождались серией опытов с лампами — на все случаи жизни.

То есть опять уже тогда, в 72—73-х годах, творец лампы сразу очертил области ее применения в будущем, на что не могли даже робко надеяться создатели дуговых ламп.

Пригласительные билеты на одну из демонстраций в Технологическом институте — 7 августа 1873 года — обещали продемонстрировать серию лампочек (их называли тогда фонарями) «разного назначения:

I) Фонарь с углем в 10 мм длиной 1 3/4 толщиной.

II) Сигнальный фонарь для железных дорог, судов и проч…

III) Подводный фонарь:

а) для каменноугольных копей, б) для гидравлических работ, в) для пороховых заводов. Длина угля 40 мм, толщина 1 3/4 мм.

IV) Столовые лампы. Длина угля 70 мм, толщина 1 1/2 мм.

V) 4 стенных комнатных фонаря…

VI) 8 ламп для освещения лестниц, коридоров и проч.

VII) Опыты над управлением тока из общего коммутатора.

VIII) Уличные фонари. Длина угля 70 мм, толщина 1 3/4 мм». (Собственно, уже тогда, в 1873 году, Лодыгин нашел все основные области применения лампы накаливания — от уличных фонарей до взрывобезопасных ламп для рудников и пороховых заводов!)

В «Примечании» к пригласительному билету стояло: «Каждый фонарь может быть зажжен и погашен отдельно».

Можно представить, какое впечатление производила эта фраза на специалистов, знавших, что до сих пор — при известном всем дуговом освещении — порча или отключение одной из ламп выводили из строя всю цепь!

8 марта (24 февраля) 1873 года Борис Семенович Якоби, несмотря на тяжелую болезнь, ознакомился с открытием Лодыгина, дал положительный отзыв. Сообщая, что хоть науке давно известно, что проводники из углерода вследствие «прохода через оные гальванические тока в атмосферном воздухе сгорают, в безвоздушном же приводятся к сильному светящемуся накаливанию, но… сколько мне известно, практическое применение этого последнего явления к освещению не только не было применено, но даже нигде не было описано… не может встретиться препятствий к выдаче привилегии…»

Через шестнадцать дней Бориса Семеновича не стало.

Лишь через год с лишним после отзыва Якоби — совершенно непонятная проволочка! — 11 июля 1874 года Александр Лодыгин и компания получили патент на «Способ и аппараты дешевого электрического освещения». Опубликованный в № 81 «Сенатских ведомостей», он становится известным всему свету. А у Лодыгина уже есть вакуумная лампа!

…Один из акционеров Товарищества Флоран просит осветить его бельевой магазин на Большой Морской — кипенно-белому белью вредили газовые рожки (оно серело на глазах). В зале белья установили три лампы (пятого варианта — вакуумные), приводимые в действие машиной марки «Альянс».

Два зимних месяца светили они в 1875 году, пуская из окон такие непривычные пучки веселого света, что совсем синюшными, будто от зависти, казались уличные газовые фонари.

Инженер Струве, присутствующий на одной из лекции Лодыгина, где для демонстрации возможности подводного освещения лампы опускались в огромную хрустальную вазу, предложил дать им настоящую работу — светить под водой у Литейного моста водолазам, ремонтирующим осевший кессон.

Соглашение было заключено. Для обслуживания работ выделен В. Ф. Дидрихсон. Лампы светили в темной невской воде, кессон был отремонтирован. А изобретатель продолжал совершенствовать вакуумную лампу, доверив хлопоты по получению и оплате привилегий компаньонам.

Были взяты иностранные патентына вакуумные лампы. На имя Лодыгина — еще в 1873 году — в Австрии, Венгрии, Испании, Португалии, Италии и даже Индии и Австралии. Непонятно, почему в непромышленных Индии и Австралии, а не во Франции и США? Ответить на этот вопрос мог бы только Станислав Кон — он занимался оформлением привилегий и, главное, оплатой их. Зато на свое имя (!) Кон исхлопотал привилегии в Великобритании и Швеции…

Какую же лампу изобрел Станислав Викентьевич? А никакой. Он, как и Козлов, не мог отличить шайбу от гайки, зато сумел, сыграв на честолюбии Василия Дидрихсона, уговорить того поднять вопрос о его участии в работе над пятой лампой и изготовлении насоса к ней и, зная, что сам Лодыгин теперь прохладно относится к четвертой и пятой сложным лампам, претендовать на пятую.