Элен посмотрела на него с удивлением:

— Но маме было только восемнадцать…

— Когда мы поженились? — Отец нахмурился. — И только девятнадцать, когда я похоронил бедняжку Флоренс.

Элен вспыхнула и отвернулась. Услышав, что отец ушел с кухни, она слегка вздрогнула и стала гадать, не пойти ли за ним. А потом начала разбивать в кастрюльку яйца и добавлять в желтки сахар. Девушке казалось, что чугунная плита высосала из кухни весь воздух и что маленькие окна с прямоугольными рамами перестали пропускать свет.

Поняв, что канцелярская работа опротивела ей, Робин испугалась. Открытие было неприятное: делопроизводство оказалось не только скучным, но и трудным занятием. Прошло уже полгода, но она все еще была последней спицей в колеснице, а уж ляпов наделала столько, что диву давалась, как ее вообще до сих пор не выгнали.

От неприятных мыслей Робин спасала работа на общественных началах, которой девушка отдавалась всей душой. Несколько вечеров в неделю она трудилась в Свободной клинике, которой руководил вспыльчивый, но очень добрый доктор Макензи. Клиника, существовавшая на средства городского совета и пожертвования, снабжала молоком и апельсиновым соком беременных женщин и новорожденных младенцев, проводила занятия для рожениц по уходу за будущими детьми, а также пропагандировала и раздавала противозачаточные средства. Обязанности Робин были самыми разнообразными — от регистрации до уборки и присмотра за детьми. Доктор Макензи кричал на нее, и все же Робин никогда не уходила из клиники подавленная, ощущая себя последней дурой, как часто бывало после рабочего дня в страховой компании.

Как-то в начале мая девушка возвращалась с работы и увидела в висевшей на стенде газете заголовок «Победа лейбористов на всеобщих выборах». Радостный вопль Робин заставил нескольких прохожих обернуться и уставиться на нее.

Все предыдущие недели она с Фрэнсисом и Джо работали без устали. Робин и Фрэнсис обошли множество улиц, бросали листовки в почтовые ящики и стучались во множество дверей. Девушка обнаружила, что Фрэнсис может быть очень убедительным; нельзя было усомниться, что он верит в то, что говорит. От его взгляда и голоса у каждого открывавшего дверь перехватывало дыхание; даже самые грубые и равнодушные люди внимательно выслушивали молодого человека, а затем соглашались с ним.

Джо торчал в полуподвале и печатал листовки. Черный от типографской краски, он то ругал, то уговаривал норовистый старый станок, выплевывавший страницы. День и ночь грохот сотрясал стены и потолок.

Поужинав, Робин отправилась на квартиру Фрэнсиса. Шум, перекрывавший гудки автомобилей и крики детей, был слышен еще на подходе. Она громко постучала в дверь.

У открывшей ей женщины были аккуратно выщипаны брови, веки накрашены изумрудно-зелеными тенями, а прическа напоминала шлем из гладких черных волос.

— Чем могу служить, милочка?

Квартира была полным-полна: люди танцевали, пели и пили.

— Фрэнсис здесь?

Дверь приоткрылась.

— Он в ванной, милочка, — ответила женщина и исчезла.

Казалось, в четыре маленькие комнатушки набилось человек сто. Робин узнала нескольких лейбористов, приходивших на собрания. Печатный станок был задрапирован красными флагами, а на кухне появилось пианино. Кто-то намалевал на стене алой краской: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Робин пробралась сквозь толпу и нашла Фрэнсиса. Тот, полностью одетый, сидел в ванне.

— Робин, дорогая! — Он послал ей воздушный поцелуй и помахал бутылкой. — Найди себе стакан. Отпразднуем победу.

Девушка взяла с пола стакан и вытерла ободок рукавом блузки.

— Ну разве это не чудо?

— Заря нового века! — Фрэнсис неверной рукой разлил в стаканы пиво. — На наших глазах капитализм корчится в агонии!

Робин огляделась по сторонам.

— Фрэнсис, что это за люди?

— Да так… — туманно ответил он. — Товарищи… Знакомые… Друзья Вивьен. Джо где-то здесь. Посиди со мной, дорогая Робин, попей пивка.

Она забралась в луженую ванну и села напротив. Их колени соприкасались. Пиво быстро ударило Робин в голову.

— Да-а… — мечтательно протянул Фрэнсис. — Рамсей Макдональд [6]снова станет премьер-министром. Все изменится, Робин. Больше никаких индюков в цилиндрах и фраках… У всех будет свобода слова… Понимаешь, когда я поставил крестик на маленьком листочке бумаги, мне стало чертовски хорошо. Я подумал, что сумел что-то изменить. А ты?

Она покачала головой:

— Фрэнсис, у меня нет права голоса. Я несовершеннолетняя.

Женщина с зелеными веками встала на колени рядом с ванной.

— Робин только девятнадцать, — объяснил ей Фрэнсис.

У него слегка заплетался язык, волосы были растрепаны.

— Совсем малышка. Я уже не помню, какая я была в ее годы. С тех пор много воды утекло…

— Дайана, ты старая вешалка. — Фрэнсис уставился на пустой стакан. — Вот зараза… Пиво кончилось.

— Вы не сходите, милочка? — спросила Дайана у Робин. — Я без туфель.

Девушка увидела, что Дайана действительно босиком. Каждый ноготок на ее ногах был выкрашен черным лаком.

Когда Робин вернулась с полным стаканом, Дайана уже забралась в ванну и сидела у Фрэнсиса на коленях. Девушка поставила стакан на пол и ушла искать Джо. Он сидел на заднем дворе с какой-то женщиной и девочкой и мастерил бумажных голубей из остатков предвыборных листовок.

Заметив приближающуюся Робин, Джо поднял глаза.

— Познакомься с Клоди и Лиззи. Кло, это Робин Саммерхейс. Мой товарищ.

— Причем очаровательный, — ответила Клоди. Девчушка хихикнула и прикрыла лицо растопыренными пальцами. — Что за манеры! — резко одернула ее мать, и Лиззи протянула руку, испачканную чернилами.

Пока Робин пожимала руку Лиззи, продолговатые зеленые глаза изучили ее и сбросили со счетов. Девушка решила, что Клоди на несколько лет старше Джо. Эта женщина не уступала красотой Майе, но ее красота была совсем другой. Фрэнсис еще несколько недель назад назвал Клоди любовницей Джо. Типичный Берн-Джонс, [7]добавил Фрэнсис, и теперь Робин поняла, что именно он имел в виду. Кожа Клоди была молочно-белой; волосы, собранные в экстравагантную прическу, напоминали темно-красное облако. Под зеленым свитером и твидовой юбкой скрывалось пышное тело. Рядом с ней Джо казался еще большим пугалом, чем обычно. Но Лиззи мало что унаследовала от матери, она была маленькой и неказистой.

— Один мой голубь улетел в соседний двор! — похвасталась девочка своей новой знакомой.

Внезапно Робин вспомнила, как она в детстве сиживала на диване рядом со Стиви и тот складывал листок бумаги в форме голубя. Брат был в школьной форме, а сама Робин — не старше той девчушки, что сидела сейчас рядом с ней.

— А все мои падают на землю, — добродушно сказала Клоди.

Тем временем Джо смастерил еще одну бумажную стрелу; та взмыла в воздух, описала круг, покачалась и приземлилась носом в водосточную канаву.

— Этот голубь очень похож на меня, — сказал Джо, лег на чахлую траву и подложил под голову сложенные руки.

Вечером — или это уже была ночь? — Робин танцевала. Она не знала имен своих партнеров и не запомнила их лиц. Внезапно девушка очутилась за пианино, а пианист отошел в угол комнаты. Оказалось, что она еще помнила ноты и стучала по клавишам достаточно громко, чтобы мелодия была слышна всем.

Она видела, как Джо поцеловал Клоди на прощание. Потом спотыкаясь прошла на кухню и увидела Фрэнсиса и Дайану, сжимавших друг друга в страстных объятиях. Робин поняла, что впервые в жизни напилась: вместо того чтобы тактично исчезнуть, она вылетела из кухни, схватила Джо за локоть и развернула лицом к себе.

— Кто эта мымра с зелеными веками?

— Ревнуешь?

— Ничего подобного! Просто она не таскалась по улицам в любую погоду, на нее не лаяли злые собаки… — Она услышала собственный голос, становившийся все более громким и злобным.