Самка гелада, пойманная в горах Куромаша.
Мне приходилось видеть, как гелады, воспользовавшись отсутствием караульщика на поле, быстро разгребали землю и выбирали зерна недавно посеянной кукурузы. Эфиопским крестьянам в местностях, где водятся эти обезьяны, приходится все время сторожить свои поля, начиная с посева и кончая периодом созревания. Крестьяне с еще большим усердием уничтожают гелад, чем других обезьян, например живущих в лесах павианов и мартышек, которые делают набеги на поля только когда посевы уже созрели. Поэтому гелады очень осторожны, держатся подальше от людей и предметов, им принадлежащих. Завидя человека, в особенности вооруженного, за полкилометра, они стараются быстро уйти. Однако пойманные молодые экземпляры хорошо приручаются и поддаются домашней дрессировке.
Мне надо было расспросить местного охотника о способах ловли гелад. Для этого пришлось совершить путешествие в горы по крутым, полузаваленным камнями тропам. Мангиша, заботясь обо мне, нашел где-то верховую лошадь. Она оказалась довольно тощей, слабосильной, шаталась из стороны в сторону и спотыкалась на крутых подъемах. Я предпочел карабкаться в гору пешим, а Мангиша вел лошадь на поводу.
Охотник-метис («шанкала») жил в довольно пустынной и скалистой местности. Рядом с его круглым, сложенным из хвороста шалашом был небольшой, метров двести, участок земли, засеянный кукурузой. Это маленькое поле было столь густо усеяно мелкой щебенкой, что приходилось удивляться, каким образом здесь может что-нибудь расти. Хозяин вышел из шалаша и поклонился, приветствуя нас. За ним появилось несколько человек ребят, некоторые из них были совершенно голые. Девочка лет 6—7, увидев меня, судорожно уцепилась за ногу отца и, спрятавшись за него, громко закричала. Она еще громче закричала, когда я улыбнулся и протянул ей конфету. Повидимому, на ее коротеньком веку ей еще не встречались белые, и я казался ей каким-то чудовищем. Пока Мангиша разговаривал с хозяином, я вошел в шалаш. Он был почти пуст. Стены и пол были покрыты шкурами диких и домашних коз. Возле двери, вернее входного отверстия, стояло несколько деревянных мисок, круглый глиняный кувшин для воды и закопченные консервные банки, которые, повидимому, служили в качестве кастрюль. Нищета этого жилища тягостно поразила меня.
Охотник рассказал Мангиша о способе ловли гелад и об излюбленных местах их ночевок и поисков пищи. Участвовать в ловле он отказался, так как земля, на которой водятся обезьяны, принадлежит какому-то знатному эфиопу и без его разрешения он-де не может там охотиться. За неразрешенную охоту ему могут отрубить руку. Действительно, здесь лет 30—40 назад за воровство и браконьерство рубили руки, но теперь этот обычай, или закон, существовавший в Эфиопии много сотен лет, отменен, проступки этого рода караются штрафами или тюремным заключением. Охотник был неграмотен, поэтому он не мог сам прочесть «аурокар» (разрешение) на ловлю обезьян, который мы ему показывали, и мы не смогли убедить его принять участие в охоте. Он кланялся, сложа руки на груди, и говорил, что он готов нам помочь, если ему прикажет начальник. Нам пришлось действовать самим. Мы наняли помощников для ловли гелад в деревне, где жил дядя Мангиша, и на другой день с успехом применили советы охотника. Ловля обезьян происходила следующим образом.
На конце длинной, в 30—35 метров, веревки делалась большая петля. Она расстилалась на ровном месте в виде круга диаметром в 1—2 метра. В середину этого круга бросалась приманка — кукуруза или пшеница. Конец веревки отводился метров на 25—30 в укромное место среди камней к ловцу. Обезьяна обычно усаживалась в центре петли и поедала приманку. В это время ловец, спрятавшийся в камнях, сильно дергал веревку и захватывал лакомку петлей. Пытаясь удрать, животное лишь еще туже затягивало свои путы. Однажды петля захлестнула большого самца геладу за шею и удушила его. Несмотря на срочно примененные меры «скорой помощи», мне так и не удалось спасти этою единственного попавшегося нам взрослого самца.
Такой способ ловли требует большой сноровки и умения, но, хотя ни я, ни мои помощники не могли этим похвастать, все же мы поймали несколько экземпляров взрослых самок и подростков обоего пола.
Возвращаясь после одной из поездок за геладами, мы остановились в небольшом селении перекусить. Как и всегда, мы разошлись по разным харчевням, потому что мои помощники-эфиопы не ели мяса, приготовляемого не «абиша», а я избегал сильно наперченных блюд эфиопской кухни. Собравшись после еды у нашей машины, мы застали там солидного эфиопа, ожидавшего нас. По его горделивой осанке, по одежде и по тому, что возле него стоял молодой эфиоп с винтовкой в одной руке и с револьвером в другой, можно было заключить, что наш гость — кто-то из начальствующих лиц. Действительно, выяснилось, что это «губернатор» со своим оруженосцем и что он просит подвезти его в Аддис-Абебу. Расспрашивая Ильму, я понял, что это вовсе не губернатор, а начальник одного из местных районов вроде волости в дореволюционной России, но с тех пор, как в Эфиопии (лет 25—30 назад) появилась должность губернатора провинции, эфиопы стали в общежитии называть всех местных начальников губернаторами.
Пока Ильма бегал за водой для машины, «губернатор» пробовал завязать со мной разговор без переводчика. Он спросил, говорю ли я по-французски, и, получив отрицательный ответ, сокрушенно покивал головой и причмокнул. Затем он начал объясняться тем единственным способом, какой возможен при таких обстоятельствах. Он ткнул меня пальцем в грудь и спросил: «Москов?»; я утвердительно кивнул головой. Следующий вопрос коснулся международной темы. «Губернатор» спросил: «Инглиш, москов бум бум?»; при этом он жестами изобразил стрельбу друг в друга. Я ответил отрицательным жестом и просил моего спутника-эфиопа объяснить гостю, что Англия и Советский Союз не воюют друг с другом. «Губернатор» с недоверчивой миной выслушал перевод. Затем он произнес целую речь, в которой часто повторялись слова Эфиопия, Англия и Огаден. Я догадывался о смысле его слов, и моя догадка тут же подтвердилась переводчиком: «губернатор» ругал англичан, которые ведут себя в оккупированной провинции Огаден, как во вражеской стране.
О поведении английских войск в оккупированной части Эфиопии и о политике Англии в Эфиопии было уже широко известно, и это не раз освещалось в нашей и зарубежной прессе.
Этот вопрос заслуживает того, чтобы на нем остановиться. Всем известно, что Италия в 1935—1936 гг. при помощи новейшей военной техники жестоко подавила сопротивление эфиопского народа, полностью оккупировав страну. Эта политика Италии шла вразрез с колониальными интересами Англии в Восточной Африке. Укрепление Италии в Эфиопии угрожало ближайшим английским колониям, поэтому англичане поспешно выступили в роли «друзей» Эфиопии. Эвакуировавшимся из страны императору Хайле Селассие, его министрам и государственным чиновникам было предоставлено в Англии убежище и обещана помощь в борьбе за освобождение Эфиопии.
Партизанская война в стране не прекращалась в течение всего периода итальянской оккупации. Во многие районы итальянцы не могли сунуться без танкеток, а некоторые горные участки полностью находились под контролем отрядов эфиопских партизан. В 1941 г. английские войска, находившиеся в Британском Сомали и Кении, вступили на территорию Эфиопии. При помощи значительно усилившегося партизанского движения английские войска с ничтожными потерями (убитых 116 и раненых 386 человек) заняли к ноябрю 1941 г. всю территорию Эфиопии. Несмотря на официальные заявления о ней, как о независимом государстве, на ее территории была установлена английская администрация и порядок управления, как на вражеской территории. Это продолжалось, вопреки возмущению населения, около полугода. Наконец, в 1942 г. Эфиопии был навязан договор, согласно которому суверенные права Эфиопии хотя и признавались, но целый ряд статей сводил на-нет это признание и ставил Эфиопию в разряд полуколониальных стран. По договору устанавливался английский контроль над финансами страны, английские граждане объявлялись неподсудными местным судам, под контроль английских советников отдавались все отрасли экономической жизни государства, английские военнослужащие могли свободно въезжать и выезжать из Эфиопии, эфиопская армия передавалась для обучения английским офицерам, единственная железная дорога передавалась в ведение английского военного командования. Договор также узаконивал размещение английских войск в неограниченном количестве в провинции Огаден, расположенной в треугольнике между Кенией, Британским Сомали и бывшим Итальянским Сомали. Кроме того, для английских войск были также предоставлены некоторые районы, прилегающие к Огадену, так называемая Зарезервированная зона. На этой территории, равной одной трети всей Эфиопии, устанавливалась английская администрация со всеми правилами и законами колониального управления. По истечении двух лет, в 1944 г., договор был заменен новым соглашением, смысл которого оставался прежним. Как и раньше, английские войска остаются на территории Эфиопии, остаются также советники и военная миссия, контролирующая армию Эфиопии.