Ах, да! Большевики ведь назначили своего большевистского главковерха — прапорщика–большевика Крыленко, того самого, что сбежал–таки из–под расстрела от генерала Квецинского, из киевского Косого капонира. От Петлюры бы, будьте уверены, не сбежал!..

Что ж, совершенно очевидно, что нужен еще один приказ.

Петлюра придвинул третий листок бумаги и настрочил приказ № 3: самозванного большевистского главковерха, поскольку не признана власть Петроградского Совета Народных Комиссаров, — не признавать. Войскам Украинского фронта, а также гарнизонам, дислоцированным на всей территории Украины, приказов мнимого главковерха Крыленко не выполнять и распоряжениям ставки не подчиняться…

На минуту перо в руке Петлюры повисло над бумагой — перед тем как поставить подпись. А кому же тогда подчиняться? Генералу Щербачеву. А генерал Щербачев кому подчиняется? Петлюра опустил перо на бумагу… только генеральному секретарю военных дел Украинской народной республики Симону Петлюре.

Теперь три приказа лежали рядом на столе, и на них можно было минуту полюбоваться. Затем Петлюра встал, заложил руки за спину и прошелся по кабинету взад–вперед.

Перед окном Петлюра остановился. Волнение распирало ему грудь. Вот и свершился акт исторической важности. За окном город тонул в тоскливой осенней мгле. С серого неба сеялась изморось, сквозь сетку дождя едва вырисовывался фантастический дом с морскими чудищами на крыльце — напротив, а дальше, под горой, даже театра Соловцова почти не было видно. Давно ли миновали времена, когда он, Петлюра, проходил вон через тот крайний подъезд на галерку театра, а потом рысцой спешил в ночную редакцию на Владимирскую, чтоб успеть в утренний номер дать рецензию на «Веру Мирцеву» с Полевицкой в главной роли или «Тетку Чарлея» — с Кузнецовым? И получить за это в кассе… один рубль пятьдесят копеек. При этом еще рецензентам украинских газет контрамарок не давали; билет стоил полтинник, бумаги испишешь на пятак, чернил копейки на две, а сколько стопчешь калош и протрешь штанов на этом самом месте?.. А теперь — это вам не театр: исторический акт! И вершит его он, Петлюра, на театре военных действий, на Украинском фронте… Гм! А как же будет с украинскими частями, которые и до сих пор находятся за пределами Украины, на фронтах Западном, Северном или Турецком?

Нужен был еще один приказ.

Петлюра вернулся к столу, сел, придвинул бумагу и взял перо.

Гм!.. Но ведь он — начальник всех вооруженных сил Украины — разве может издавать приказы по другим фронтам?.. Разве командующие теми фронтами примут во внимание его приказ?..

Петлюра задумался, уже в который раз выписывая и снова наводя пером цифру 4 — приказ № 4.

Нужно было изобрести какую–нибудь юридическую заковыку… Ara!

Перо Петлюры быстро побежало по линованной бумаге. Из–под пера явилось:

«Приказываю всем украинским воинским частям, пребывающим в Петроградском, Московском и Казанском военных округах, подчиняться лишь: в Петрограде — петроградскому украинскому революционному штабу, а в Москве и Казани — украинским войсковым радам».

Юридическая заковыка найдена: ведь войсковые украинские рады всех фронтов и украинский так называемый революционный штаб в Петроградском военном округе подчинены были непосредственно ему, генеральному секретарю военных дел УНР.

Петлюра облегченно вздохнул и задумчиво посмотрел в окно. Рука его машинально придвинула еще один лист бумаги, и перо — так же автоматически — вывело наверху: «Приказ № 5».

Что бы такое еще приказать — под пятым номером?

О чем они еще договаривались с покойным — царство ему небесное — последним главковерхом Духониным?

Тьфу! Чуть не забыл!

Пятый приказ был готов за каких–нибудь две минуты. Он был адресован персонально каждому воину — любого воинского звания, рядовым солдатам или старшинам–офицерам, украинцам по происхождению, где б они не находились, в каких бы частях ни служили, если это не части украинизированные: по ознакомлении с этим приказом немедленно оставить свою часть и персонально передислоцироваться на территорию УНР, а там явиться в любую военную украинскую комендатуру на предмет назначения, в соответствии с воинским званием, в украинскую часть на фронте или в тылу.

С главковерхом Духониным, правда, было договорено, что тот сам издаст такой приказ всем командующим фронтами: не чинить препятствий украинцам — солдатам и офицерам, буде они изъявят желание переместиться из своей части в части украинской армии. Да кто ж его знает, успел ли генерал Духонин издать такой приказ до того, как его догнала большевистская пуля из матросского маузера? Правда, в портфеле у Петлюры сохранился проект этого приказа, составленный тогда же на совещании с Духониным в ставке, еще двенадцатого ноября и на проекте собственной рукой главковерха Духонина: «…в сознании крайней необходимости проведения в жизнь вышеуказанного мероприятия, настоящим изъявляю свое согласие…» Только — какая цена этому факсимиле теперь, когда главковерх Духонин… сыграл в ящик?

А старикана, что ни говорите, жаль — сговорчивый был дед, напуганный всеми этими комитетами, ревкомами, «совдепами», да и смекалистий: соображал, что против большевиков единственное средство — объединить все антибольшевистские силы, и путь через формирование национальных частей — это, конечно, самый верный путь.

Жаль старика. И Петлюра все обещанное ему выполнял свято.

Просил Духонин отпустить с Украины на Дон все казачьи части, и Петлюра их отпустил.

Просил не разоружать сдавшихся юнкеров, а отправить их туда же, к генералу Каледину? Петлюра так и сделал. Просил не чинить препятствий офицерам русской армии, выразившим желание выехать с Украины? И Петлюра не чинит.

Ибо Духонин это разве для себя просил?

Просил в интересах создания власти твердой руки.

А кому же на Украине быть твердой рукой, которая впишет новую страницу в историю Украины?

Не профессору же истории Грушевскому — старой калоше. Не болтуну, елизаветградскому Гамлету, курносому «Мефистофелю» — Винниченко. Это будет только он — военачальник и полководец Симон Петлюра.

ПО СТРАНЕ

1

Данила стоял правофланговым — в сорабмольской сотне «Третий Интернационал» он был выше всех ростом.

Мишко Ратманский — командир сотни — стоял чуть правее, два шага вперед.

— Смирно! — раздалась команда. — Направо равняйсь!

Тихий лязг оружия и амуниции пробежал по шеренге, сорабмольцы браво вытянулись, прижали винтовки к боку, повернули головы вправо, — ну прямо тебе юнкера!

Теперь Даниле своей колонны слева видно не было. Зато он видел все построение красногвардейцев: Печерский отряд, Демиевский, Железнодорожный, Шулявский, Подольский, Сводный центрального района. Сорабмольская сотня, тоже сводная, из молодых красногвардейцев всего города, стояла в строю последней. И атамана, принимавшего парад, со всей его свитой Данила мог разглядывать долго — пока обойдет и приветствует все отряды, добрых две тысячи человек.

Группа командования двигалась от ворот Софии по булыжнику площади, мимо красногвардейских шеренг, выстроившихся вдоль домов до самого Рыльского переулка. Бронзовый гетман высился как раз против фронта.

Это был первый после октябрьских дней смотр отрядов Красной гвардии — и понятное дело, красногвардейцам хотелось не сплоховать.

Атаман, производивший смотр и принимавший парад, был одет просто, по–военному: солдатская серая шинель без блестящих пуговиц, на крючках, даже без ремня поверх; солдатская защитная фуражка, только с суконным козырьком — «керенка»; из–под шинели видны юфтевые, хорошо начищенные сапоги. Оружия и амуниции — ни шашки, ни пистолета — на атамане не было.

Но многочисленная свита, толпой двигавшаяся за атаманом, выглядела пестро, цветисто и весело. Целый рой командиров, в одеждах пышных и красочных. Были там офицеры в шинелях светло–серого тонкого сукна с жарко надраенными золотыми пуговицами. Были гайдамаки в жупанах на сборках или чекменях с газырями, в смушковых шапках с красными, желтыми, синими верхами; сабли у них гнутые, казацкие и спущены с портупеи низко, так что бренчали ножнами по земле, точно гусарские палаши. Были и сечевики — в голубовато–серых австрийских шинелях или коротких куртках, подбитых мехом, вроде кожушков; на головах у них красовались кургузые мазепинки. Были там и штатские.