Коляску провезли мимо. Вид у лейтенанта был растерянный.

— Это Оборотень, не упустите! — тихо произнес Миронов. Его вдруг охватила слабость. Тяжелая волна залила тело. Он услышал, как вскрикнула санитарка, и успел только сказать: — Позвоните и скажите, что искать не надо.

…Через два часа около его кровати в кабинете главврача собралось несколько человек. Луганов, сидевший у изголовья, пальцем погрозил вновь вошедшим, и они остались у дверей. Миронов медленно открыл глаза.

— Вася, — сказал он, — ну как?

Тогда начальник управления рассказал, что Оборотень уже был обложен со всех сторон. Даже предвидели появление его в Ангарске, когда начали заниматься Колесниковым.

— В нашей работе случайность играет определенную роль, но, как правило, случай лишь венчает работу, — говорил Луганов. — Обратите внимание. Он ехал в Байкальск, потому что там ему было где остановиться, а кроме того, он, видимо, считал, что от преследователей легче уйти на небольшой станции, чем в Иркутске.

— Опять предположения, — улыбнулся Миронов. — Теперь уже можно не предполагать, скоро все выясним на допросе.

Через несколько минут сотрудники попрощались и ушли. У постели Миронова остался один Луганов.

— Сегодня же закажу разговор с твоей женой, а то будет тревожиться.

— Скажи, скоро встану. Или лучше ничего не говори.

— Нет, скажу, что ранен, обманывать не стоит. Но объясню, что рана легкая. Ты, Андрей, молодец!

— Какой там молодец… — задумчиво произнес Миронов. — Ошибок допустил немало. Его надо было брать в поезде. А вместо этого…

— Главное, задача выполнена, — прервал его Луганов. — В трудных обстоятельствах ты действовал, как подобает чекисту. А без ошибок в нашем деле трудно.

При прощании Луганов осторожно пожал Миронову руку.

Через неделю на московском аэродроме Миронова встречали жена и товарищи. А уже на следующий день его пригласили на допрос Соколова. Когда он вошел в просторный кабинет генерала Васильева, разговор шел о первом допросе.

— Это второй допрос, — говорил генерал Скворецкому и еще двум людям в штатском. — На первом Соколов, едва только вошел в зал, сразу же спросил: гарантируем ли мы ему жизнь, если он чистосердечно признается в своих делах и сообщит нам все, что он знает об иностранной разведке. Я ответил, что это входит в компетенцию советского суда, а не органов КГБ. Но чистосердечное признание может облегчить его участь, так как будет учтено судом. На это сообщение он возразил, что законы ему известны и что все зависит только от нас.

— Ну и ну, — покачал головой Скворецкий, — привык на Западе к тому, что закон можно обойти, и считает, что и здесь все можно, важно лишь поторговаться.

— Совершенно верно. И когда я объяснил ему наши порядки, он замолчал. Ни на один наш вопрос не ответил. Как вы думаете, — повернулся генерал к офицерам, — будет он отвечать?

— Мы об этом недавно говорили с Василием Николаевичем, — ответил Миронов. — Оборотень не фанатик. Судя по всему, он хитрит, используя каждый свой шанс остаться в живых. Но говорить он будет.

— Товарищи, — сказал генерал Васильев, — задание, порученное вам Центром, вы выполнили. Честь вам за это и хвала. Оборотень вами пойман, теперь ваша задача добиться от него самых подробных показаний. Все ли обдумали?

— Обдумали, товарищ генерал, — ответил Миронов.

— Мы на допросе присутствовать не будем, — продолжал генерал. — Аппаратура есть, и мы все услышим. Лучше провести допрос буднично, чтобы он не возомнил себя важной персоной. Думаю, учитывая его характер, это подействует.

Генерал посмотрел на присутствующих.

— Пожалуй, верно, товарищ генерал, — согласился Скворецкий.

Миронов и Луганов, после небольшого совещания, перешли в обычный следовательский кабинет. Группа генерала Васильева осталась в его кабинете, чтобы с помощью телеустройства выслушать и увидеть ход допроса.

Миронов попросил привести Оборотня. Скоро дверь раскрылась, и конвой, пропустив его в комнату, остался в коридоре.

Оборотень был худ, бледен, но выглядел спокойным.

— Здравствуйте, Соколов, — сказал Миронов, — как у вас со здоровьем?

Оборотень сел, внимательно посмотрел на следователей и попросил закурить. Луганов протянул ему пачку «Примы». Оборотень взял сигарету, закурил и с наслаждением затянулся.

— Я здоров, — ответил он, — рад видеть здоровым и вас. Я не сторонник «мокрых дел». Поэтому удовольствовался только вашими документами, а на вашу жизнь я не покушался.

Он говорил спокойно и размеренно, поглядывая по временам на зарешеченные окна кабинета. И у Миронова сложилась уверенность, что Оборотень оценил состав следователей и понял, что молчать бесполезно.

— Вы утверждаете, что не сторонник «мокрых дел», однако их на вашей совести немало, — заметил Миронов.

— На моей совести? — задумчиво переспросил Соколов. — Этого, гражданин следователь, вы не сможете доказать.

— В спецлагере под Львовом по вашей милости уничтожены десятки наших людей. Во время своей деятельности в Советском Союзе после войны по вашему приказу тоже погибло немало людей. Кого вы убили в Крайске?

— Я не убил даже вас. Так о чем может идти речь? Моя гуманность меня самого удивляет.

— А когда по вашему приказу был убит тринадцатилетний мальчик, вы и тогда считали себя гуманистом?

Оборотень откинулся на спинку стула.

— Будем говорить логично, — сказал он, стряхивая пепел. — Во всем мире идет война тайных служб. Вам это хорошо известно — вы в ней участвуете. Если на пути разведки становится живое существо, его убирают, независимо от пола и возраста. Тайная служба — это механизм, а у механизма, как известно, нет сердца.

— Расскажите нам о своей работе в этой тайной службе.

— Нет, пока воздержусь.

Миронов холодно посмотрел в глаза Оборотню.

— Ваше дело. Однако напоминаю: нет смысла скрывать то, что имеет много свидетелей. Мой вам совет: отвечать немедленно.

— Я уже выставил свои условия. Буду говорить лишь в том случае, если буду знать, что мне сохранят жизнь.

— Хотите сохранить жизнь, а приближаете обратный результат, — сказал, вставая, Луганов. — Видимо, не все понимаете, раз считаете, что можете торговаться. Кроме того, вас полностью изобличили свидетели: Ярцев, Спиридонов и кое-кто другой. Юренева, Озерова, ваша жена и многие другие тоже дали свои показания. Сейчас мы назвали имена свидетелей. Допрос заканчиваем. Даем вам возможность все хорошенько обдумать до завтра. Если не будете отвечать на вопросы, обойдемся без ваших показаний. Вам ясно?

Миронов следил за выражением лица Оборотня. Оно не изменилось, но на лбу выступили капельки пота.

— Мне можно идти? — спросил он.

— Можно, — ответил Миронов.

Простившись легким кивком головы, Оборотень удалился. Немедленно включился селектор, голос генерала сказал:

— Спасибо, товарищи, зайдите ко мне.

В кабинете генерала Васильева шло обсуждение результатов допроса.

— Я считаю, допрос дал результат, — высказал свое мнение Скворецкий. — Оборотень заговорил.

— А что думают следователи? — спросил Васильев.

— Я думаю, что после того, как ему назвали имена свидетелей, Оборотень заколебался, — сказал Миронов. — У меня твердая уверенность, что он завтра заговорит.

— А я считаю, что допущена ошибка, — произнес один из присутствующих. — Зачем давать ему в руки козыри? Он услышал фамилии свидетелей, понял, что другие его агенты неизвестны, и больше того, что нам уже известно, не скажет.

— Будем ждать результатов завтрашнего допроса, товарищи. Тогда и выясним, была ли это ошибка или правильный прием, — заключил генерал.

На этом оперсовещание закончилось.

На следующий день обсуждали возможные варианты допроса. Миронов предложил выставить свидетелей, которые подтвердят уголовную направленность множества поступков Оборотня. По мнению генерала Васильева и Скворецкого, Оборотня следовало не допрашивать, а уличать.