— Ты получил мое письмо?

— Да, конечно, — я невольно отшатнулся от невыносимого запаха.

— Сьюилл! Сьюилл! Сьюилл! — закудахтал он, сопровождая каждый возглас смешком, похожим на карканье, — Ты понял, да? Сьюилл — Льюис, Льюис — Сьюилл: вот тебе и вся разница — в одной букве!

Он ухватил меня за руку и подтащил к дивану; затем рухнул вниз — и я упал рядом с ним. На запястье моем будто сжался резиновый обруч: похоже, даже пальцы у него растолстели.

— Теперь слушай, — зашептал он, а я стал соображать, как бы избавиться от этого живого наручника, — слушай внимательно. Ты должен уяснить наконец: никакой я не сумасшедший. Ненормальный — да! Но это, оказывается, совсем не одно и то же! В один прекрасный день, конечно, мне придется сойти с ума, так что пора готовиться!

Слово это будто прошило меня электрическим током.

— Теперь послушай ты меня, Арнольд, — начал я решительно, — хватит дурачиться. Сейчас я позвоню Фабиенн, скажу ей, что ты вернулся…

— Ты этого не сделаешь! — резиновый обруч сжался: меня всегда поражала сила его рук, почти невероятная для человека, который специально спортом никогда не занимался. — Так вот, отец обо всем рассказал мне перед смертью. Она — наш предок.

Кто — я уже мог не уточнять. Страшное лицо с портрета возникло прямо передо мной, причем отнюдь не в воображении. Круглые глазки с точками-зрачками, мясистый нос, чувственный рот, тяжелая челюсть: ужасные черты оживали у меня на глазах, уродливой маской наплывая на почти уже незнакомое, чужое лицо.

Я резко дернул руку и застал его этим врасплох. Помассировав запястье, достал пачку; потом зажег одну сигарету и протянул ему. Арнольд сидел, похоже, ничего не замечая вокруг.

— Ну и что еще он тебе рассказал? — спросил я, сам сделав несколько жадных затяжек.

— Сначала обо всем, что было уже мне известно: убийство, суд, приговор… Но вот ведь какая новость. Знаешь, кто председательствовал на суде? Котхэм! Нет, каково, а? Котхэм! — он опомнился вдруг и умолк. Затем придвинулся ко мне каким-то нелепым прыжком.

— Ведьмин перекресток помнишь? То самое место, где ее должны были похоронить с колом в сердце?

— И где ее, однако, не оказалось, — заметил я.

— Верно: сначала ее решили сжечь, но испугались, что пламя привлечет к себе внимание, и остановились на повешении. Кок не соврал: тело ее действительно похитили из амбара. Говорили, будто все это проделки студентов-медиков, но как там было на самом деле, одному Богу известно.

Мало-помалу он стал приходить в себя: голос его снова становился знакомым, тон — почти обыденным.

— Ребенка увезла куда-то странная супружеская пара: эти двое приехали специально на суд: ни до, ни после него их в городе не встречали. Но в 1818 году — дата установлена точно, потому что в тот год была коронация Георга Четвертого, — что это… слышишь?

Он отскочил в сторону и забился в глубь дивана. Я прислушался: кажется, грузовик прогремел где-то вдалеке.

— Все тихо, продолжай.

— Скоро уже, скоро. Мне нужно спешить, — прошептал он, задыхаясь. — Так вот, в 1818 году в городе появился человек, называвший себя Льюисом. Он нашел себе работу, женился, но очень скоро приобрел в округе дурную славу. Это был редкостный тип: пьяница, бабник и забияка. Жена у него вечно ходила с побоями, а дети — их у него оказалось с полдюжины — болтались повсюду грязные и неприкаянные, как маленькие пугала. Один мальчик, кстати, сбежал: это был мой прапрадед… только не перебивай, пожалуйста. Льюиса этого народ ненавидел и боялся: половина города жаждала его крови. И случай наконец представился. Однажды Льюиса застали за гнусным занятием: он истязал собаку. Хозяином ее оказался кучер, известный в городе громила, да к тому же еще и бывший боксер. Он пригрозил стереть подлеца в порошок: наш Льюис ответил градом насмешек и оскорблений. Натянули веревку, соорудили ринг. Все, конечно, предвкушали большую радость: Льюис малый был хоть и долговязый, но тощий, развинченный весь — шансов, одним словом, не имел никаких. Соперники вошли в круг. Громила сделал только один шаг: Льюис вытянул руку странным каким-то образом, и тот свалился замертво.

— Сердечный приступ, наверное, — заметил я как можно более спокойно. Меня очень озадачило — не содержание рассказа, нет — выражение лица моего рассказчика. — Что ж, будем считать, что Льюису повезло.

— Я бы не сказал, — Арнольд медленно стал раскачиваться взад-вперед, искоса поглядывая на меня с плутоватой усмешкой. — Убедившись в том, что кучер мертв, зрители обступили победителя, оттеснили его в глубь двора и там забили насмерть камнями. Да-да, забили камнями, — повторил он с каким-то непонятным удовольствием.

— Не слишком приятная смерть, — сказал я, пытаясь не выдать волнения.

— Да, смерть жестокая, — согласился Арнольд. — А что, по-твоему, толкает людей на жестокость? Страх, только лишь страх. Одни тут же заговорили о животном магнетизме, другие — о колдовстве, третьи вспомнили о ведьме, чье тело исчезло из амбара.

— Ты хочешь сказать, что это был ее сын? Тот самый ребенок, которого увезла куда-то супружеская пара?

— Н-на теле у н-него н-нашли кое-что, — проговорил Арнольд, заикаясь. — Маленький сосочек — но только на ноге. Кстати, и у нее был точно такой же.

К ужасу моему он спустил до колен брюки и вывернул левое бедро: на внутренней его стороне темнел крошечный бугорок.

— Что это такое, по-твоему?

— Какая-нибудь бородавка, наверное.

— Скажешь тоже, — он хитро усмехнулся и снова натянул штаны, — это и есть сосочек, для младенчиков-бесенят, самых близких наших родственничков. В давние времена подозреваемых тщательно осматривали, и если находили вот это — без промедления приговаривали к смерти.

— Арнольд, прекрати болтать глупости! — сам того не замечая, я уже кричал во весь голос. — Это вульгарная бородавка, и нечего тут выдумывать!

— Тише, нас могут услышать, — он предостерегающе поднял палец. — Не хватало только, чтобы тут меня с тобой и сцапали: нет, я сначала сделаю то, зачем пришел. Ну а пока что — слушай меня внимательно, — он придвинулся вплотную и снова обдал меня вонью. — Они убили Аннабел Сьюилл, но дух ее убить не смогли!

— Ну знаешь ли, это уж слишком, — усилием воли я заставил себя встать, подошел к торшеру и щелкнул выключателем.

— Не надо… выключи! — Арнольд вдруг весь как-то съежился на своем диване.

— Как бы не так. Сейчас ты идешь наверх, ложишься и высыпаешься хорошенько. Я же звоню в Колдфилд: пора несчастных женщин, наконец, успокоить.

— Но почему, почему ты не хочешь меня выслушать? — выкрикнул он чуть не плача. — Разве ты забыл, как мы говорили с тобой — о душах, застрявших между небесами и адом? О тех несчастных, что не в силах освободиться от земной связи?

Мысль о докторе Нейле пришла как-то сама собой: надо бы связаться с ним как можно скорее. Но сейчас-то чем его успокоить, как уложить в постель?

— Ее лишили жизни, а потом выкрали тело, не отпустив душу: не сделали ничего, чтобы нарушить контакт с этим миром — и вот она нашла себе новое убежище, в собственном сыне. Льюиса забили камнями, и снова выгнали душу прочь, в никуда! Ты знаешь, как закончил жизнь мой прапрадед — тот самый, что сбежал когда-то от несчастных братьев своих, оборванцев? Разбил руками окно в собственном доме и найден был сыном на полу: смерть наступила от потери крови. Отец хорошо помнил прадеда: это был спокойный, безобидный человек, вот только впадал иногда в бешенство, а после припадка ничего не мог вспомнить. А дедушка… ты знаешь, как умер мой дедушка?

Я-то знал, конечно, но Арнольд был уже рядом; странно, что ему удалось подкрасться так незаметно.

— В сумасшедшем доме! — жарко прошептал он мне на ухо. — Говорили, будто он тронулся рассудком в тот момент, когда нашел отца среди осколков в луже крови. Но разве в этом дело? Где она сейчас — вот что хотел бы я знать!

Арнольд двинулся куда-то в глубь комнаты и несколько раз нелепо взмахнул руками, будто пытаясь поймать что-то перед собой. Увещевать его сейчас было бесполезно.