Сотник Решетников объявил, что дает родственникам десять минут на прощание... Лидия кинулась к мужу, за ней дети...
- Не бойся, не плачь... нас в крепость посадят. Ничего, переживем. Деньги у тебя с собой... где спрятала?- тихо, чтобы никто кроме жены не услышал, спросил Василий.
- В пояс зашила,- так же чуть слышно отвечала Лидия.
- В Снегирево больше не возвращайся, там бабы с тебя эти деньги требовать будут, чтобы между семьями всех арестованных разделить. Ты с ребятами где-нибудь здесь пристройся, дождитесь парохода и езжайте в Усть-Каменогорск. Там узнай, где живет агент уездной страховой конторы Бахметьев. Ты должна его помнить, он к нам этой зимой приходил, он должен помочь вам там устроиться. Про меня ему все расскажи, пусть вызволяет. Но про деньги и ему ни слова, на них ты с ребятами жить будешь, и мне передачи носить. Все обойдется, не впервой...
- Ты там, Вась, осторожнее. Боюсь я этих цветных-расписных с черепами, рожи у них у всех бандитские. Уж лучше бы вас местные конвоировали,- боязливо косилась на зловещие кокарды анненковцев Лидия.
- Все, кончили проводы-расставания!- провозгласил Решетников и тут же атаманцы дружно оттеснили родственников.
Арестованных построили в колонну по два, окружили верховые анненковцы и погнали по старой дороге уже более века связывавшую Усть-Каменогорскую и Усть-Бухтарминскую крепости. Вскоре колонна скрылась за большим холмом, после которого была впадина, и вновь начинался сначала пологий, потом все круче и круче подъем, потом уже в горах дорога делала петлю-серпантин под названием "Тёщин язык"...
В казачий поселок Александровский этап прибыл только к концу дня. Измученные почти сорокаверстным переходом, не кормленных арестантов заперли в кошаре, где нестерпимо пахло. Степан же уединился с поселковым атаманом Злобиным, и сообщил ему:
- Есть тайное предписание этих большевиков пустить в расход без всякого суда.
- А что же тогда в станице-то, в Усть-Бухтарме их не расстреляли?- спросил Злобин.
- Ты же знаешь Фокина. Он все кровь здесь пролить боится. Кругом в ней уже по колено ходят, а он запачкаться не желает... Да черт с ним, ты то как, за сына своего расквитаться не хочешь? Его же большевики убили...
Злобин раздумывал минуты две.
- Ну что ж, я не Тихон Никитич, мне чистым на свете не для чего жить, одного сына германцы убили, второго красные. Значит и мне их убить позволяется, Бог велит. Говоришь, приказ атамана Анненкова на это имеется?
- Конечно, и не только, есть и распоряжение Усть-Бухтарминской милиции. Щербаков Егор Иваныч не испугался, подписал, а ваша поселковая милиция к нему в подчинение входит, значит и вы должны выполнить его приказ,- Степан с готовностью достал из полевой сумки бумаги...
На следующий день собрали большой сход казаков Александровского и Берёзовского поселков, зачитали приказы Анненкова и Щербакова. Расстреливать порешили там же в Александровском ущелье, чуть в стороне от поселка... Кто выбирал место для того поселка? Ох, и мрачная картина: со всех сторон высоченные отвесные скалы, по дну ущелья течет речушка, в скалах две щели-прорехи. В одну уходила дорога на Усть-Бухтарму, во вторую - на Усть-Каменогорск, через речушку перекинут мост, и уже третья дорога карабкалась по серпантину на деревню Пихтовку, и далее к берегу Иртыша на пристань Серебрянку. Расстреливать вызвались в основном родственники погибших от рук красных казаков...
Василий не понимал, что происходит. С утра их накормили, и повели куда-то. Зловещее предчувствие до боли сжало сердце, все поплыло перед глазами: толпа казаков и пожилой атаман, зачитывающий приговор. До него не сразу дошел смысл происходящего: их сейчас расстреляют прямо здесь, на берегу этого весело журчащего ручья. Раздалась отрывистая команда: "Раздевайсь!".
- А ты что, не слыхал!? Скидай барахло!- к Василию шел словно ангел смерти анненковец с жуткой кокардой на фуражке.
У бывших коммунаров осознание близкой смерти вызвало не одинаковые чувства. Кто-то фаталистски-равнодушно стал снимать одежду, кто-то закричал:
- За что!? Я не коммунист, я ни разу ни в кого не стрелял, у меня четверо детей!... Братцы, помилосердствуйте Христа ради!
Но нашлись и те, кто перед смертью посылал проклятия... не казакам, Грибунину:
- Ты нас сюда привез, на погибель!... Караваи с изюмом обещал, сука! Вот он изюм твой, сейчас досыта наедимся!... Пианину с собой пер для бабы своей, барами здесь жить собирались!!
Бросавший эти обличения коммунар с перекошенным от злобы лицом кинулся на Василия, схватил за горло, свалил на землю... Казаки его оттащили. Василий тяжело дыша остался сидеть на земле, с помутневшим взором, оглядываясь... Со всех сторон скалы, чуть в стороне поселок, поодаль свежеубранное поле со стогом соломы. Ему стало жарко, он совсем не ощущал утренней холодящей свежести уже наступавшей осени. Его с ног до головы согревала, обжигала, пронизывала не умещавшаяся в мозгу мысль: жить, жить любой ценой!!! К нему подошел рослый широкоплечий казак, взял под мышки, поставил на ноги и подтолкнул к остальным.
- Братцы... братцы... товарищи... я же... не надо, я все, что хотите... Передайте вашему начальнику милиции, я знаю, я покажу где оружие спрятано... И еще, я много, очень много знаю, про подполье... я все расскажу... я знаю, кто главный подпольщик... только не убивайте...
У Василия подгибались ноги, его тащили уже два казака. Ему казалось, что он говорит громко, но горло перехватило спазмом, и получался лишь невнятный с хрипом шепот. Не прислушиваясь, казаки подтащили его к уже выстроившимся в шеренгу остальным коммунарам. Стенания, мольбы и проклятия прервал залп, второй... Потом пошли добивать раненых...
В документах расстрелянных Степан обнаружил пятьсот рублей керенками, из которых выдал на рытье могил 225 рублей и 50 заплатил нарочному, посланному с донесением в штаб Отдела в Усть-Каменогорск, чтобы оттуда незамедлительно телеграфировали атаману Анненкову о выполнении его приказа.
ГЛАВА 24
Лидия сделала все, как велел муж. Ничего не сказав даже ближайшим подругам-коммунаркам, она с детьми на первом же пароходе отплыла в Усть-Каменогорск. С пристани пошла сразу в крепость, узнать пригнали ли арестованных с Усть-Бухтармы. Но там, после подавления июньского восстания, режим стал очень строгий. Ее прогнали, не став даже слушать. Пришлось искать страховую контору, благо таковая в городе оказалась одна. Бахметьев выслушал жену председателя коммуны, покачал головой:
- К сожалению, ничего не могу сообщить, ничего не знаю, ни о вашем муже, ни о других коммунарах, даже об их аресте впервые слышу. Но я непременно узнаю, у нас есть свои люди, и в крепости, и в уездной управе. А вы пока с детьми поживите на квартире у хозяйки, где и я комнату снимаю. Она наш человек, у нее недавно сын в той тюрьме погиб, во время восстания. Слышали, наверное? Правда тесновато будет, у меня ведь тоже жена и двое детей, зато веселее, как говорится, в тесноте да не в обиде...
Бахметьев все узнал уже на следующий день. Вернувшись домой, он на прямой вопрос Лидии молча опустил глаза - она сразу поняла, что произошло самое худшее.
- Их расстреляли... когда... где!?- она посерела лицом и застыла в ступоре.
- Да... по пути... в поселке Александровском... там же и похоронили в братской могиле... Официальная версия при попытке к бегству...
Через некоторое время Лидия очнулась и стала спешно собирать вещи.
- Куда вы?- с тревогой спросил Бахметьев.
- На пристань, пароход на Семипалатинск ждать будем... Не могу я здесь больше...- в прострации отвечала Лидия.
Валентина, жена Бахметьева, кинулась к ней: