— Обязательно, — пропыхтела я, натягивая сапоги поверх их крейзов, нет, это не лосины, конечно, но сапоги просто класс. — Ты заколешь мне в туфельки жемчуг, и я забудусь в платье и готах…

— Хи-хи, — захихикала Брукбузельда, — какая ты смешная, Олие, у вас все такие странные?

— Нет, Бру, все люди как люди, но есть больные на всю голову, оттого-то я, похоже, и здесь…

— Тебе у нас плохо, — очень серьезно спросила она, прижав к груди платье, которое я только что отвергла, — наверное, ты скучаешь? У тебя там остался… он?

Сдержанное покашливание раздалось у двери. Привалившись к косяку, спиной к нам стоял дьюри. Надо же подслушивает, но не подглядывает… По-королевски…

— Пора уходить, О. — Сказал он.

— Иду. — Шаря глазами по вороху одежды и прихватывая мелочи, я уже у двери глянула на Брукбузельду и сказала ей: Спасибо тебе, Бру!

И вышла, а Харзиен пошел быстро впереди меня. Остановившись перед оружейной комнатой, он сказал, махнув рукой в сторону оружия:

— Бери вон тот меч, пару тех ножей, и еще… пригодится.

Он протянул мне руку, и в протянутую мою ладонь заструилась легкая кольчуга. Она уместилась вся в моей ладони.

— Надень. И плащ. Меч — на пояс, ножи — тоже. — Он говорил коротко, сам уже стоя в плаще, наблюдая, как я неумело креплю меч, ножи… — Твоя задача номер один, запомни, не лезть на рожон, твоя задача номер два не быть беззащитной, когда меня нет, а такого, надеюсь, не случится.

Видя, как я запуталась в тончайших металлических кольцах, он забрал кольчугу, и, быстро расправив ее над моей головой, отпустил. Невесомая вещица упала и словно потекла по мне. Бросив мне плащ, черный, плотный, скрывший меня почти всю, он уже уходил по направлению к выходу, через который мы пришли.

Здесь было сумрачно. В свете факелов все также плавилось старое зеркало, а на входе в большую залу сидел кот. Его глаза кругло уставились на меня, словно хотели мне напомнить что-то очень важное…

Когда рука моя легла на круглую ручку открытой двери, и в нее повеяло лесным прелым духом, и мы готовы были покинуть этот затерянный город, старый кот оказался у наших ног, путаясь и ластясь.

— Ну, что ты, — прошептал дьюри, — с чего ты взял?.. Мы обязательно вернемся сюда…

Опять ступеньки, опять шиповник… Дьюри уже ждал меня на тропе.

— Здесь недалеко селение, — проговорил он, — дойдем, купим лошадей…

Он пошел впереди.

Ветра почти не было. Пахло прелым листом и старым деревом. Паутина блестела на кустах каплями то ли вчерашнего дождя, то ли не высохшей ночной росы… Птаха малая следовала за нами и чвикала, чвикала…

Последний день, день, когда погиб Элизиен, встал живо перед глазами. Тот же лес, те же звуки, те же запахи… а его нет… Человек приходит в этот мир зачем-то, что-то ищет, к чему-то идет… и погибает… Что это значит, — что он дошел? Или его остановили на полпути? Кто это знает? Кто отмеривает, кому сколько шагов идти до края?

— Дьюри, кто такой ардаган? — спросила я в спину Харзиена.

Он удивленно на меня оглянулся.

— Крылатые ардаганские скакуны? — быстро спросил он, не останавливаясь, — откуда ты про них знаешь?

— Элизиен говорил… — ответила я ему в спину.

Харзиен промолчал. Он шел, ступая быстро и тихо, скользя между деревьями словно тень. Я со своим плащом, мечом кое-как справлялась, продираясь вслед за ним через кустарник, чертыхаясь и кляня все на свете, свою глупость, любопытство и еще черт знает что… все то, что заставило меня оказаться здесь. Чучело огородное с мечом и забралом!..

Дьюри в эту минуту вдруг оглянулся и, что-то шепнув, исчез…

Не успела я даже что-то подумать, как меня дернула неведомая сила, приподняла и засунула обратно в кусты. "Будь здесь", — слова дьюри над ухом заставили вздрогнуть. Чувствовалось его присутствие рядом, даже еле слышалось дыхание, но видно не было. Посмотрев на себя, я не увидела ничего… Невидимы?..

И вот тут-то уже и я услышала, что кто-то идет по тропе.

Как в дурном сне, я смотрела на существо, появившееся вдруг на тропе, больше напоминающее гору мышц, одетое в военную униформу. Оно и не пыталось идти тише, это ему и не требовалось. Казалось сам лес затих, видя этого урода внутри себя… Откуда здесь в стране лесов и озер это чудовище? Тряхнув головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение, я видела одутловатое неприятное лицо с металлическим глазом-окуляром, бешено вращавшемся в своей орбите. Отвратительные грубые швы вокруг глазного инородного яблока были красными, будто глаз был вшит всего лишь неделю назад. Рука в черной беспалой перчатке лежала на короткоствольном автомате, и металлические пальцы поигрывали лениво на его стволе. Когда это почти двухметровое чудовище прошествовало мимо нас, повернувшись к нам спиной, жуткая, рваная рана на ней, сверкнувшая холодным металлическим блеском в порванной куртке, заставила меня вздрогнуть.

Глупая фраза "он совсем робот" пролетела в моей голове. Если в начале я думала, что это человеческое существо, достигшее невиданных высот в пересадке органов, то теперь с ужасом поняла, что это груда металла, лениво маскирующаяся под живое существо. И вот этому противостоят дьюри… Никитари… Брукбузельды… Милька?!..

Шаги инородного тела еще долго были слышны в притихшем лесу. Резкий звук автоматной очереди разрезал вдруг эту березовую тишину, осыпавшись треском сучьев и шорохом листьев. И все стихло…

Я оглянулась, отыскивая глазами Харзиена. Он оказался совсем рядом.

— Ошкур… — коротко сказал он.

— Меч против автомата… — проговорила я, растерянно глядя в его глаза, — страшная война. Война на уничтожение…

— Взяв оружие Ошкура, дьюри теряют свое прошлое и будущее… — тихо ответил Харз. — Так погибли многие дьюри. Магия не подчиняется больше тем, кто берется за это оружие. Ошкур это будущее Асдагальда. Если бы люди могли увидеть свое будущее…

Он не договорил. Потянув меня за руку, он просто пошел вперед. А его слова еще долго бродили в моей голове. Будущее мира людей… Неужели все наши стремления к высотам медицины, науки скатятся вот к такому уроду, шествующему по мирной стране с автоматом наперевес?..

— Тогда получается, что мир дьюри это?.. — тихо спросила я, не надеясь, что меня услышат.

— Одно из ваших прошлых… — ответил Харзиен.

4

Вскоре мы свернули с тропы и пошли вдоль склона холма, поросшего кустарником с душистыми бело-серыми метелками. Я продиралась через него вслед за Харзиеном и в душе радовалась, что надела высокие сапоги и плащ…

Лес здесь уже заметно поредел. А дальше внизу виднелось большое желтое поле… И длинный хвост пожарища на горизонте справа заставил нас остановиться.

— Это в Меновице… — проговорил Харз, с тревогой глядя на дым. — Значит, оттуда шел ошкурец. И это значит, что там теперь живой души не осталось… И мертвой тоже… — тихо добавил он.

Не понятны мне были последние слова, но спрашивать не хотелось. Зловеще прозвучали они. А Харз пошел быстрее, он словно спешил в это пекло. Дыма становилось все больше, и вот уже, обогнув холм, мы с небольшого обрыва увидели всю выжженную дотла деревню.

Деревня-то уже и не горела, лишь черный дым стелился над пожарищем, торчали обломки стен, печных труб… Горело же сено в небольших стожках, рассыпанных по всей округе, и чадило едким дымом…

Некоторое время Харзиен молчал. Закрыв глаза, он некоторое время стоял неподвижно. Потом начал спускаться вниз, проговорив:

— Ни живых, ни мертвых… Никого.

Еле обозначенная тропинка вилась вниз холма. По узловатым корням кустарника легко было идти, но смрадный дым тянулся удушливо с поля, и тяжело было дышать… Черным саваном висела копоть над выжженной деревней, и целые тучи золы носились в воздухе…

На краю деревни дьюри остановился. Губы его шевелились. И казалось, что он будто разговаривает с теми, кто здесь жил совсем недавно. Словно прощается с ними…

Харзиен выдернул из-за голенища сапога тонкую палочку и чиркнул ею об сапог. Затеплившийся огонек заиграл, затрепетал, то опадая, то вспыхивая…