«Не грусти, моя хорошая…»

Оля улыбнулась сквозь слезы, подступающие к глазам, — и кивнула.

Через месяц отец Георгий окрестил младенца в изрядно обветшавшей маленькой церкви. Поехали все вместе, даже Сергей Николаевич принарядился по такому случаю в допотопный габардиновый костюм и оставил своих еретиков на целый день. Олег стал крестным отцом, Анна — крестной матерью. Она все волновалась и тревожно спрашивала:

— А ничего, что я еврейка?

Отец Георгий внимательно оглядел их странную компанию и очень серьезно ответил:

— Сказал Господь наш Иисус Христос — несть ни еллина, ни иудея. Разве я, грешный, с ним спорить буду?

По дороге домой Ольга почему-то загрустила. Шоссе шло параллельно железнодорожному полотну, а она все смотрела в окно и, когда проезжали неподалеку от того места, где год назад произошла авария, вдруг крикнула Олегу:

— Останови!

Он резко затормозил (хорошо еще, что дорога пустая!), а Ольга, подхватив ребенка, быстрым шагом направилась к насыпи. Олег было рванулся за ней, но Сергей Николаевич его остановил:

— Пусть идет. Все в порядке.

Она шла, осторожно ступая в высокой траве, крепко прижимая к себе сына. Потом постояла немного там, где год назад погиб его отец, все нашептывая что-то на ухо малышу.

Когда Ольга вернулась к машине, лицо ее было мокрое от слез, но все же она улыбалась. Ребенок у нее на руках не спал и не плакал, только таращил огромные дымчато-серые глазищи, как будто и вправду все понимал.

— Ну что, поехали домой?

Она кивнула, вытирая слезы:

— Да… Домой. Теперь все хорошо.

И будто в подтверждение ее слов, малыш вдруг зашевелился, засучил ручками и ножками и — впервые в жизни! — растянул беззубый ротик в бессмысленно-радостной младенческой улыбке.