— Гм, — сказал лорд Питер, — в таком случае теология должна быть хорошим упражнением для мозга, ибо вы самый осторожный дьявол из всех, кого я знаю. Ну что ж, продолжайте читать, мне должно быть стыдно вот так без спросу заявиться и отвлекать вас в ваше свободное время.

— Ладно уж, старик, — ответил Паркер. — Все в порядке.

Они немножко помолчали, а затем лорд Питер спросил:

— Вы любите свою работу?

Детектив обдумал вопрос и ответил:

— Да. Люблю. Знаю, что она полезна, я к ней приспособился. Я справляюсь с нею довольно хорошо — не то чтобы с вдохновением, может быть, но достаточно хорошо, чтобы гордиться этим. Она полна неожиданностей, и заставляет человека сохранять свой уровень, и не дает расслабляться. Да, я люблю свою работу. А что?

— Да ничего, — ответил Питер. — Для меня это хобби, знаете ли. Я занялся частными расследованиями, когда у меня была выбита почва из-под ног и потому, что это было так волнующе интересно. Но хуже всего то, что я наслаждаюсь каждым своим шагом в этой работе, но только до определенной границы. Я люблю начало работы, когда не знаешь еще никого из участников, но как раз это и волнует, и поднимает настроение. Но когда дело доходит до необходимости буквально преследовать живого человека и добиваться, чтобы его повесили или хотя бы посадили беднягу в тюрьму, то кажется, что с моей стороны было совершенно непростительно влезать в это дело, поскольку я не зарабатываю этим себе на жизнь. И у меня возникает такое чувство, что это дело не так уж забавно и весело. Но я все же его делаю.

Паркер выслушал эту речь с искренним вниманием.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он.

— Например, этот старый черт Миллиган, — продолжал лорд Питер. — Будь он персонажем какого-нибудь детективного романа, мне бы доставило сказочное удовольствие прищучить его. Но когда с ним разговариваешь, он кажется довольно приличным бизнесменом и даже неплохим парнем. Моей матушке он нравится. И мне он полюбился. Ужасно весело было пойти к нему и наболтать всякой всячины о благотворительной ярмарке для покрытия издержек на реставрацию церкви, но, когда он так радуется тому, что совершил благородный поступок, я чувствую себя подонком. Ну и пусть старина Миллиган перерезал глотку Ливи и выбросил его в Темзу! Это меня не касается!

— Касается, друг мой, вас, так же как и любого другого, — возразил Паркер. — Эта работа стоит того, чтобы ее делали — за деньги или бесплатно. Если Миллиган перерезал глотку бедному старику Ливи только ради того, чтобы стать еще богаче, то я не понимаю, как он может откупиться от этого преступления, отдав тысячу фунтов на ремонт церковной крыши в Дьюкс-Денвере. Или что его можно простить только за то, что он по-детски тщеславен или по-детски заносчив.

— Заносчив-то он не по-детски! — воскликнул лорд Питер.

— Вам виднее.

— Но...

— Послушайте, Уимзи, неужели вы считаете, что он действительно убил Ливи?

— Ну, он мог бы его убить.

— Но думаете ли вы, что он действительно убил?

— Мне бы не хотелось так думать.

— Потому что он так полюбился вам?

— Ну, это, конечно, делает меня пристрастным...

— Осмелюсь заявить, что вы имеете на это право. Неужели вы считаете, что бессердечный убийца не может внушить симпатию?

— Ну... Но ведь, кроме того, и он ко мне неплохо относится.

— Осмелюсь заявить, что это тоже вполне законно. Вы понаблюдали за ним и сделали подсознательный вывод: вам кажется, что Миллиган ни при чем. Но у вас нет доказательств!

— Может быть, я ошибаюсь, и он — убийца.

— Вот видите! Вы сами колеблетесь и при этом еще считаете себя тонким знатоком человеческой натуры! Ваше самомнение, Уимзи, мешает вам разоблачить хладнокровного убийцу невинного человека!

— Дело не в самомнении, — покачал головой лорд Питер. — Просто подозрения в адрес Миллигана мне кажутся нечестными, а по моему глубокому убеждению, нужно играть по правилам в любой ситуации — независимо от того, кто твой противник.

— Послушайте, лорд Питер, — сказал его собеседник с оттенком строгости, — не следует ли вам выбросить раз и навсегда из вашей системы этот итонский кодекс чести? Нет никаких сомнений в том, что с сэром Рубеном Ливи случилось нечто неприятное. Назовите это убийством, чтобы усилить аргумент. Если сэр Рубен был убит, разве это по правилам? И честно ли будет относиться к этой ситуации как к игре?

— Это именно то, чего я стыжусь в самом деле, — ответил лорд Питер. — Для меня это действительно игра. В самом начале я весело отдаюсь ей и вот неожиданно вижу, что кто-то из участников должен пострадать, и тогда мне хочется выйти из игры.

— Да, да, я понимаю, — продолжал детектив, — но это потому, что вас заботит то впечатление, которое вы производите. Вам хочется быть последовательным, хочется выглядеть красиво, хочется с важным видом расхаживать по сцене среди марионеток или величественно шагать сквозь трагедию человеческой боли и скорби. Но это детский подход. Если у вас есть долг перед обществом, заключающийся в том, что вы должны вывести убийцу на чистую воду, вы должны выполнять этот долг независимо от того, что о вас подумают. Вам хочется быть элегантным и беспристрастным? Что ж, пожалуйста, если вы при этом выясните истину, но эти качества сами по себе не представляют никакой ценности, знаете ли. Вам хочется выглядеть достойным и последовательным человеком, но какое это имеет отношение к делу? Вы хотите загнать убийцу ради спортивного интереса, а затем пожать ему руку и сказать: «Здорово сыграно, трудная была работа, но завтра вы отыграетесь!» Но ведь вы не можете поступать таким образом. Жизнь — это не футбольный матч. Вы хотите в жизни быть спортсменом. Но вы не можете быть спортсменом. Вы — человек с чувством ответственности.

— Друг мой, вам следует заняться изучением человеколюбивых трудов отцов Церкви, — проворчал лорд Питер. — Они смягчат ваше ожесточившееся сердце.

Он встал, походил по комнате, лениво оглядывая книжные полки, затем снова сел, набил и раскурил трубку, после чего сказал:

— Ну ладно, лучше я расскажу вам о свирепом Кримплсхэме.

И он поведал Паркеру о разговоре с владельцем пресловутого пенсне.

— И я все проверил, — простонал лорд Питер, — и если только он не подкупил половину Бэлхэма, то нет никаких сомнений в том, что он ночевал дома. А день он действительно провел общаясь со служащими банка. И половина жителей Бэлхэма видели его на улице в понедельник до ленча. И кажется, никто, кроме его собственной семьи и компаньона Уикса, ничего не выиграет от его смерти. И даже если бы у юного Уикса и возникла мысль избавиться от старшего товарища, то было бы нелепо предполагать, что он поехал в Бэттерси и убил незнакомого человека в квартире Типпса только для того, чтобы нацепить ему на нос пенсне Кримплсхэма.

— А где находился юный Уикс в понедельник? — спросил Паркер.

— На танцах, устроенных регентом церковного хора, — свирепо ответил лорд Питер. — Дэвид — его зовут Дэвид — танцевал перед ковчегом Господа на глазах у всех собравшихся на площадке перед собором.

Последовала пауза.

— Расскажите мне о следствии, — попросил лорд Питер.

Паркер коротко передал ему содержание всех показаний.

— Вы верите, что тело было заранее спрятано в доме Типпса? — спросил он. — Я помню, мы там все тщательно осмотрели, но могли ведь что-нибудь... проглядеть.

— Могли, конечно. Но ведь и Сагг облазил всю квартиру.

— Сагг!

— Вы несправедливы к нему, — сказал лорд Питер. — Если бы там были хоть какие-нибудь признаки соучастия Типпса в этом преступлении, то Сагг нашел бы их.

— Почему же?

— Почему? Да потому что он искал их. Он похож на ваших комментаторов к «Посланию к галатам». Он уверен, что либо Типпс, либо Глэдис Хоррокс, либо ее молодой человек совершили это убийство. Поэтому он нашел следы на подоконнике в ванной комнате. Он не нашел никаких следов на крыше, потому что не искал их там.

— Но ведь он прошел по крыше раньше меня.