И Волчанов посмотрел вдруг на друга с хитрецой во взгляде.

— Тебе понравится, — добавил он.

Добрынин ел салат и думал о справедливости. Возникло в нем в этот момент сомнение в том, что справедливость в основном существует. Думал он о том, что и сам не был на похоронах Маняши, и даже не знал о ее смерти. Думал о жене Тверина, тоже не приехавшей из тюрьмы на похороны мужа. Понимал Добрынин, что неправильно это. Понимал и поэтому сомневался.

— Ты чего? — спросил Волчанов. — Еще, может, по сто, да и пойдем?

Добрынин кивнул.

Выпили еще по сто. В этот раз за здравие всех живых родственников. Настроение из-за этого тоста у Добрынина улучшилось, подумал он о своей дочери Дарье, живущей теперь со своей семьей в Киеве.

— Ты мне адрес ее дашь? — спросил он Волчанова. Волчанов сразу понял, о ком его друг спрашивает.

— Ладно, дам, — пообещал он.

Подошел к ним вдруг буфетчик, улыбаясь наклонился, прошептал что-то на ухо Волчанову. Генерал тоже улыбнулся.

— Давай два! — сказал он.

Буфетчик ушел в подсобку и через минуту вынес оттуда два бумажных килограммовых пакета желтых спелых груш.

— Пошли! — скомандовал Волчанов народному контролеру.

Сели в кабинете за стол.

— Я груши страшно люблю, — признался Волчанов. — С самого детства. Сколько я, помню, их ел. До отвала! Ну давай, наедимся от души!

Добрынин особых чувств к грушам не питал, но решил друга поддержать. И даже понравилось это Добрынину, не сами груши, а то, что ели они фрукты молча, а значит, была у народного контролера возможность думать о жизни.

Минут двадцать они ели груши, пока не наелись досыта. Лежала теперь на столе одна-единственная желтобокая Бэра, но ни у Волчанова, ни у Добрынина не было ни сил есть, ни желания.

Добрынин чувствовал шевеление в животе и боялся, как бы его не стошнило после такого количества фруктов.

Волчанов икнул, отвернулся. Посмотрел на телефон. Рука его медленно сняла трубку. Набрал номер.

— Пост? — спросил он. — Кто? Это ты вчера вечером на посту был? Нет? А кто? Сержант Павлюк? Ты разыщи его мне, и пусть сейчас же придет сюда! Ясно?

Положил трубку и снова икнул.

Минуты через две в дверь постучали., Зашел тот вчерашний милиционер, который приносил вещмешок. Испуганно посмотрел на Добрынина, потом доложился Волчанову: «Сержант Павлюк по вашему приказанию прибыл!» — Ты вот что, — заговорил неожиданно мягко генерал Волчанов. — Ты эту грушу возьми, — он показал на спелую Бэру указательным пальцем правой руки. — Я там на тебя вечером вчера по телефону накричал… Ты ничего такого не думай, я на всех кричу. Не обижаешься?

— Никак нет!рявкнул сержант Павлюк.

— Ну хорошо. Бери грушу и иди!

Когда милиционер ушел, Волчанов поднялся из-за стола, достал из шкафа военную форму и переоделся.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — сказал он с устало-довольной улыбкой на лице. — Помнишь, я тебе сюрприз обещал?

В Кремле было тихо и безлюдно. Ранний осенний вечер сгущал сумерки, и уже вылупились из потемневшего неба некоторые звезды.

После такого громкого, заполненного классической музыкой и скорбным голосом Левитана дня вечерняя тишина казалась какой-то нездешней, словно и не по Кремлю шли они, а по дикому, отдаленному от человеческого жилья лесу.

— Эти, на поминках, еще, наверно, выступают, никто и стопки не выпьет… О, уже почти пришли!

Впереди среди синих кремлевских елок показался невзрачный одноэтажный домик-сторожка. Краска с деревянной двери облупилась, окна были забиты фанерой.

Добрынин удивленно оглянулся на Волчанова, но тот только усмехнулся в очередной раз. Потом достал из кармана кителя ключ, открыл двери.

Вошли. Домик оказался вовсе и не домиком, а входом в подвал: сразу за облупленной дверью начинались аккуратные бетонные ступеньки вниз, и оттуда, из еще не видимого низа, шел непривычный восходящий свет, заставлявший каждую нижнюю ступеньку отбрасывать тень на внутренней стороне двери и потолке. Странное ощущение возникло в Добрынине, словно была это не реальность, а сон.

— Ну пошли, — поторопил его, оглянувшись, Волчанов. — Пошли!

Добрынин спускался вниз навстречу свету по чистеньким бетонным ступенькам, вслед за другом, и вдруг, когда ступеньки кончились, под его ногами поплыла красная с черными краями ковровая дорожка.

От неожиданности Добрынин снова остановился, стало ему неудобно из-за чистоты этой дорожки, он посмотрел назад, думая, что где-то там должен быть половик,, о который можно вытереть ботинки, ведь мало ли на них грязи и пыли. Но никакого половика сзади не было. Дорожка начиналась там, где кончалась, уходила в бетон последняя ступенька.

— Павлуша! — окликнул Волчанов. — Ну что ты? Устал?

— Иду, — бормотнул Добрынин и поспешил к ожидавшему его впереди генералу.

Минуты через три они вошли в узкий длинный зал с блестящими черными стенами. Волчанов остановился.

— Ну как? — спросил он.

Добрынин оглянулся по сторонам, но ничего понять не мог.

— Что как? — переспросил он.

Генерал взял Добрынина под руку и подвел вплотную к черной стене, и тут народный контролер увидел бесконечные, выбитые в черном граните имена и фамилии. Он прищурился.

— Мое детище, — сказал с гордостью в голосе Волчанов. — Пятнадцать лет строили… Здесь десятки тысяч фамилий героев, создававших нашу страну. Военные, инженеры, писатели… Пойдем, я тебе тут покажу! Здесь гранитная стена для каждой буквы алфавита… шестнадцать залов. Пойдем в следующий…

Следующий зал был таким же, как и первый. Волчанов решительно подвел Добрынина к середине левой стены и дотронулся указательным пальцем правой руки до какой-то фамилии. Когда он убрал руку, Добрынин прищурился и прочитал: «Дмитрий ВАПЛАХОВ, народный контролер». Он обернулся, вздохнул тяжело, потом пожал руку Волчанову, крепко пожал руку.

— Это для истории, — объяснил генерал. — Я так и назвал — «Подвалы Памяти». Сначала думал назвать: «Кремлевские Подвалы Памяти», но и так ведь ясно, раз в Кремле они…

Из-за яркого света мощных ламп, подвешенных к потолку, у Добрынина зарябило в глазах.

— Молодец ты, — сказал он взволнованно. — Хорошо сделал…

— Да, здесь все, — Волчанов был очень доволен, видел он, какое впечатление произвели на его старого друга Подвалы Памяти. — Здесь уже и Тверин, и все, кто вложил свою жизнь в историю Советской страны…

— Слушай, Тимоха, — заговорил Добрынин. — А как ты узнаешь — кто умер, кто что совершил?

— Ну, это я не сам узнаю, у меня тут целый отдел организован, я ведь не могу знать обо всех тысячах героев… Но мои ребята все узнают, составляют списки и почти каждый день добавляют фамилии. Это нужное дело.

— Да, — согласился Добрынин. — А полковник Соколов здесь есть? Он из Сарска, геройски погиб на пожаре…

— Пошли посмотрим! — предложил Волчанов. Прошли через несколько залов.

— Вот здесь на букву «С», — Волчанов остановился у черной стены, пробежал взглядом ряды фамилий. — Э-э, — мотнул головой, — тут сотни две Соколовых… имя у него какое?

Добрынин попытался вспомнить, но не смог. Показалось, что даже и не знал он никогда его имени. Знал только, что был он майором, а потом, когда уже уехал Добрынин из Сарска, стал полковником.

— Не помню.

— Наверно, он здесь есть, — сказал Волчанов, — но сам видишь, нелегко разобраться. Ладно, пошли назад, я тебе еще кое-что покажу…

Непривычно было Добрынину идти по бесконечной красной с черными краями ковровой дорожке, «съедавшей» звук шагов. Тишина, яркий свет и черные мраморные стены создавали атмосферу торжественного испуга, и Добрынину постоянно хотелось обернуться, посмотреть — не крадется ли кто-нибудь следом за ними. И в то же время благоговение перед черным мрамором, испещренным тысячами фамилий, замедляло его шаги. А может, это была усталось и инерция после утренних похорон.

— Ну вот, — Волчанов опять остановился, пробежал взглядом ряды фамилий. — Вверх смотри! Третья фамилия, второй ряд от края.