Или вот: здоровенная белая задница, словно гигантский гриб-мутант, качается над диваном в гостиной, и Жак трахает ее, отвешивая время от времени звонкие оплеухи. Колыхающаяся задница может быть заменена образом девушки, поставившей одну ногу на табурет — положение, которое принимают некоторые женщины для того, чтобы поместить во влагалище гигиенический тампон, — и Жака, наяривающего ее по привычной схеме — сзади, стоя на цыпочках и крепко ухватив за бедра. Как правило, мой оргазм наступал в тот момент, когда по сюжету Жак начинал кончать или когда перед моим мысленным взором вставало его лицо, искаженное так хорошо знакомой мне судорогой, предвещающей неминуемое излияние. В конце концов полное исчезновение моих старых фантазий вызвало к жизни защитный рефлекс, однако, для того чтобы вернуть саму себя на сцену моих собственных мастурбационных постановок, мне понадобились недюжинная сила воли и завидное упорство. Без упоминания о моей единственной — и с треском провалившейся — попытки сыграть роль проститутки эта глава, посвященная коммерции, которая, подобно кокону шелковичного червя, оплетает сферу сексуальных отношений и составляет ее основу, была бы не полной. Я могла сколько угодно завидовать персонажу Катрин Денев в «Дневной красавице» или предаваться сладким грезам о жизни светской проститутки, слушая истории о Мадам Клод, — я прекрасно отдавала себе отчет в том, что была совершенно неспособна заключить мало-мальски прибыльный контракт такого рода. Знакомые рассказывали мне, что Лидия — единственная женщина на моей памяти, которой случалось во время оргий брать на себя мужские роли, — как-то провела несколько суток в одном из борделей Палермо, чтобы на заработанные деньги устроить одному из своих друзей грандиозный праздник. Подобные поступки, которые в моих глазах представлялись чем-то вроде подвигов Геракла, потрясали меня до глубины души. Думаю, что выше отвела достаточно места описанию моей врожденной робости и застенчивой натуры, и читателю ясны причины такой реакции. Для того чтобы заключать сделки в системе координат «купля-продажа», необходимо осуществить вербальный — или, на худой конец, «знаковый» — обмен информацией, то есть установить отношения, свойственные нормальному разговору, которые для меня не слишком бы отличались от первых пасов игры в соблазнение — то, чего я всегда старалась избегать. В обоих случаях необходимо играть свою роль, а для этого учитывать позицию и реплики партнера. Я же, во время первого контакта, не могла сосредоточиться ни на чем, кроме его тела. И только впоследствии, после того как я, некоторым образом, начинала телесно ориентироваться, когда родинки и особенности пигментации становились для меня привычны и знакомы и я обучалась» подгонять» свое собственное тело, я позволяла себе, если так можно выразиться, поднять глаза горе и обратить внимание на личность, что нередко — я писала об этом — являлось началом прекрасной дружбы. А тогда было уже поздно требовать денег.

Денег между тем не хватало. Одна школьная подруга решила оказать мне услугу. Дело было в том, что некто предложил ей встречу с некой дамой, живо интересующейся очень молоденькими девушками. Сама она идти на встречу не решалась, но рассудила, что такое предложение могло бы заинтересовать меня. Ей казалось, что иметь дело с женщиной в таких вопросах «было безопаснее». Мне была назначена встреча в одном из кафе Монпарнаса, где я увидела посредника — опасливого мужчину лет тридцати пяти, похожего на агента из фирмы по торговле недвижимостью. Я предприняла меры предосторожности, и издали за мной наблюдал специально для этой цели приглашенный приятель. Содержания разговора я не запомнила совершенно, и какие конкретные договоренности были нами достигнуты — вылетело у меня из головы. Помню, что этот субъект все время старался как можно больше говорить о женщине, которую нам предстояло встретить, в то время как я — будучи, очевидно, неспособной вообразить себя в роли проститутки — мысленно меняла роли и представляла ее в виде стареющей call-girl [13]— сожженные перекисью волосы, выпирающая из-под белья плоть, — молча покоящейся на плюшевом покрывале во властной позе. Когда он притащил меня в один из хорошо мне знакомых маленьких отелей на улице Жюль-Шаплан, я, несмотря на всю свою наивность, поняла, что женщины я не увижу никогда. Может быть, мы говорили о ней слишком много и это окончательно отодвинуло ее образ в область нематериальных представлений. В комнате было уютно. Он зажег две лампы, стоявшие по бокам кровати, нимало не позаботившись при этом выключить центральное освещение, и сказал, чтобы я принималась отсасывать — таким тоном некоторые пассажиры метро извиняются, наступив вам на ногу, будучи при этом уверенными, что виноваты во всем именно вы. Я с готовностью повиновалась, обрадованная предоставленной мне наконец возможностью избавить себя от его хамства. Он улегся на атласное покрывало, и я принялась за его крепко торчавший и потому несложный в обработке член. Я стояла на коленях перпендикулярно его разложенному на постели торсу — это одна из самых удобных позиций — и без устали равномерно всасывала. Я хотела закончить с этим как можно быстрее, так как мысли начали крутить в моей голове странную карусель. Следует ли мне снова поинтересоваться судьбой женщины, на встречу с которой мы вроде бы пришли? Это было бы очень глупо. Попросить или не попросить у него денег за этот минет? Но наверное, следовало озаботиться этим раньше? Что же рассказать ожидающему меня приятелю? Я была поражена искренним, каким-то полудетским выражением полной отрешенности на его лице в момент эякуляции, которое так контрастировало с его поведением; именно в этот раз, кстати, мне пришлось в первый и последний раз в жизни наблюдать, как мужчина, к которому я не испытывала никакой симпатии, добрался до вершин удовольствия. У меня в памяти отпечатался образ комнаты, такой, как мы ее оставили: безупречно заправленное покрывало, чехлы на стульях, к которым мы так и не притронулись, и пустынная поверхность столиков, ясно освещенная висящими над ними лампами. Вернувшись на террасу к приятелю, я сделала безрезультативную попытку отрицать то, что не укрылось, однако, от его внимательного взгляда — он понял, что я только что усердно работала ртом. После настоящего, прилежного минета внутренняя сторона губ у вас обычно вся в синяках. Если вы находитесь в ситуации, в которой вам приходится минетить без роздыха и очень долгое время, то лучше всего поджать их к зубам — таким образом обрабатываемый член будет защищен от неприятностей, и ваши губы останутся в целости и сохранности. Я, по крайней мере, всегда поступаю именно так. «Посмотри на свои губы, идиотка, — сказал мне приятель, — на них живого места нет». Тип риэлтерской наружности проследил за тем, куда я пошла, и принялся нас оскорблять за то, что мы якобы хотели сыграть с ним злую шутку. Я никак не могла взять в толк, о какой именно шутке шла речь, но он не стал ничего объяснять.

Количество шуток и насмешек, которые мне пришлось вынести из-за того, что я, с такой неподражаемой легкостью отдающая свое тело в безраздельное пользование сексуальных партнеров, не в состоянии выручить с этого ни малейшего барыша, не поддаются исчислению. Мне случалось иметь дело с весьма обеспеченными мужчинами, но, чтобы добиться от них каких-либо материальных знаков внимания — которыми они, вполне возможно, одаряли других партнерш, — мне не хватало ни таланта, ни желания играть несложную, в общем-то, комедию, являющуюся непременным условием такого рода обмена. Если бы я взялась составлять список полученных мною подарков — наподобие того, что вроде бы должны составлять главы государств, занося туда сувениры, полученные от послов иностранных держав, — то результат был бы весьма плачевным: пара чулок оранжевого цвета в блестках, которые я так ни разу и не надела, три бакелитовых браслета, датированных 1930 годом, шорты белого цвета с блузкой — возможно, одна из первых моделей прет-а-порте зимы 1970 года, настоящее свадебное платье берберской девушки, часы, приобретенные в табачной лавке, пластиковая брошь барочной геометрии — типичная для восьмидесятых годов вещица, колье и кольцо от Золотаса [14], которые, к несчастью, очень быстро потемнели, купальник в мелких жемчугах, японский электрический фаллоимитатор и три небольших металлических шарика, предназначенные для помещения во влагалище и провоцирования приятных ощущений во время ходьбы, от которых никогда не было никакого проку… К этому перечислению следует добавить финансовый взнос, частично покрывший расходы на первое платье, купленное у Ив Сен-Лорана, банное полотенце (также от Ив Сен-Лорана), сложные и долгие процедуры в зубоврачебном кабинете, за которые мне не пришлось платить, и несколько тысяч франков долга, которые мне не пришлось отдавать. Что еще? Мне всегда оплачивали такси и билет на самолет. Один приятель, знававший меня совсем молодой, сказал как-то, что «у тебя всегда был такой потерянный вид, что не сунуть тебе сто франков было просто невозможно». Похоже, что и повзрослев, я ничуть не стала походить на куртизанку, но продолжала производить на мужчин впечатление неопытного подростка, которому было необходимо подкинуть немного на карманные расходы. Из перечисленного выше списка я, естественно, исключаю все подарки, сделанные мне Жаком по мере развития наших отношений, далеко выходящих за рамки сексуального партнерства и имеющих совсем иную природу, а также презенты, сделанные художниками: в последнем случае мне хочется думать, что — так происходит всегда, когда мои профессиональные интересы тесно переплетаются с сексуальными приключениями, — они являются в равной мере вознаграждением художественному критику и — когда для этого были причины — любовнице.