— Как я узнаю, что Девочке-скауту понравилась здешняя кухня? — спросила она.

— Посмотри на меня, — сказала доктор Грант. Она взяла в руку ложку и начала медленно крутить ее, пытаясь поймать луч света.

— И что теперь? — не поняла Энджи. — Для чего все это?

Доктор Грант улыбнулась. Стол был уставлен пустыми тарелками, а Энджи почувствовала, что ее живот неимоверно раздулся. Верхняя пуговица на ее джинсах была расстегнута.

— О боже! Только не говорите, что все это съела я! — взмолилась Энджи, ощущая во рту вкус орегано и тимьяна.

— Может быть, нам стоит немного пройтись? — предложила доктор.

— Да, километров этак десять, — согласилась Энджи. — Лучше пусть Девочка-скаут сама все это переваривает.

Среда: китайский ресторан. Четверг: барбекю. В пятницу Энджи уже боялась становиться на весы. Доктор Грант сказала ей, что этот праздник желудка скоро закончится. А еще она сказала, что Девочке-скауту хотелось попробовать как можно больше разных блюд, чтобы расширить свой профессиональный кругозор. В каждом ресторане она приглашала к столу шеф-повара и подробно расспрашивала его о технологии приготовления того или иного блюда и о том, какие ингредиенты входят в его состав.

— Самое интересное я приберегла напоследок, — сказала доктор. — Есть один милый французский ресторанчик, который ей особенно понравится.

Энджи почувствовала, что ее начинает мучить зависть. Ее двойник весело проводила время в компании доктора Грант, а на ее долю выпали одни неприятности: после всех этих пирушек она поправилась на полтора килограмма, и она никак не могла избавиться от стойкого чесночного запаха во рту.

— Всю вторую половину дня, Энджи, мы проведем вместе, — сказала доктор Грант. — Нам придется кое-куда поехать для того, чтобы поговорить и подготовить сцену. Я думаю, что это самое подходящее время. Мы уже подошли к этому вплотную. Ты чувствуешь?

— Я сейчас чувствую только то, что мне очень хочется есть. Раньше в обед я ела только салат. Что вы двое со мной сделали?

Атмосфера во французском ресторане, как ни странно, была одновременно и непринужденной, и довольно официальной. На столах, накрытых белоснежными крахмальными льняными скатертями, стояла фарфоровая посуда и хрустальные бокалы. Все официанты были в черных строгих костюмах и, обращаясь к ним, называли их «мадемуазель» и «мадам». Возможно, их принимали за мать и дочь. В воздухе витал аромат розовых камелий.

Энджи захотелось остаться. Ей еще никогда не приходилось бывать в таком великолепном месте. Интересно, посылает ли доктор Грант счета за обеды в ресторанах ее родителям?

В десертной ложке, словно в маленьком зеркале, отражался свет. Доктор Грант начала поднимать руку, в которой держала ложку, но Энджи остановила ее, прикоснувшись к ее руке.

— Подождите, — сказала она.

— О, прости. — Доктор опустила ложку. — Я должна была спросить, готова ли ты.

— Я готова, — уверенно ответила Энджи. — Я думаю, что сама смогу это сделать.

Она увидела это, сразу увидела, где-то глубоко в подсознании, — место встречи, качающиеся ворота. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к ним, и… вот оно! Ее рука указывает дорогу. Она почувствовала, как ее настоящие губы расплылись в улыбке, когда она заходила внутрь.

Энджи ждала на крыльце, пока Девочка-скаут возьмет на себя руководство. Сидя на перилах, она болтала ногами, наблюдая за тем, как на лугу ласточки гоняются за бабочками. Странно, однако, — реальная хижина находится в глухой лесной чаще, а ее воображаемая хижина стоит на краю луга, на совершенно открытом месте. Она вдруг вспомнила о том, как в первый раз попала сюда, — ее бросили в кромешную тьму, она была до смерти напугана, совершенно растеряна, не могла ни пошевелиться, ни повернуть голову. Постепенно в темноту проник свет, и она смогла встать, походить вокруг и поговорить с другими. Был еще один забавный момент. Хижина выглядела как декорация в голливудском фильме: только один фасад, а за ним лишь пустота.

Подчиняясь внезапному порыву, она постучала в дверь. Тишина. Она подергала за ручку, но дверь была заперта на ключ. Она прижала ухо к двери и услышала тихий скрип, однако решила, что это, скорее всего, скрипят половицы под ее ногами. Скрип тут же стих. У нее появилось какое-то странное ощущение. Ей казалось, что внутри кто-то есть, и этот кто-то, не желая быть обнаруженным, старался дышать как можно тише.

— Энджи! — раздался сзади чей-то голос, и она отпрыгнула от двери.

Ей почему-то стало стыдно. Получалось, что она подслушивала и ее поймали на горячем.

— Не ходи туда, — сказала Девочка-скаут. — Нам туда нельзя.

— Почему? — спросила Энджи. — Что там внутри?

— Мы не знаем. Только Ангел мог заходить туда. Оставь эту затею, пойдем со мной. — Девочка-скаут взяла Энджи за руку и увела ее от двери, от крыльца, от хижины прямо на луг.

— Разуйся, — сказала она.

— Но от травы у меня на ногах появится сыпь! — возразила Энджи.

— Нет, не появится.

— Мне будет щекотно. — Энджи боялась смотреть на свои ноги.

— Ну же, пойдем! — настаивала Девочка-скаут.

Сняв туфли и носки, она закатала свои брезентовые брюки цвета хаки. Раны на ее лодыжках были свежими, а у Энджи — зарубцевавшимися, похожими на тонкие ленты. Как, однако, глупо с ее стороны быть такой нерешительной! Лодыжки ей достались в наследство от Девочки-скаута, запястья — от Маленькой женушки, а ожоги — от Болтушки. Шумно выдохнув, Энджи сняла туфли и носки. Был жаркий полдень, и она, понимая, что, кроме нее, здесь никого нет, сняла с себя всю одежду. Она легла на траву, не боясь того, что при ярком свете дня будут видны все ее шрамы, и сказала:

— Я вмещаю в себе множество разных людей.

Лежавшая рядом с ней Девочка-скаут процитировала еще одну строку из поэмы Уитмена, которую они обе любили: «Кто хочет прогуляться со мной?»

Повернув головы, они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Коснувшись друг друга кончиками пальцев, они процитировали в унисон: «Потому что каждый атом во мне принадлежит и тебе».

Они обнялись, их гладкие белые руки касались высокой зеленой травы. Они прижались друг к другу так плотно, что трудно было понять, где одно тело, а где другое. И, вздрогнув, издав вздох облегчения, они слились в одно целое, став одной девочкой, которая вихрем ворвалась в саму себя цельной, единой личностью.

В ее голове, как в калейдоскопе, замелькали картинки: лицо того мужчины — оно было и злым, и нежным; лежащие в углу тяжелые цепи, которые долгое время ограничивали ее жизненное пространство; до боли знакомая ручка на водяном насосе; растрескавшийся коричневый кувшин; железные горшки и кастрюли; книга, торчавшая из кармана ее фартука; бутылка масла, которым заправляли лампы; тесная кладовая, где хранились консервы, крупы и специи; поросшие мхом стволы сосен, она ориентировалась по ним, когда, сжимая в руках пакет с несколькими дорогими ей вещами, спускалась с гор в долину, уходя от хижины все дальше, и дальше, и дальше; магазин, где она украла карту, потому что у нее не было денег — не считая, правда, четырех монет достоинством в 25 центов, которые она нашла под печкой. На них она купила себе колу, чтобы хоть чем-нибудь наполнить свой желудок, который после нескольких дней пути ссохся от голода. Ей тогда показалось, что ничего вкуснее этого напитка она в жизни не пробовала.

Ничего вкуснее этого она еще не ела. Рот Энджи был наполнен сладкой кремообразной массой. Она ела крем-брюле. Нежный карамельный соус буквально таял на языке.

Ее ресницы дрогнули, и, открыв глаза, она в тот же миг увидела глаза доктора.

— Это просто изумительно, Линн! Вам обязательно нужно заказать себе такое же мороженое.

— Анжела… — прошептала доктор, и ее глаза наполнились слезами.

Энджи удивленно подняла брови.

— Почему я назвала вас по имени?

Доктор Грант схватила салфетку и промокнула влагу, блестевшую в ее глазах.