Донские казаки, на которых сердился генерал, не успокаивались. И в этом, 1703 году, и в следующем, «в розных месяцех», войсковой атаман Яким Филипьев и все Войско Донское шлют в Посольский приказ жалобу за жалобой: Федор Шидловский и его полчане не дают донским казакам селиться по урочищам на речке Бахмуте и, не дожидаясь описных книг и чертежа Языкова, новопостроенный их казацкий городок с жилищами разорили до основания, пожитки казаков разграбили, их соляными заводами завладели, а их, казаков, с того поселения с бесчестием и с ругательством согнали, похваляясь смертным убивством, без указу, самовольством своим.

А на рубежной речке Жеребце, продолжают жалобщики, на той ее стороне, что в дачах их, донских казаков, и на другой речке — на Красной — те же полковник и полчане — изюмцы заводят пасеки, мельницы и всякие заводы самовольством. Их, казаков, стесняют, луга и сенные покосы, и всякие угодья отолачивают и отбивают. Рубежи по той Красной речке отводят (переносят) от их казацких городков самовольством же, новые грани насекают и столбы ставят в самых ближних местах к их городкам казацким. И в те угодья им, казакам, выезжать не велят и на них похваляются смертным убийством.

Донцы снова настаивают, что речка Бахмут из давних лет в рыбных и звериных ловлях и во всяких добычах владение было их, казацкое. Они живали на той реке для обереганья Изюма и Коротояка от приходу неприятельских людей. А тесноты им, казакам, и разорения и запрещения не было. А ныне Шидловский их истесняет и населяет то место своими черкасами.

В Москве разрядные чиновники, изучив описные и переписные книги, чертеж Петра Языкова, прислали государев указ: русских людей, попавших в список, ведать торскому приказному человеку, черкас — изюмскому полковнику Федору Шидловскому; всем изюмцам быть своем полку по-прежнему. А впредь в то место на речку Бахмут донских казаков, пришлых людей, черкас не пускать без указу великого государя и без грамот из Разрядного приказа «для того, что то урочище по описи явилось в Ызюмском полку, от реки Северного Донца на Крымской стороне, а от донских городков в дальном разстоянии и за Северским Донцом». По описи Петра Языкова никакой крепости, о которой пишут донские казаки, на Бахмуте не оказалось; и, опричь двух донцов, никого из них там нет.

Вокруг урочищ и новопоселенного городка на Бахмуте и угодий по той же реке, Жеребцу и Красной началась тяжба между донцами и изюмцами. Она затронула насущные интересы и нужды обеих сторон. Возможности той и другой нельзя считать одинаковыми. Войско Донское, теснимое со всех почти сторон государевыми землями и полками, пыталось сохранить свои владения, даже увеличить их за счет пустовавших до недавнего времени земель Дикого поля, не допустить ущемления старинных прав и привилегий — на богатые рыбные и звериные ловли, пчелиные, лесные, покосные угодья, на автономное казацкое самоуправление, наконец, на прием беглых. Черкасская старшина, заявляя права на Бахмут, его промыслы и угодья, требуя ухода изюмцев с трех рек, отстаивала общие интересы донских казаков и особенно свои собственные, старшинские. Войсковой атаман, его есаулы, помощники, станичные атаманы и есаулы близлежащих городков имели по тем и другим рекам земли, угодья, промыслы и, что очень важно, немало наемных работников из беглых и своей же братьи казаков. К старшинскому кругу, как и Степан Разин, принадлежал и Кондрат Булавин. Правда, в сравнении с черкасскими старшинами он выглядел «провинциалом», человеком не таким богатым и влиятельным, как они. Но положение станичного атамана давало определенные привилегии и возможности. Можно полагать, Кондрат имел не только курень и атаманскую булаву, но и какое-то имущество, движимое и недвижимое, в том числе угодья, солеварни и, возможно, наемных работников. Недаром год-другой спустя он явится над солеварами и в целом над Бахмутом атаманом. Как видно, казаки Трехизбянской станицы, жителем которой он был, по примеру других стремились в новые заманчивые моста на Бахмуте. Общие интересы владельцев объединяли черкасскую и станичную старшину, до поры до времени, конечно, пока дело не дошло до недовольства, тем более угроз и репрессий из Москвы, от царя.

Изюмские и белгородские воеводы, генералы и офицеры, все полчане были в более выгодных условиях. Их положение государевых служилых людей, на которых власти открыто опирались в усилении своих позиций, в политике продвижения и освоения новых земель на юге, стеснения прав и вольностей Войска Донского, обещало им верную победу в борьбе с донцами за угодья по Бахмуту, Жеребцу и Красной, к северу и югу от Северского Донца.

Получив благоприятное решение Москвы, Шидловский тотчас шлет на Бахмут сотника Данила Данилова и полкового писаря Осипа Щербину. Там собрали на сходку всех жителей. Щербина прочел им государеву грамоту, особо выделил слова:

— А черкас написать по-прежнему Изюмского полку в казаки, а русских ведать торскому приказному человеку. И впредь русских людей, и черкас, и донских казаков без указу великого государя на речку Бахмут принимать не велеть.

Окончив чтение, писарь отступил в сторону. Вперед вышел сотник Данилов:

— Все ли слышали царев указ?

— Bсе! Bсе!

— Понятно? Чтоб все знали и делали по указу!

— Понятно! Знаем!

— Нам бы только тута жить, не съезжать! А ведать — пусть ведают, кому государь укажет!

— Быть посему указу! — Сотник обвел строгим взглядом шумевшую толпу. — Какие имеете нужды? Прошения?

— Слышь, сотник! — Вперед из задних рядов вышел бахмутский житель из изюмских черкас. — Имеем!

— Что? Говори, да погромче!

— Говори! — послышалось в толпе. — От всех нас говори! Ты человек грамотный! Бывалый!

— Добро! Скажу, что всем миром приговорили. — Изюмец стоял лицом к толпе, потом повернулся к Данилову. — Все мы, бахмуцкие разных чинов жители, бьем челом великому государю: по многим вестям известно учинилось, что из розных мест Крымские орды, ис Перекопу выбрались воинские конные люди; а знатно, что хотят приходить войною на государевы украинские городы. Да нам же, бахмуцким жителям, чинится великое разорение от калмыцких орд, которые кочуют близ Миуса, и от своевольных запорожцев. Коней они у нас отгоняют, пожитки грабят и в полон нас ведут; и оттого нам на Бахмуте жить страшно. И потому повелел бы государь от таких разорений и тревожных ведомостей сделать нам на Бахмуте для охранения деревянную крепость.

По тому челобитью и по разрешенью сотника бах-мутцы согласно чертежу Петра Языкова поставили острожек по обе стороны реки Бахмута «для збежища им самим и для сгону скота» и пустили ту речку посередине того острожка.

О том стало известно в Изюме, Белгороде и Москве. Вспомнили, что еще в сентябре 1700 года в Москву пи-сал из Белгорода боярин и воевода князь Яков Федорович Долгорукий с товарищи по тем же делам: 12 мая подали им в разрядной избе челобитную старшина Изюмского полка судья Андрей Скотченко и другие, всем полком. А в ней писано: построены города того полка по Дону, но распахивать земли за Донцом, на Крымской стороне невозможно из-за приходов неприятельских людей; на Ногайской же стороне Донца имеют они утеснение, роспашных земель многие не имеют. А царевоборисовские и маяцкие и иных городков жители, тоже Изюмского полка казаки, с прошлых годов, тому лет с 50 и больше, и по се число владеют пасеками и лесами, и сенными покосами, и рыбными ловлями, и всякими угодьи с Ногайской стороны Донца, от оскольских Изюмского полка городков в 15 верстах, на речке Красной, с верховья вниз до Кабаньева броду, по обе стороны, и по Дуванной и по Хариной долинам и по другим отвершкам [8]. Да за рекою Осколом, по Ногайской же стороне Донца, маяцкие и торские жители владеют всякими угодьями по правой стороне реки Жеребца до его устья.

Долгорукий и его помощники, приняв от Скотченко челобитную, спрашивали:

— Что же вам надобно?

— Пожаловал бы нас великий государь, — отвечал судья, — велел бы казакам-черкасам Изюмского полку селиться, где пристойно слободами по речкам Красной и Жеребцу, в тех местах, где царевоборисовские, маяцкие, торские и иных городков жители живут; строиться там дворами и всякими угодьями владеть по-прежиему.