Она подошла к двери и резко открыла ее.

На пороге стоял отец Климент.

— Это вы, отец-наставник? — У Флоран отлегло от сердца. — Пожалуйста, входите!

Она была рада его видеть. Отец Климент умел в трудную минуту сказать нужное слово, поддержать, обнадежить.

Он сделал шаг вперед, прикрыл дверь.

— Помолимся, дочь моя! — вдруг предложил он.

Флоран удивленно посмотрела на его усталое, какое-то опустошенное лицо. Отец-наставник не был похож на самого себя. Обычно он излучал спокойствие и оптимизм. Или матушка Сильвия уже приняла решение?

Они опустились на молитвенный коврик. Темная шерсть сутаны отца Климента царапнула ее сложенную лодочкой ладонь.

Отец Климент забормотал молитву, приглашая ее повторять утешительные слова за собой. Флоран повиновалась. Она просила Господа, чтобы все обошлось, чтобы родители не узнали о ее проступке, о неумеренной вспыльчивости.

Молились долго. Флоран несколько раз останавливалась, скашивала глаза на чисто выбритую, тугую щеку отца-наставника, на блеклую ткань его окаменевших губ. Помолчав, отец Климент начинал читать очередную молитву, глядя на коричневое распятие, бросавшее на пол темную рассеянную тень.

Наконец он замолчал. Поднялся с колен. Флоран легко вскочила следом.

— Дорогая, — тихо, проникновенно звучал его голос, — матушка Сильвия ждет нас!

Вот оно что — ее отчисляют! Флоран с трудом подавила подступавшие слезы. Значит, они решили, что ее проступку нет прощения! Что ж, надо принять удар судьбы со стойкостью, свойственной всем Рейдам. Ее предки многое пережили — нищету и гонения, болезни и непростые требования своей новой родины. Но они выстояли, невзирая ни на что. Значит, выстоит и она!

Флоран поправила смятый подол форменного платья и с вызовом посмотрела в небольшие усталые глаза отца-наставника. Нет, он явно был не в себе.

— Я готова, отче! — объявила Флоран. — Мы можем идти!

Отец Климент кивнул, неторопливо развернулся и пошел к двери.

Они вышли в коридор. На длинные чисто выбеленные стены, освещенные ночными лампадами, ложились тени идущих.

— Меня отчислили, отец Климент? — почему-то шепотом спросила Флоран.

Отец-наставник на мгновение замедлил шаг, повернулся, положил ладонь ей на руку.

— Крепись, дочь моя! Тебе потребуется мужество! — Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб. — И ни о чем не спрашивай!

Они дальше пошли по коридору. Флоран семенила следом. Бедный отец Климент! Он так переживает за нее! Флоран стало его жалко.

Хотя, если разобраться, отчисление вовсе не приговор! Разумеется, отец не погладит ее по головке. Дочь, которую отчислили из католического колледжа за неправильное поведение, не украшает семью. Но ведь она встала на защиту чести и достоинства любимого отца. Так что, если положить на чашу весов эти два чувства — любовь к отцу и боль, причиненную отчислением, — еще неизвестно, какое из них перевесит. Тем более у нее будет возможность узнать, почему Рид перестал писать. Он ее разлюбил? Нашел другую? Сменил работу?

Так что отчисление не такая уж страшная кара. Тогда почему отец Климент сказал, что ей требуется мужество? Разумеется, мужество в этом случае не помешает — не каждый день тебя выгоняют из колледжа! Но отец-наставник плохо знает характер настоящей ирландки! Она способна вынести и не такое.

Перед кабинетом матушки Сильвии отец Климент остановился, приложил руки к лицу и что-то прошептал. Флоран молча проделала то же самое, мысленно попросив Господа дать ей побольше сил.

Постучав в дверь, отец Климент нажал на ручку.

— Разрешите? — Он пропустил Флоран перед собой, вошел следом.

Матушка Сильвия неподвижно стояла посреди кабинета. Услыхав голос отца Климента, она повернулась и со слезами на глазах посмотрела на вошедшую Флоран.

— Флоран, дорогая! — матушка Сильвия подошла к ней.

Уже одно то, что настоятельница назвала ее по имени, казалось необычным. А то, что матушка Сильвия плакала, переводило случившееся в разряд невероятных.

Флоран внезапно поняла — дело не в отчислении! Случилось что-то другое — страшное, не объяснимое, что-то, с чем даже матушка Сильвия не может справиться без слез.

Настоятельница подошла к Флоран вплотную, положила руки ей на плечи. В глубине ее чистых светло-карих глаз горел огонек жалости и сострадания.

— Крепись, моя девочка! — Голос настоятельницы казался низким и сиплым, словно железная Сильвия простудилась. — Пусть Господь поможет тебе выдержать это известие!

— Что?! Какое известие?! — Флоран дрожащими пальцами ухватила настоятельницу за край платья. — Матушка Сильвия, о чем вы?!

Настоятельница прижала ее голову к своему плечу, кивком велела отцу Клименту подойти ближе.

Отец-наставник встал рядом.

— Флоран, сегодня утром твои родители погибли!

Флоран с улыбкой смотрела на высокие изогнутые брови семидесятилетней женщины — они были неправдоподобно черны, словно две угольные риски.

— Что вы говорите, матушка Сильвия?! — Флоран перевела взгляд на ее сухие выцветшие губы. — Этого не может быть! Господь такое не допустит — мои родители были искренно верующими, настоящими католиками!

— Упал самолет, они разбились! — откуда со стороны послышался голос отца-наставника. — Супруги Рейд летели на завод в Балтимор, самолет потерпел крушение. Полдня их искала группа спасателей. Два часа назад нашли обломки самолета и их тела...

— Они умерли! — Флоран замотала головой. — Этого не может быть! Самолет разбился, а они спаслись! — выкрикнула она. Она была согласна только на такой вариант. И Господь должен услышать ее молитвы.

— Увы, это не так! — произнесла матушка Сильвия. — Преклоним колени, дети мои!

Они тут же рухнули на пол. С одной стороны Флоран поддерживала ладонь матушки-настоятельницы, с другой — отца Климента.

Они не позволили ей упасть. Иначе бы Флоран лежала на полу перед ликом Божьей Матери до второго пришествия.

Сил, чтобы встать, у нее не оставалось.

Заснеженные самолеты стояли вдоль взлетной полосы, как перебинтованные птицы. Снег валил второй день, атлантический циклон, прокатившийся по всему побережью, парализовал движение. Узнав о том, что нелетная погода может продержаться еще пару дней, отец Климент хотел отвезти Флоран на машине — в ином случае они могла бы не успеть на похороны.

Но дядя Альберт, который выполнял роль душеприказчика погибших родителей, позвонил матушке Сильвии и строго-настрого запретил им ехать на машине. Снег и мороз сковали дороги льдом. За один только день на главной трассе разбилось тридцать автомобилей и большинство пассажиров погибло. Напрасно отец Климент убеждал дядю в том, что, работая в полиции, ему приходилось участвовать в самых настоящих погонях на любых, в том числе и на обледенелых, трассах.

— Я не имею права рисковать жизнью и здоровьем любимой племянницы, — заявил дядя Альберт. — Душа возлюбленного брата никогда мне этого не простит.

Дядя Альберт любил выражаться высокопарно. Этот грешок давно за ним водился. Несостоявшийся литератор, он промотал родительское наследство в лондонских пабах, где пытался найти свой неповторимый стиль, вернулся в Нью-Йорк и попытался заняться собственным делом. Правда, используя для этого деньги жены. Какое-то время он торговал снаряжением для игры в гольф, но через два года прогорел и на этом поприще. Дядя развелся, второй раз женился на бывшей танцовщице из элитного нью-йоркского клуба и перебрался на постоянное место жительства в Балтимор.

Отец поручил ему один из своих заводов, он был там кем-то вроде управляющего и надсмотрщика. На первые заработанные у отца деньги он купил небольшой домик по соседству с поместьем родителей Флоран и с тех пор бывал у них едва ли не ежедневно.

Отец Климент понял, что дядю не переубедить, и бросил трубку.

— Я не могу ничего поделать. — Он взволнованно заходил по комнате. — Твой дядя формально прав.

— А если... если... — Флоран посмотрела в глаза отцу Клименту, — я не успею на похороны? — Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. — Я ведь никогда, никогда в жизни больше их не увижу!