Это действительно звучало странно. Однако нельзя поспорить, что предложение подоспело как нельзя кстати. Вылечить мать, осуществить мечту сестры, забыть о долге...
Я не ограничиваю тебя в сроках. Можешь работать на меня, сколько пожелаешь.
Даже представить трудно, что подобное возможно. Но принять предложение означает пожертвовать свободой...
Ицки целую ночь вертелся с боку на бок, а наутро отправился навестить маму, хоть и понимал, что та не в состоянии дать совет.
Она открыла глаза и слабым голосом позвала покойного мужа:
- Милый, где наш мальчик? Где наш маленький Ицки?
Мать потеряла рассудок, и доктора не ручались, что наступит улучшение.
Вечером Ицки позвонил Ямабэ и сказал, что согласен.
Сэнсей немедленно принялся выполнять свою часть договора. На следующий день он оплатил долг. Еще через день мать перевели в горную клинику. А на третий день сестренку увезли в пансион, и Ицки проводил долгим взглядом бледное скорбное личико, маячившее в окне служебного автомобиля.
Когда парень вернулся в опустевшую квартиру, Ямабэ, одетый в щеголеватый костюм, поджидал у двери. Ицки поспешно пригласил сэнсея в комнаты. Бросив взгляд на скромные пожитки Ицки, Ямабэ велел все выкинуть.
- С собой ничего не надо, - приказал он. - Тебя обеспечат всем необходимым. С этого момента тебе не позволено общаться с кем бы то ни было без моего разрешения. Мои люди позаботятся о вещах. Идем.
Ицки ужаснулся. С каждой секундой он стремительно терял всякую связь со старой жизнью. И тут парень сообразил, что ему и прощаться особо не с кем. Вот разве что...
- Я хотел бы попрощаться с Токивой, если вы не против, - робко попросил он.
Сэнсей ухмыльнулся:
- Отсюда подробнее, пожалуйста. Какого рода прощание ты имеешь в виду?
После этих слов Ицки окончательно осознал всю тяжесть своего решения и кардинальную смену статуса.
В тот же день Ямабэ привез Ицки к себе. Особняк показался парню настоящим дворцом: он-то привык к тесной квартире. Но его свежеиспеченный хозяин мало того, что был известным скульптором, так вдобавок приходился сыном богатому промышленному магнату.
- Это все мое, - не без гордости сказал Ямабэ. - Дом, мастерская, сад - все принадлежит мне.
У Ицки тихонько кружилась голова.
Ему отвели комнату на втором этаже, рядом с кабинетом Ямабэ. Роскошная кровать, письменный стол и гардероб, битком набитый одеждой подходящего размера.
- Захочешь еще что-нибудь, обращайся к моему портному. Пока же оставайся здесь и делай, что я говорю.
Тон Ямабэ, мягкий, но властный, заставил молодого человека похолодеть.
- Раз в месяц можешь навещать мать. С сопровождающим, разумеется, - добавил сэнсей. - Других причин выходить за пределы поместья у тебя нет.
Я не ограничиваю тебя в сроках. Можешь работать на меня, сколько пожелаешь.
Ицки примерно понимал, на какую жизнь соглашается. Но что с ним будут обращаться, как с вещью...
Он и в самом деле не покидал поместье следующие восемь месяцев (кроме визита к матери каждые четыре недели): проводил время либо у себя, либо с Ямабэ. Навязчивое желание сэнсея его контролировать - особенно на первых порах - сводило Ицки с ума. Ямабэ следил за ним, как ястреб, и осыпал замечаниями. Критике подвергалось абсолютно все: походка, манера говорить, привычки в одежде, поведение за столом... А еще шеф запретил Ицки стричься.
- Чудесные волосы, - восторгался он. - Тебе непременно пойдет их отрастить.
Само собой, для молодого человека происходящее было невероятным стрессом. Когда Ямабэ бывал слишком занят, чтобы "отесывать" Ицки собственноручно, он оставлял ему книги и диски. Благо, что в спальне сэнсея имелась огромная библиотека - от популярной литературы до справочников и учебников. По возвращении Ямабэ интересовался мнением Ицки по поводу прочитанного и просмотренного.
- Мне не нужна бессмысленно кивающая марионетка, - сказал он однажды.
Но ведь вы держите все нити, мысленно возразил Ицки.
- Я не требую абсолютной покорности или, упаси боже, преклонения, - настаивал Ямабэ. - Можешь хоть ненавидеть меня, если угодно. Все будет нормально, пока выполняешь то, что я велю, - он смотрел на Ицки с восхищением и продолжал: - Я уже вижу, кого хочу из тебя вылепить. И всестороннее образование - часть этой картины. Не будешь иметь своего мнения, быстро мне наскучишь. Я строго-настрого запрещаю лишь две вещи: обманывать меня и заводить романтические отношения. В остальном ты волен решать сам.
Вы противоречите сами себе, беззвучно удивлялся Ицки. Вы же купили меня, помните?
Все-таки он пошел на это ради семьи...
Еще полгода - и при виде Ицки на лице Ямабэ начало мелькать удовлетворение. Из невзрачной куколки появлялась бабочка. Ицки становился джентльменом.
Я уже вижу, кого хочу из тебя вылепить.
Ямабэ, создававший грандиозные произведения из стали и бетона, оставался скульптором во всем. Он подходил к процессу очень методично: замысел, эскиз, выбор материала, пробный макет... Результат получался в точности таким, как было задумано. В глазах сэнсея Ицки был живой скульптурой, вещью, над доработкой которой он трудился. Нужное сохраняли, лишнее стесывали. Ямабэ скрупулезно подгонял Ицки под мысленный образ с тем, чтобы в финале получить идеальное воплощение этого образа.
Он создавал одушевленную игрушку. Сперва Ямабэ ожидал, что развлечение надоест, но, когда Ицки начал преображаться, интерес вспыхнул с новой силой. Как только волосы Ицки достигли лопаток, Ямабэ принялся использовать молодого человека в качестве куклы для одевания, выбирая для него одежду и аксессуары. Костюмы - непременно с галстуком, волосы - всегда в конский хвост. Ицки стиль казался причудливым, но Ямабэ нравилось.
- Касаока может начать твое обучение, - сказал сэнсей в один прекрасный день. - Будешь моим вторым секретарем.
Касаока глянул на Ицки и тяжело вздохнул:
- Скажи честно, - коротко потребовал он. - Ты хочешь день-деньской украшать собой дом? Или работать?
- Я хочу работать, - ответил Ицки.
Ямабэ платил ему слишком много для должности красивого элемента декора, и Ицки намеревался стараться изо всех сил.
Касаока слегка смягчился, но продолжал смотреть строго:
- Великолепно. Тогда сегодня и начнем. С этого момента ты подчиняешься и Ямабэ-сэнсей, и мне, но поблажек не жди.
От своих слов старший секретарь не отступал. Навыков и опыта у Ицки практически не имелось, и супервизор тщательно исправлял малейшие его ошибки. Каждый вечер Касаока проверял выполненную работу и давал Ицки книги. Молодой человек, сознавая свою некомпетентность, был ему благодарен и из кожи вон лез: штудировал книги, копался в Интернете, задавал вопросы. Он даже начал засиживаться за учебой допоздна, вызвав недовольство Ямабэ.
- Для работы у меня и Касаока есть, - ворчливо пожаловался сэнсей. - А ты.... Я просто хочу, чтобы ты был со мной.
- Извините, - пробормотал Ицки. - Но я хотел бы продолжать учиться.
Ямабэ молчал.
- Быть с вами - мой долг, - осторожно добавил Ицки, - но мне надо учиться, чтобы приносить вам еще больше пользы.
Ямабэ пожал плечами:
- Как пожелаешь. Но советую правильно расставлять приоритеты.
Ицки совет принял к сведению.
Хотя он и делал явные успехи, однако выше головы прыгнуть не мог. Касаока жил и работал с Ямабэ годами и великолепно справлялся со своими обязанностями. У Ицки не было шансов его заменить, да он к этому и не стремился. С Касаокой сэнсей обращался, как с обычным служащим, а Ицки, по его разумению, требовал опеки и защиты.
Когда Ямабэ бывал не в духе, ему хватало одного взгляда на свою любимую игрушку - и на его губы возвращалась улыбка. Он поглаживал Ицки по рукавам, шутливо тянул за волосы, осыпал комплиментами. Через несколько недель после того, как Ицки вступил в должность, поползли слухи, что он оказывает сэнсею и другие услуги, более интимного плана. За эти полгода Ямабэ редко показывался в мастерской. Сэнсей работал под настроение, мог не притрагиваться к проекту неделями, но полгода даже для него было чересчур. Внезапное охлаждение Ямабэ к искусству порождало массу домыслов.