— У нас с тобой не было прежде возможности поговорить, Мила, — начал Велемир; его глаза с морщинами-лучиками вокруг смотрели на нее без всякой строгости, — хотя сейчас я склоняюсь к мысли, что это нужно было сделать. Как директор школы я отвечаю за каждого из своих учеников и должен каждому уделять столько внимания, сколько необходимо. Но, боюсь, что и теперь нам не удастся поговорить так, как мне бы этого хотелось. Да и тебе, я уверен, сейчас не очень хочется разговаривать. Но сегодня случилось кое-что такое, что просто необходимо выяснить. Сегодня ночью исчезли из своих комнат четверо учеников, а вернулись только трое. Профессор Ледович передала мне те слова, которые ты произнесла по возвращении. Твой друг Роман уже рассказал все, что мог. К сожалению, Беляна Векша не смогла ничего добавить, поскольку ее память частично пострадала. И теперь нам нужно узнать, что случилось после того, как всех вас усыпили с помощью похищенной свирели. В этом нам можешь помочь только ты. И я очень прошу тебя сделать это. Ты сможешь?

Мила отвела взгляд от Велемира и посмотрела на остальных, кто был в комнате. Амальгама смотрела с открытой враждебностью. Орион с нетерпением. Было видно, что он очень волнуется — он хмурился, на лбу выступили глубокие продольные морщины. Горангель был его учеником, а Мила помнила, с какой нежностью он говорил о «своих белорогих». Как она могла ему сказать? Но Альбина чуть кивнула головой и на секунду прикрыла глаза, и Мила поняла — нужно рассказать. Она сделала глубокий вздох и, повернувшись к Велемиру, начала рассказывать.

До конца своего рассказа она не отводила взгляда от лица Владыки. Так говорить почему-то было легче, как будто, кроме них, в комнате никого не было. Когда она закончила, Велемир опустил глаза на свои руки, лежащие на коленях, а Орион тяжелой походкой подошел к стулу возле окна и медленно на него опустился, потом поднял морщинистую руку и прикрыл ею лицо.

— Владыка! — прозвучал в наступившей тишине пронзительный и едкий голос Амальгамы. — Да разве можно верить этой девчонке? То, что она рассказала, это абсолютное вранье и ничего более! Никогда еще я не слышала настолько невероятной истории!

Мила от неожиданности тупо уставилась на Амальгаму. Она даже подумать не могла, что ей не поверят.

— Мне кажется, — острый нос Амальгамы белел на ее лице, окутанном тенью, и от этого казался еще более некрасивым, — эти студенты, самовольно отправившиеся в лес, больше похожи на искателей приключений. Скорее всего, один из них просто утонул на болотах, и теперь эта девочка, чтобы оправдаться, рассказывает нам небылицы о какой-то несуществующей Чаше, Черном пегасе и, что хуже всего, ей приходит в голову выдумать убийство.

Амальгама пронзила Милу взглядом темных, глубоко посаженных глаз, и Мила почувствовала, как стальные тиски сдавили ее горло. Мелькнула жуткая мысль: неужели никто ей не поверил? Растерянно Мила посмотрела на остальных: Орион по-прежнему прикрывал глаза, по лицу Альбины, как всегда, невозможно было что-то понять, а Велемир отвернулся от Милы и смотрел на Амальгаму, чей высокомерный вид выражал крайнюю степень недоверия.

Ну ладно, они не верят ей. Но неужели все теперь будут думать, что Горангель попросту утонул на болотах?! Амальгама просто мстит ей, она ничего не понимает. Как можно? Горангель сражался как настоящий герой. Он не мог погибнуть по глупости, утонув в болоте, — он умер от удара в спину! Она не может позволить, чтобы все думали о нем, как о глупом мальчишке.

— Это неправда, — сказала Мила, с ненавистью глядя на Амальгаму, — он не утонул. Он не такой как все, он не мог бы просто утонуть. Он сражался! Вы ничего не понимаете! Вы ничего не видели! Если бы вы видели, то вы не говорили бы такую чепуху! Я не вру!!! Все было так, как я сказала — ЕГО УБИЛИ!!! Его убил профессор Многолик!!!

Мила даже не заметила, как сорвалась на крик, но Амальгама ничуть не смутилась.

— Трудно поверить в то, что это не ложь, — желчным тоном сказала она. — Тот, кто способен на кражу, лично у меня не вызывает доверия.

— Кражу? — Мила непонимающе смотрела на Амальгаму.

— Именно кражу, — повторила та. — Если мне не изменяет память, именно ты и твои друзья сегодня ночью украли ключ у моей дочери, проникли обманом в мой ангар и, самое главное, похитили летающий челн «Навигатор».

— Мы не похищали, — с горячностью воскликнула Мила, — мы просто… Я просто хотела…

Мила запнулась, не договорив, и все слова, которые она собиралась сказать, вылетели из головы. Она поняла, чего она хотела. Она хотела, чтобы Горангель не относился к ней как к одной из своих подшефных, чтобы он выделил ее из всех. Потому что… Просто потому, что он ей очень нравился, и она хотела сделать для него что-то важное, что-то такое, чего не мог сделать никто другой. Поэтому и о монете тогда никому постороннему не хотела рассказывать — потому что знала, что эльфийская монета может иметь для него какое-то значение. Поэтому и Лидия ей никогда не нравилась…

И из-за этого он погиб? Только лишь потому, что ей очень хотелось обратить на себя его внимание?

— Так чего же вы хотели? — требовательно спросила Амальгама, возвращая Милу к действительности.

Мила опустила голову и что мочи сжала зубы. Ничего она больше не скажет. Какой смысл, если ей все равно не верят?

— Как я и говорила, Владыка, — самодовольным тоном произнесла Амальгама, — ни одно слово из всей этой абсурдной истории не является правдой.

Велемир был задумчив. Он встал со стула, и Миле на секунду показалось, что он хочет что-то сказать. Но сделать он этого не успел, потому что послышались тяжелые шаги, и в комнату, запыхавшись, вбежала госпожа Мамми.

— Владыка… — задыхаясь, выговорила она. — Владыка… У меня две новости… Ой, секундочку отдышаться…

— Присаживайтесь, госпожа Мамми, на вас лица нет, — сказал Велемир, усаживая знахарку на свой стул.

Госпожа Мамми тяжело бухнулась на стул, и он сильно заскрипел под ее весом. Обмахиваясь платком, она заговорила:

— Во-первых, по вашей просьбе я побывала в «Перевернутой ступе». В комнате профессора Многолика пусто. Хозяин говорит, что не видел, как профессор выходил из комнаты, но точно знает, что после полуночи он не возвращался.

На лице Велемира при этом заявлении ничего не отразилось.

— Во-вторых, по пути сюда в меня буквально врезалась Почтовая Торба, — госпожа Мамми, продолжая обмахиваться одной рукой, всплеснула другой, которая была свободна. — Вы сказали поспешить к вам, но эта Торба была ужасно назойлива и буквально избила меня своими крыльями, пока все волосы на голове не привела в беспорядок, — темные волосы знахарки, обычно собранные сзади в тугой узел, и правда были ужасно взлохмачены. — Пришлось принять послание, в котором меня срочно просили явиться в Дом Знахарей. Это было по пути, поэтому я позволила себе…

Госпожа Мамми замолчала и устремила виноватый взгляд на Велемира, но он поспешно произнес:

— Ничего-ничего, госпожа Мамми. Прошу вас, рассказывайте.

— Уже на месте я узнала, — продолжала знахарка, — что в себя пришел профессор Чёрк. Он, конечно, еще очень плох и не всегда говорит связно. Все время повторяет что-то об эльфийском сокровище. Но на один вопрос он ответил вполне ясно, Владыка.

— Что он сказал, госпожа Мамми? — Велемир смотрел на нее очень сосредоточенным взглядом.

— Он сказал, — с дрожащей ноткой в голосе ответила знахарка, — что заклинания, которые его парализовали, наложил господин Многолик.

— Профессор Лукой Многолик? — переспросил Велемир.

— Именно так. Он повторил это несколько раз, Владыка.

Велемир кивнул, а Мила перевела взгляд на Амальгаму. Та, скривившись, одарила ее неприязненным взглядом и отвела глаза. В этот момент Мила ее ненавидела, потому что поняла: Амальгама была недовольна, что не смогла сделать из Милы мелкую лгунью в глазах остальных, и это единственное, что ее волновало; а на то, что умер Горангель, — ей было наплевать.