- Ваше величество! - Нимве рухнула перед королевой на колени. - Пожалуйста! Он же - маг из Великого Дома! Обученный маг! А я кто? Деревенская знахарка! Он же меня в порошок сотрет! Как я смогу ему помешать?

- У тебя тоже есть способности, - возразила королева. - Я навела о тебе справки. Ты найдешь способ ему помешать, девочка. Ты обязана найти.

- Умоляю, - Нимве молитвенно сложила руки. - Пощадите…

Королева подошла так близко, что Нимве уловила тонкий цветочный запах духов и ощутила прикосновение шелкового платья.

- Ты найдешь, - положив Нимве руки на плечи и глядя в глаза, твердо сказала королева. - Если ты собираешься и дальше жить в моей стране, ты найдешь способ. Отказа я не приму. Если ты откажешься… Что же, тогда вам с матерью придется за это отвечать. Ты сейчас же дашь клятву слушаться меня во всем, иначе я прикажу арестовать твою мать. Ее посадят в тюрьму, понимаешь? Я не потерплю неповиновения от своих подданных. Ты слышишь? Перестань плакать. Ты меня понимаешь, или нет?

Нимве кивнула, кусая губы и чувствуя, как слезы ползут по щекам.

- Поклянись мне, - велела королева.

- Я клянусь, только маму не трогайте, умоляю…

- Поклянись по-настоящему!

- Клянусь могилой дедушки и бабушки… Как еще? Я не знаю…

- Поклянись Владыками Стихий.

- Да… да, я клянусь Матерью-Землей… Пусть Она не даст мне сил и урожая, если я нарушу…

- Вот и молодец, - почти ласково сказала королева. - А теперь сядь и слушай, что тебе придется сделать. И не плачь. Все будет хорошо.

Следующую неделю, до самого отъезда, Нимве провела как в бреду, будто во сне, от которого желаешь, но не в силах очнуться.

На деньги, что дала королева, она купила мужскую одежду и лошадь, небольшого серого жеребчика, своенравного, но крепкого. О том, чтобы привести его домой, не было и речи, поэтому Нимве в оставшиеся дни прятала коня в старой полуразрушенной строжке в лесу, подальше от глаз матери и Корешка.

Она, как прежде, хлопотала по хозяйству, по-прежнему ездила в соседние деревни помогать больным, принимала роды, но ни на миг, ни на секунду не могла отделаться от мысли о грядущей поездке - и о Мафхоре. Это висело над ней, как проклятие. Мафхор… Нимве видела личного мага герцога Кендарна, "карманного мага", как его прозвали в столице, всего пару раз, да и то издали. Для нее, как и для остальных жителей окрестных деревень, он оставался лишь страшной сказкой, кем-то сродни черту, которого лучше на ночь не поминать. И вот теперь она должна куда-то ехать, следить за ним… за ним! За магом из Великого Дома! За человеком, про которого рассказывали такие истории, что волосы дыбом. Говорили, будто он готовит снадобья из крови детей, которых приманивает по бедняцким кварталам, по слободам, и которых потом находили в реке, текущей через Сафирну. Говорили, что на всякого, кто косо на него посмотрит, он насылает порчу, и такой человек начинает хиреть, гнить заживо, и умирает в короткий срок. Еще рассказывали, будто он привораживает молоденьких девушек - да мало ли чего? Нимве никогда особо не задумывалась над подобными сплетнями, может, большая часть - действительно только сплетни, но… Но даже если хоть малая толика - правда, а оно должно быть правдой, ведь то, что от Мафхора отказались собственные родичи, Дом Таэнана, доподлинно известно, - значит, в рассказах о нем есть правда. А маги Дома Таэнана далеко не ангелы, это знает вся страна, и значит…

Все эти дни Нимве жила с подобными мыслями, не могла ни спать, ни есть. Но тяжелее всего оказалось притворяться перед матерью. Нимве никогда не лгала матери, ничего от нее не скрывала - а теперь, когда было так тяжело и страшно, она обязана молчать! Много раз подмывало рассказать все начистоту, собраться и исчезнуть вдвоем, и пускай тогда ищут. Однако дни шли - а Нимве молчала. Останавливал давешний разговор с королевой, клятва, которую пришлось дать, обещание следить за тем, чтобы Нимве не сбежала - и угроза, что если королеве донесут о попытке побега, они обе, вместе с мамой, окажутся на каторге, на соляных копях. И действительно, Нимве почти уверилась, что за ней следят. Не зря же последние дни она то и дело замечала в окрестностях фермы незнакомых людей, одетых то в отрепья, то в крестьянское платье, и каждый раз чужаки старались скрыться, но казалось, что делают они это нарочито неуклюже.

Неделя, тянувшаяся как дурной сон, внезапно кончилась, и накануне отъезда Нимве всю ночь не сомкнула глаз. Поднялась затемно, когда небо на востоке лишь начинало светлеть, вышла на крыльцо в одной сорочке. Было очень тихо. Над черной глыбой леса стыл рассвет, звезды поблекли, будто утомились за ночь, и в курятнике громко орал петух. Дерево крыльца холодило босые ноги. Вдыхая аромат цветущей сирени, смешавшийся с запахами скотного двора, Нимве глядела на темный, такой знакомый двор, на плющ и плетистые розы, увившие ограду, глядела так, будто видела впервые. Или, может, в последний раз. Мафхор меня убьет, подумала она. Я больше никогда сюда не вернусь. Тугой ком подкатил к горлу, и пелена застлала глаза. Прижав ладони ко рту, чтобы не разрыдаться в голос, Нимве сбежала с крыльца. Слепая от слез, спотыкаясь, побрела по двору в сторону колодца.

Когда проснулась мать, Нимве встретила ее на кухне, улыбающаяся, причесанная и спокойная.

Вскоре после завтрака они, как обычно, разошлись по хозяйственным делам. Подоив коров, Нимве отнесла молоко в погреб. Принцы должны были выехать после полудня, оставалось совсем немного времени. Котомку с одеждой и всем необходимым Нимве собрала еще два дня назад, но до сих пор не решила, как объяснить матери свой отъезд. Сев у стола в большой, залитой светом кухне, Нимве обхватила голову руками. Может, все-таки лучше сбежать, в который раз подумала она. Убежим - и все, поедем на восток, там леса, а за ними - граница с Кирваном. И никто нас не найдет, никакая королева, и никакой Мафхор. Только вот, кому мы там нужны, в Кирване, две нищенки. Мы ведь и продать-то ничего не сумеем. Что нам останется, на улице побираться? К тому же, вряд ли мы скроемся от королевских соглядатаев. Нас сразу поймают. А на соляных копях люди дольше пары лет не живут, тем более такие, как мы… как мама. Да еще клятва… Я ведь поклялась Матерью-Землей! Если я нарушу такую клятву… Нимве резко отняла ладони от лица и выпрямилась. Нет, решила она. Что уж теперь. Теперь поздно. Я должна ехать, и будь, что будет.

Сняв с комода грифельную дощечку, Нимве снова опустилась на табурет с меловым карандашом в руке. Поразмыслила - и начала писать: "Дорогая мамочка! Я должна уехать." Она оторвала карандаш от черной поверхности, задумалась, а потом ладонью стерла последнее предложение. "Мне нужно уехать на несколько недель. Пожалуйста, не волнуйся и никому ничего не говори. Если спросят, скажи, мол, уехала на север, к твоему брату. Есть человек," - карандаш опять оторвался от доски, минутная пауза - и снова Нимве стерла последние слова. "Я обязана ехать, потому что мне это приказал человек, которого нельзя ослушаться. Мамочка, только очень тебя прошу, никуда не езди и не пытайся никого обо мне расспрашивать! Если этот человек узнает, у нас будут неприятности. Я скоро вернусь и все тебе расскажу. Обещаю. Целую и люблю, Нимве."

Закончив писать, она отодвинула дощечку, оперла на край хлебницы, чтобы сразу бросилась в глаза, и встала. Пора. Нимве вытерла полотенцем руки, запачканные мелом. Подошла к окну. Ветви старой яблони скреблись о подоконник, и в кроне оглушительно трещали воробьи. Солнечные зайчики прыгали по раме, перебираясь на стены, то сбиваясь в сияющую кучку, то бросаясь врассыпную… Нет, не могу, подумала Нимве. Как я могу уехать, не простившись? А вдруг я ее больше не увижу?

Перебравшись через подоконник, Нимве спрыгнула на траву и помчалась через залитый светом двор.

Мать она нашла на огороде. Та стояла над капустной грядкой и пристально разглядывала разлапистые листья. Видно, мать ощутила присутствие Нимве, потому что сказала, не оборачиваясь: