383
Кто за что, а я за двоперстье,
Кто за что, а я за двоперстье,
За байку над липовой зыбкой…
Разгадано ль русское безвестье
Пушкинской Золотою рыбкой?
Изловлены ль все павлины,
Финисты, струфокамилы
В кедровых потемках овина,
В цветике у маминой могилы?
Погляди на золотые сосны,
На холмы — праматерние груди!
Хорошо под гомон сенокосный
Побродить по Припяти и Чуди, —
Окунать усы в квасные жбаны
С голубой татарскою поливой,
Слушать ласточек, и ранным-рано
Пересуды пчел над старой сливой. —
«Мол, кряжисты парни на Волыни,
Как березки девушки по Вятке»…
На певущем огненном павлине
К нам приедут сказки и загадки.
Сядет Суздаль за лазорь и вапу,
Разузорит Вологда коклюшки…
Кто за что, а я за цап-царапу,
За котягу в дедовской избушке.
384
Не буду петь кооперацию,
Не буду петь кооперацию,
Ситец, да гвоздей немного,
Когда утро рядит акацию
В серебристый плат, где дорога.
Не кисти Богданова-Бельского —
Полезности рыжей и саженной,
Отдам я напева карельского
Чары и звон налаженный.
И мужал я, и вырос в келий
Под брадою отца Макария,
Но испить Тициана, как зелия,
Нудит моя Татария.
Себастьяна, пронзенного стрелами,
Я баюкаю в удах и в памяти,
Упоительно крыльями белыми
Ран касаться, как инейной замяти.
Старый лебедь, я знаю многое,
Дрёму лилий и сны Мемфиса,
Но тревожит гнездо улогое
Буквоедная злая крыса. —
Чтоб не пел я о Тициане,
Пляске арф и живых громах…
Как стрела в святом Себастьяне,
Звенит обида в стихах.
И в словесных взвивах и срывах,
Страстотерпный испив удел,
Из груди не могу я вырвать
Окаянных ноющих стрел!
385
Москва! Как много в этом звуке
Москва! Как много в этом звуке
Скворешниц, звона, калачей.
И нет в изменчивости дней
За дружбу сладостней поруки!
Ах, дружба — ласточек прилет,
Весенний, синий ледоход
И пихты под стерляжьей Вяткой —
Ты вновь прельстительной загадкой
Меня колдуешь в сорок лет!..
И кровь поет: — Восстань, поэт!
В зарю и ветер настежь двери,
Чтобы воочию поверить
В блистанье белого крыла!
Любовь зовет и ждет тепла
Родной щеки, как речка солнца,
Как избяного веретенца
Голубоглазый в поле лен!
Мой роковой московский звон
Я слушаю в твоих бумажках,
И никнет белая ромашка
Моих седин на бисер строк,
Где щебет зябликов и сок
Румяных пихт под той же Вяткой.
Благочестивою лампадкой
Не сыто сердце… Ад иль рай,
Лишь поскорее прилетай!
И про любовь пропой с дороги
Касаткою под кровлей нашей.
Пусть бороду могильщик вспашет,
Засеет прахом и песком, —
Я был любим, как любят боги,
Как водопад — горы отроги,
Чтоб жить в глубинном и морском.
О, друг! Березовой сережки
Ты слаще старому кресту, —
Он верен песне и кресту
И ронит солнечные крошки
В лесную темь и глуботу,
Чтоб у лосенка крепли рожки
За живописную мечту!
Чтоб мой совенок ухал рьяно,
Пугая лесовиху-темь,
И в тициановский гарем
Стремил лишь кисть, а дудку Пана
Оставил дружбе на помин
О том, что есть Москва и Крым,
Египтоокая Россия,
И что любовь всегда Мария
У ног Христа, как цвет долин.
(1927?)
386-389
СТИХИ О КОЛХОЗЕ
I
Саратовский косой закат —
Саратовский косой закат —
Киргиз в дубленом малахае…
В каком неведомом Китае
Цветет овечий этот сад?!
Под мериносовым закатом
За голубым полынным скатом
Пастушеской иглой киргиз
Сшивает малахай из лис.
Бреду соломенной деревней —
Вон ком земли, седой и древний,
Читает вести про Китай.
«Здорово, дед!» — «Здорово, милай!..»
Не одолеет и могила
Золотогрудый каравай!
Порхает в строчках попугай,
И веет ветер Индостана, —
То львиная целится рана —
Твоя, мой пестрый Парагвай!
Но эта серость, соль, сермяга,
Как в зной ручей на дне оврага,
Который год пленяют нас! —
То, окунув в струи копытца,
Не может сказке надивиться
Родной овечий Китоврас!
II
На просини рябины рдяны
На просини рябины рдяны.
Трещат сороками бурьяны,
И на опушке дух груздей.
Какие тучные запашки!
Ковриги будут и алажки!
Плеск ложек в океане щей!
Сегодня батькина пирушка, —
На петуха бранится клушка,
Что снова понесла яйцо,
А именинник под навесом
Глядит, как облачко над лесом
Румянит ситное лицо,
Как золоченую ковригу
Скатили сумерки за ригу —
Знать, испеклась за потный день!
Глядит из-под навеса батя
На скирд непочатые рати,
На зори новых деревень.
Какая молодость и статность!
Не уязвила бы превратность
Пшенично-яростного льва!
Скулят волчатами слова
И точат кости запятые…
Татарщина и Византия —
Извечная плакун-трава!
По сытым избам комсомол —
Малиной ландышевый дол
Цветет зазвонисто и сладко.
Недаром тяжковатый батька
Железным клювом бьет зарю,
Где осенница у покосьев
Из рдяных гроздьев и колосьев
Венок сплетает октябрю.