Веселье грозило перейти за дозволенный градус. Вот какой-то ударник уже рванул на груди рубаху…

И тогда Утесов скрестил над головой руки.

Джаз, покорный своему предводителю, как экипаж английского фрегата – капитану, мгновенно смолк.

На миг показалось, что остановила свое вращение планета Земля…

Пауза длилась секунду, не больше, а потом благодарные зрители заорали так, что в общем реве сгинули бы и звуки пароходной сирены.

– Прошу вас, – рядом с ней раздался голос маэстро.

– А? Что? – Марина обернулась. Утесов подал ей накидку, помог набросить на плечи.

– Всегда к вашим услугам, Мариночка, всегда, – прошептал маэстро ей на ухо и взял за руку.

Они вдвоем долго кланялись и выслушивали комплименты и слова благодарности вспотевших, как после перевыполнения плана, стахановцев. Марина то всматривалась в толпу, то косилась в сторону окон. Ответственные товарищи не сводили с нее взгляд, переговаривались друг с другом, а плотный лысеющий нарком внешней торговли даже аккуратно похлопал в ладоши. В общем гуле и криках Марине удалось расслышать обрывок их разговора, до нее донеслось что-то вроде: „Странно, я раньше эту песню ни разу не слышал“.

„Еще бы, ты и не доживешь до того, когда она будет написана“. Она разглядывала их обоих по очереди, задержала взгляд на Микояне. „А вот сосед твой по столику еще услышит ее, и не раз. Товарищ нарком путей сообщения и тяжелой промышленности переживет тебя надолго, он умрет вместе со страной, почти столетним старцем“. Соблазн немедленно открыть ответственным товарищам их будущее сгинул также быстро, как и пришел в уставшую, переполненную впечатлениями голову. Утесов поцеловал Марине руку и подвел ее к краю сцены.

– Как много девушек хороших, – донеслось ей вслед, когда она шла к своему столику. Умный Утесов понял, что сейчас публике нужна именно тихая, умиротворяющая лирика. Дабы успокоились.

Ей что-то говорили, спрашивали, но Марина только улыбалась в ответ и все смотрела перед собой, как на маяк, на голову мокрой нимфы в фонтане. Музыка и крики слились воедино, пол покачнулся, а колонна отъехала в сторону.

– Постойте, барышня, не спешите, – кто-то бесцеремонно обнял ее за талию, – посидите с нами.

Марина сначала не поняла, что происходит, и не стала оборачиваться, а просто попыталась вырваться, но от резкого движения едва не потеряла равновесие.

– Отпустите, – пискнула она и повернула голову. Ее держал молодой человек с короткими рыжеватыми волосами над высоким лбом и наглыми пьяными глазами.

„Где-то я его видела“, – Марина попыталась сосредоточиться, но тут же бросила эту затею. Время летело со скоростью не изобретенных еще сверхзвуковых самолетов и ждать она не могла.

– Мне надо идти, – прокричала она, пытаясь перекрыть звуки джаза.

– Подожди, красавица, не торопись. Давай с тобой выпьем, – улыбка у стахановца была очень неприятная, даже угрожающая. Назойливый „кавалер“ в белом костюме продолжал обнимать Марину одной рукой, а второй держал доверху наполненный бокал с красным вином.

– Прекратите сейчас же! – во весь голос закричала Марина. – Мне нужно идти, я не одна…

– Ну и что? – искренне удивился стахановец. – И что, теперь тебе выпить нельзя? Бери! – трясущейся рукой он сунул ей бокал с вином чуть ли не в лицо.

– Да пошел ты! – взвизгнула Марина. – Сам пей!

Она размахнулась и с силой врезала ударнику по щеке. Голова его мотнулась вбок, бокал наклонился, и Марина завизжала во весь голос. Накидка была безнадежно испорчена, по плечам и груди расползалось огромное бордовое пятно, холодные струйки потекли по спине за вырез платья. Музыка оборвалась, рядом кто-то охнул, вскрикнул и захохотал во все горло. Марина дернулась еще раз, потом еще. Но ее держали крепко, отвергнутый поклонник уже пришел в себя, он неторопливо повернулся к ней, и, кажется, что-то говорил, правда, за возобновившимся грохотом оркестра Марина не могла разобрать ни одного слова. Она завертела головой, пытаясь высмотреть в толпе хоть одно знакомое лицо и позвать на помощь, однако видела только чужие физиономии ударников и ударниц.

Тут кто-то с силой рванул ее за руку. Марина отлетела назад и приземлилась на колени к пожилому смирному стахановцу с бородкой, одетому в клетчатый костюм.

– Простите, – пробормотала Марина, – извините, я сейчас…

И попыталась подняться на ноги. Вцепилась в край стола, скатерть поползла ей навстречу и на пол свалилась ваза с цветами.

– Ничего, ничего, сидите дальше, деточка, – проворковал старенький ударник, обнимая Марину за талию, – мне не тяжело.

Музыка грохнула с новой силой, а дедок разжал свои не по годам сильные объятия и воскликнул:

– Так его, так, так! И этому теперь врежь! И еще разок! Ай молодца!

– Ты чего тут расселась! – услышала она знакомый голос, открыла глаза и едва не разревелась. Алексей обнял ее, прижал к себе и заставил поднять голову.

– Ты чего ревешь? Тебе больно? Что… – Он не успел договорить. Марина увидела, как из-за перевернутого стола выбирается непонятно как оказавшийся там человек в белой разорванной на груди рубашке и ему протягивает руку второй, белобрысый и кучерявый, с разбитой нижней губой. Из-за соседнего столика выбирались еще трое ударников, один из них обернулся и зычным голосом пригласил остальных присоединиться к ним. Марина поймала на себе взгляд прищуренных глаз взбешенного стахановца в белом костюме и отвернулась.

– Там, – пробормотала она, – они там…

Алексей обернулся, оценил обстановку и крикнул Марине:

– Иди за стол, жди меня там, поняла? Быстро! – И, не дождавшись ответа, повернулся навстречу врагам.

Марина кинулась к фонтану, обогнула его, подлетела к столу, затормозила в последний момент и крикнула, глядя на галантно привставшего при ее появлении Сорокового:

– Скорее! Он… они… – Слова и мысли смешались в кашу, опережали друг друга, и на выходе получалось нечто бессвязное.

– Кто – он? Куда – они? – Сталевар выбрался из-за стола, приставил козырьком ко лбу ладонь и посмотрел вдаль над головой нимфы. – Ага, понятно.

Потом выругался шепотом и стащил с себя пиджак.

– Товарищи! – Сороковой повернулся к коллегам за соседними столиками. – Товарищи! Шахтеры наших бьют! За мной!

Марина едва успела убраться с его пути, следом пронесся Зезюлин, на ходу засучивая рукава косоворотки. Сатыбаев прокричал явно что-то грозное на своем языке, возможно, боевой клич кочевников, опрокинул в рот рюмку водки и рванул следом. Марина кинулась к колонне, спряталась за нее, чтобы не оказаться на пути толпы.

И тут по залу пронесся, как ураган по степи, эхом отразившись от стен и колонн и взлетев под потолочную люстру, чей-то пронзительный крик:

– Товарищи, многостаночников бьют!!!

Стулья и посуда полетели на пол, топот и крики заглушили музыку, вместо нее Марина услышала грохот, а еще визг оказавшихся в гуще драки стахановок.

Она осторожно выглянула из-за укрытия, и успела заметить, как группа товарищей в светлых костюмах очень быстро и постоянно оглядываясь бежит к дверям на кухню. Среди спортивного вида молодых людей Марина разглядела наркома во френче, второго, Микояна, вели под руки сразу два охранника, еще двое рысили следом, прикрывая отход. Группа скрылась в кухне, дверь за ними захлопнулась, а Марина схватила свою сумку, подобрала подол платья и кинулась обратно, к сцене.

Но далеко убежать не успела, ее схватили за край накидки и дернули с такой силой, что Марина еле удержалась на ногах. Тонкая ткань затрещала и поползла по шву.

Марина обернулась и увидела перед собой бледную от злости Груню. Ударница Пичугина по примеру Зезюлина неторопливо засучила рукава блузки и даже поплевала на ладони. Марина попятилась, врезалась спиной в колонну, схватила сумку обеими руками и выставила ее перед собой, как щит.

А рядом набирало силу побоище. Под соседним столом катались, сцепившись, как нанайские мальчики, два стахановца, один из которых был форме, а другой – с оторванным воротником рубашки. Кто-то кого-то лупил подносом. Запущенный натруженной пролетарской рукой пролетел торт – наверняка, на встречу с заранее выбранной целью.