2. VI.1926
Télégraphie Sans Fil
В восхитительном голосе с Марса
В отвратительном сне наяву
Рассекалась зеленая вакса
Разносила на пальцах молву.
Первый, первый, первейший из первых
Тише пела (так шмыгает мышь)
Так летает священная гейша
Накреняя прозрачный камыш.
Так над озером прыгает птица
Вверх и вниз не умея присесть
Так танцует над домом зарница
Где пустая гостиная есть.
Издается фигляру сдается
Что она под шумок умерла
Погрузилась в чернила колодца
Раскаленная света игла.
В лед вошла и потухла оставшись
Черной черточкой вялой строки
На веленевый полюс упавши
Где кочуют пингвины-стихи.
1926
«Как медаль на шее у поэта…»
Как медаль на шее у поэта
Как миндаль на дереве во рту
Белое растерзанное лето
Подымалось на гору в поту
1926
«Розовело небо, холодело…»
Розовело небо, холодело,
Ранний час был дик, как иностранец.
На земле молиться надоело,
Над холмом возник жестокий глянец.
«В осенний день когда над плоским миром…»
A Paud Fort
В осенний день когда над плоским миром
Родилась желтоносая луна
Встает из гроба русая Эльвира
Дочь мраморной жены и колдуна
Но впрямь Эльвира не узнала мира
Умри умри несчастная Эльвира
И вот по тоненьким вершинам елок
Идет к заставам королева дев
Над нею плачет робкий глас Эола
И леший руки черные воздев
Эльвира в город по вершинам елок
Идет идет не слушая Эола
Эльвира в городе свистят в дыму машины
На шее пери белое боа
И к ней плывут шикарные мужчины
По воздуху и разные слова
Эльвиру жмет пернатое боа
Эльвира слышит разные слова
Эльвира-пери отвернись от мира
Проснись проснись безумная Эльвира
А через год над крышами вокзала
Ревел как белый тигр аэроплан
И в нем Эльвира нежно танцевала
Под граммофон под радио джаз-банд.
1926
«Напрасным истреблением страстей…»
Напрасным истреблением страстей
Мы предавались на глазах гостей
Они смеялись жались забивались
Нас покидали и не возвращались
Был темен вечер той последней встречи
И дождь летел со скоростью картечи
Но ты нескромно прежде весела
Хотела тихо встать из-за стола
1926
Бардак на весу
Владимиру Кемецкому
Таинственный пришлец не спал подлец
Он шаркал шаркал тонкими ногами
Он грязною душой в одном белье
Ломался беспредметно пред врагами
Варфоломеевская ночь была точь-в-точь
Точь-в-точь такой же, водною с отливом
Спала спала убийственная ночь
Счастливейшая из всех счастливых
В тумане лунный рак метал икру
Лил желчь и длил молчание бесплатно
Потом измыслив некую игру
Зашел. И вот! во сне, в белье, халатно.
На сальный мир стекает свет — светает
Уж тает ледяная ночь уже сквозит
Другая жизнь не мертвая святая
Что ночью слышит, видит Вечный Жид
О блядь! Дневная гладь весна ночная
Сгинь подлежащий сон, парящий стон
Вращающаяся и ледяная
Игла весны входящая в пальто
Средь майской теплоты где ходят льды
Побоище невидное, а выше
Переползающие в дыму столы
И там на них поэты сняв портища
Алло Алло но спит облезлый сонм
Уже издавши образцовый стон
Оставившие низший телефон
Проклявшие печатный граммофон
И голый голос тонет без воды
Прозрачный череп стонет без беды
Возвратный выдох молкнет на весу
Прелестный призрак виснет на носу
Безумно шевеля рукой клешней
С зажатой в ней плешивою луной
Покойник жрет проворно колбасу
В цилиндре пляшет нагишом в лесу
И с ним в него впившись волшебный рак
Трясется в такт как образцовый фрак
Раскачивается небес барак
Кракк!!!!
Письмо швейцара
На вешалке висят печаль и счастье
Пустой цилиндр и полное пальто
Внизу сидит без всякого участья
Швейцар и автор, зритель и не то
Танцуют гости за перегородкой
Шумит рояль как пароход, как лед
И слышится короткий рев, короткий
Сон музыканта, обморок, отлет
Застигнутые нотами робеют
Хотят уйти но вертятся, растут
Молчат в сердцах то фыркают слабея
Гогочут: Раз мы в мире ах раз тут
И в белом море потолков плафонов
Они пускают дым шикарных душ
Заводят дочь стихи и граммофоны
В пальто и университет идут под душ
Потом издавши жизнеописанье
Они пытаются продать его комплект
Садятся в сани запрягают сами
И гордо отстраняют дым котлет