Разговор, долетавший до Клары сквозь завесу ее созерцания, шел о книгах, о каких-то книгах, которые миссис Денэм… как же она сказала? дали на рецензию? Вроде так. Значит, она критик? Нет, вряд ли. Для автора еженедельных обзоров ее отношение к теперешней работе было и слишком личным, и слишком обыденным. В поисках помощи Клара дотянулась своим зорким взглядом до названий на корешках книг, что стояли у Мартина над головой. И помощь не замедлила явиться: целая полка показалась ей какой-то знакомой, Клара с трудом разобрала имя на корешке: Кандида… ну Боже мой, конечно, Кандида Грей — Клару словно осенило, ей и в голову ни разу не пришло, что фамилия может быть другая, не Денэм. Кандида Грей, Кандида Грей — это имя она знала столько же лет, сколько вообще знала имена писателей; книг ее она прочла меньше, чем следовало бы, но уж одну-то точно читала, причем помнила ее. Обрадованная этим внезапным озарением, она чуть было не закричала, всех перебивая: я читала, я читала вашу книжку, я читала «Традиция и торжество». Но она промолчала и ничего не сказала, не желая выдать, даже столь честно, только что сделанного открытия. И не без горечи подумала: все же Клелия могла бы мне подсказать; откуда мне было знать девичью фамилию ее матери? Или такие вещи действительно все знают, кроме меня? Да нет, не может быть; она могла бы догадаться, что если кто и знает, так только не я. Но как бы Клара себя ни уговаривала, она была расстроена — немного, но расстроена: значит, остальные все-таки знали о подобных вещах. Да, путь ей предстоял еще неблизкий.

Благодаря этому открытию, пусть запоздалому, Клара стала гораздо лучше понимать, о чем идет речь; внезапно прояснился смысл многих загадочных фраз. Почва под ногами стала тверже, и через некоторое время Клара подключилась к разговору. И все были очень любезны: Мартин спросил, когда у нее экзамены, Клара ответила; тогда он спросил, что она собирается делать дальше, и Клара сказала, что, наверное, пойдет на педагогический факультет.

— А преподавать-то вам захочется? — оживленно спросила миссис Денэм.

— Вряд ли, — ответила Клара. — Но смогу, если понадобится, правильно?

— Я когда-то преподавала, — сказала миссис Денэм. — Но каждый раз так боялась, что аудитории будет скучно, что всегда заканчивала раньше времени. Приходилось без конца говорить, а я говорить не люблю. Во всяком случае, перед публикой. Но вы, я полагаю, выйдете замуж, так ведь?

— Вряд ли мне этого когда-нибудь захочется, — ответила Клара.

— Клелия то же самое говорит, — сказала миссис Денэм. — Еще бы, после того как она насмотрелась на остальных моих детей.

— А что случилось с остальными? — Клара почувствовала, что вопрос не будет бестактным, наоборот, он явно желателен.

— Они все переженились, — объяснила миссис Денэм, — кроме младшей, та еще в Оксфорде. Старшая оказалась бездетной, постоянно ссорится с мужем, она на этой почве совершенно помешалась и все время где-то бродит в каком-то невообразимом пальто… Да еще в деревне поселилась — по-моему, напрасно. Потом следующий женился, у него четверо детей, и, наконец, средний — у него трое; и оба тоже как помешанные, от всех этих детей. Верно я говорю, Клелия?

— У многих других людей детей не меньше, — возразила Клелия.

— Но признайся, — настаивала ее мать, — что на тебя это повлияло.

— Вовсе нет, — не сдавалась Клелия. — Сама посмотри: я умудрилась обзавестись ребенком, даже не выходя замуж; верно, Джеймси? — И она протянула малышу кусочек сахара.

— Материнский инстинкт в вашей семье подвержен неконтролируемым проявлениям, — заметил Мартин, — вам не кажется?

— И скажи ему за это спасибо, — неожиданно отрезала Клелия, — иначе тебя давно бы выставили. — Сказала она это достаточно агрессивно, и Клара насторожилась, приготовившись присутствовать при вспышке одного из тех скрытых конфликтов, о которых была столько наслышана; но миссис Денэм поспешно произнесла:

— Ради всего святого, Клелия, ты же знаешь, как хорошо Джеймс на меня действует, он возвращает меня к тем чудесным временам, когда вы все были маленькими и послушными.

— Чепуха, — сказала Клелия, — он действует тебе на нервы, ты сама знаешь.

— Нисколько, — возразила миссис Денэм. — Я люблю детей, с чего бы иначе я столько их завела, как ты думаешь? У меня сейчас тяжелый возраст, а Джеймс — вроде утешительного приза.

— Не знаю, почему ты нас всех завела, но уж только не из любви к детям, — сказала Клелия. — Ты постоянно на нас кричала.

— Кстати, Кандида, интересно было бы узнать, — произнес Мартин так спокойно, будто до сих пор беседа ни для кого не представляла ни малейшего интереса, — почему вы действительно завели столько детей? — И миссис Денэм, как ни странно, сняла очки, нахмурилась и заговорила так, будто до этой минуты болтала полную чушь.

— Честно говоря, я точно не знаю, — сказала она. — Действительно, почему? В какой-то степени, мне кажется, из своеобразного самолюбия. Сначала у меня было двое, потом по ошибке появился Габриэль, но мысль о том, что он появился по ошибке, показалась мне такой унизительной, что я решила родить еще и доказать, что я его хотела. Все думают, что по ошибке появилась Аннунциата, раз она настолько моложе Клелии, но это не так — ради Аннунциаты мне пришлось очень потрудиться. Видите, получается — я хотела своих детей. По разным причинам, но хотела.

— Тебе нравится всем говорить, что у тебя пятеро детей, — сказала Клелия. — Тебе нравится, когда ахают от изумления. А потом начинают делать комплименты: и какая ты стройная, и как тебя на все хватает, и прочее. Что, неправда?

— Наверное, правда, — ответила миссис Денэм. — Но это все же не причина, мне кажется. То есть не столько причина, сколько предлог. Ну и потом, это такое удобное оправдание. Для того, кто не сделал многого другого.

— Тщеславны же вы, — заметил Мартин.

— Но я говорю правду, — сказала миссис Денэм, — я действительно рада Джеймсу. Иначе я давно бы предложила вам собрать вещички, верно? Значит, он мне нужен. Так хорошо, когда в доме снова маленький ребенок. Клелия, ты не займешься его рожком?

— Мартин, займись рожком, — велела Клелия.

— А это обязательно? — спросил Мартин.

— Обязательно, — отрезала Клелия.

— Ну ладно. — Мартин поднялся и вышел.

— Он совсем обнаглел, — возмутилась Клелия, когда он скрылся. — А ты хоть бы пальцем пошевелила, чтобы меня поддержать, когда я пытаюсь его выставить!

— Как-то это не по-человечески, — сказала миссис Денэм. — Взять и выставить.

— Да еще и рожок готовить меня отправляешь. В конце концов, это его ребенок, а не мой.

— Все так, но я очень боюсь, что он не кипятит молоко. Он наверняка его не кипятит, а просто подогревает. Потому я тебя и прошу, что ты все сделаешь как следует.

— А что случилось с его женой? — спросила Клара; не ради того, чтобы продолжить разговор, а потому, что ей действительно было интересно. Клелия и миссис Денэм как-то странно переглянулись:

— Мы не знаем, — сказали они. — Мы никогда не спрашивали.

Когда Мартин принес рожок, миссис Денэм сняла Джеймса со стула и, взяв на руки, устроилась в своем кресле.

— Я его покормлю, — сказала она. — Мне так нравится, он так славно чмокает. А вы покажите Кларе сад.

Они поднялись. Вышли через стеклянную дверь в конце комнаты и спустились по ступенькам. Уже в саду Клелия сказала Мартину:

— Учти, ты действительно действуешь ей на нервы. Кроме шуток.

— Я знаю, — ответил Мартин. — Но ей нравится, когда ей действуют на нервы.

— На тебя это не распространяется, — возразила Клелия.

— Ну, зато она Джеймса любит, — сказал Мартин.

— Еще бы она его не любила, — ответила Клелия. — Можно подумать, что есть за что не любить! Она всех детей любит, она вечно около магазина в чужие коляски заглядывает. Но это еще не значит, что можно пользоваться ее слабостями.

— Она сама не маленькая, — возразил Мартин. — И если она говорит, что рада ребенку у себя в доме, то почему я должен оскорблять ее своим недоверием?