— Скоро весна, — зачем-то сказала она.

— Хорошо, — кивнул Богдан, — летом здесь бывает красиво, — после этих слов он немного подумал и поправил сам себя, — весной тоже неплохо.

— Мы останемся до лета? — спросила девушка. Чтобы там ни было, такая перспектива не казалась ей радостной. Ведь ей хотелось верить, что не весной, так летом, они вернутся домой.

Домой… Только куда это домой? Где они жили раньше? В какой стране, в каком городе? Была эта Москва или какой-то маленький провинциальный городок? Какое место она может назвать своим домом, по настоящему домом — не местом пребывания, жительства или прописки. Одно Ульяна знала точно: не этот пустой холодный коттедж, к которому она так и не смогла привыкнуть. И не сможет. Никогда. Не весной, не летом. Пусть они останутся здесь на десять лет, ей все равно будет хотеться убежать… Она все равно готова будет собрать чемоданы и нестись вперед по заснеженным полям, навстречу неизвестности.

Богдан уловил ее настроение и мягко обнял ее со спины.

— Тебе не нравится здесь? — спросил он.

— Мне здесь страшно, — ушла от ответа Ульяна, — но я понимаю, все понимаю… — она тяжело вздохнула и попыталась заставить свой голос звучать радостно, — главное, что мы вместе. Вот это главное.

— Да, — согласился мужчина и зарылся лицом в ее растрепанные волосы, — ты могла погибнуть.

— Могла, — эхом повторила девушка.

— Знаешь… — она приготовилась к тому, что сейчас услышит очередную оглушительную правду, как правило ее супруг начинал с этого слова любую откровенность, на которую он решался, — когда авария только случилась, мне позвонили и сказали, что ты умерла. Вас перепутали с этой женщиной…

— С Милой, — закончила за него Ульяна и прикрыла глаза. Ее захлестнула волна холодного морока, наливавшего свинцом виски и сделавшего конечности неподвижными. Она попыталась представить себе каким образом их могли перепутать. А что… если их вообще перепутали? И на самом деле она вовсе не Ульяна. Она — Мила Худобина и она осталась жива, а погибла настоящая жена Богдана. Что, если он от горя спятил и затеял эту мистификацию? Внушил ей, что она Ульяна, что она его жена, навешал ей лапши на уши, рассказывая неправду. Впрочем, правду. Для Ульяны Мицеевской, своей жены, но не для нее, Милы Худобиной.

Ульяна тихонько заскулила и прижала пальцы к вискам, ей казалось, что сейчас ее голова взорвется. Еще немного и она сама доведет себя до безумия всеми этими предположениями. Тогда уж она точно уедет отсюда раньше лета, и, вполне возможно, раньше весны! Только отправиться не домой, а в сумасшедший дом, с раздвоением личности или еще с каким-нибудь невероятным диагнозом.

— Это было очень страшно, — продолжал Богдан тихо, — я решил, что все кончено. Все. Сломано все. Но мне вернули тебя. Правда… — он вздохнул, — нам пришлось еще побороться. Сейчас нам тоже придется приложить немало усилий, чтобы все было как прежде.

— Я понимаю, — заторможено проговорила девушка и развернулась в его объятиях.

Некоторое время они молчали, напряженно глядя друг другу в глаза. Ульяна спорила с собой.

Она — человек без прошлого и, пожалуй, нужно принять это как данность. Стоит оставить бессмысленные попытки вспомнить. Забывают лишь то, что не имеет значения. Вещи действительно важные при любых обстоятельствах все равно всплывут из памяти, даже через хмурые волны океана амнезии. Достаточно того, что у нее есть будущее. Достаточно того, что они есть друг у друга.

Но… как же? Как можно просто перечеркнуть свое прошлое, отказаться от поисков правды? Начать жизнь с чистого листа, на чистой доске, с которой было стерто все, написанное там раньше. Вода смывает мел. Мы все равно забываем, рано или поздно. Высшее счастье, что дано нам небесами — то, что мы умеем забывать. О смерти, о старости, об одиночестве, о своей старой боли. Ей несказанно повезло. Она — любимица богов. Ведь порой люди стараются ЗАБЫТЬ всю свою жизнь, выжигают память, лишь бы только она не мешала жить. А ей не нужно ничего выжигать, она чиста, она свободна от боли и страхов прошлого. От его ошибок.

— Забудь, — ласково сказала она, заметив тоску во взгляде своего супруга, — все это уже позади. Мы должны жить дальше.

— Да, — он апатично кивнул. Глаза его были какими-то отсутствующими, явно он думал о чем-то не очень хорошем. Его память играла с ним злую шутку: весь пережитый кошмар был отчетливым и ясным, недавно пережитым, резал сознание сияющими ножами. Они находятся здесь не так долго, как кажется. Какое-то время назад они сидели в холодном вагоне электрички, пересекая польскую границу. Еще совсем недавно Ульяна валялась в больнице между жизнью и смертью, в беспамятстве, полуживая. Еще совсем недавно железный голос сообщил ему, что она погибла. И после — об ошибке. Все это Ульяна прочитала в остекленелых глазах Богдана. Ей стало мучительно жаль его. Она убрала волосы с его лица и робко коснулась губами губ.

— Не думай о прошлом, — приказала она, отстранившись и голос ее прозвучал до удивительного властно, — представь, что у тебя тоже амнезия.

— Слушаюсь и повинуюсь, — улыбнулся мужчина, и Ульяна вздохнула облегченно: он немного ожил.

— Твоих чар невозможно ослушаться… — добавил он совсем тихо. Девушка смутилась, но виду не подала.

— Хочешь сказать, что я ведьма? — усмехнулась она.

— Такие зеленые глаза могут быть только у ведьмы, — беззаботно пожал плечами Богдан, — поэтому у меня нет никаких сомнений.

— Хорошо, — кивнула Ульяна, — тогда я тебя заколдую.

Она снова потянулась за поцелуем и получила неожиданно страстный ответ. Мужчина повалил ее на кровать, губы его скользили все ниже по ее шее, пальцы торопливо избавляли девушку от одежды. Ульяна зажмурилась от удовольствия, растворяясь в приятных ощущениях, заставлявших ее забыть обо всем. Но ей никак не удавалось избавиться от крошечной капли дегтя, портившей всю полноту наслаждения. Ей по-прежнему казалось, что она делает что-то непростительное, страшное и грязное, что она предает кого-то. Что за вздор? Кого она может предать, занимаясь любовью со своим мужем?

Горячее частое дыхание Богдана вдруг сорвалось на хрипы, он отпустил девушку и сполз с кровати. Ульяна страшно испугалась, впрочем, всегда, когда у него начинались приступы, она всегда чувствовала себя бесконечно беспомощной. Она ничем не может помочь. Она не сможет его спасти.

— Воздух, — пробормотала она и бросилась бороться с оконной рамой, которую уже давным-давно никто не открывал о чем говорили заскорузлые заржавевшие замки. Богдан кое-как доковылял до окна и попытался помочь ей, настолько, насколько ему позволяло удушье. Совместными усилиями они смогли распахнуть раму. Холодный воздух с улицы обжег пылающие легкие.

— Я поищу эуфилин, — решила Ульяна и побежала на кухню, туда, где, по ее предположениям, должна была находиться аптечка. Она не ошиблась — в одном из шкафов гарнитура она правда обнаружила искомую коробку с красным крестом. В приступе паники она высыпала на кухонный стол все содержимое, стала торопливо перерывать разные упаковки с сильным медицинским запахом. Большинство названий были ей незнакомыми, но одно заставило на мгновение остановиться.

Этаминал натрия.

Что-то размытое всплывало из глубин ее памяти, но все никак не могло принять отчетливую форму.

Ульяну ослепил яркий свет. На кухню заглянула заспанная и взволнованная Света. Когда она заметила, что девушка разворошила аптечку, она нахмурилась.

— Что ты делаешь!? — поинтересовалась раздраженно домработница.

— Мне нужен эуфилин. У Богдана приступ, — нетерпеливо объяснила Ульяна. Ей хотелось ударить Свету за то, что она тянет время, которого у нее немного. Ведь понимает же, скорее всего, в чем тут дело.

— Нет здесь эуфилина, — отрезала Света, вырвала у Ульяны этаминал натрия и бросила в общую кучу. Выглядело это по меньшей мере странно. Домработница поспешила объясниться:

— Насколько мне известно Богдан Казимирович хранит его у себя. Вроде бы. Я не знаю.