— Такой ас и долго ремонтировался? Что-то не верится. — Фаина вернула лист. — Или принцип держал?

— Принцип держал, — кивнул Сергачев. И с диспетчерами на линии надо жить в дружбе. Никто не может подстроить таксисту большую свинью, чем эта сошка, контролер-диспетчер. — А я что-то давно Танцора не вижу.

— Аппендицит вырезал. Скоро появится. Соскучился?

Сергачев не ответил и провел машину к посадочной полосе.

Обе дверцы распахнулись одновременно, и в салон сели два моряка. Тот, кто расположился рядом с Сергачевым, водрузил на колени большую плоскую коробку с тортом, а второй положил на сиденье сетку с бутылками.

— Шеф! Приказ такой. В санаторий «Парус». Там немного подождешь и в порт. Трогай! — Тон моряка не терпел возражений.

— Сколько придется ждать? — поинтересовался Сергачев.

— В обиде не будешь…

— Точнее! — перебил Сергачев.

— Шеф, да ты с характером, — послышался голос с заднего сиденья.

— Вовка, замри! — приказал рядом сидящий. — Вот что, шеф. Шхуна отваливает в пять ноль-ноль. Стало быть, на все баловство два часа. Так что примечай. Честная игра. Прождешь минут пятьдесят. И кладу тебе красненькую. Лады?

Моряк вытащил десятку и шлепнул ею по торпеде.

Сергачев включил счетчик…

Санаторий «Парус» был километрах в двадцати от города, а если по старой дороге, через Лесную заставу, и того меньше.

— Можно курить, шеф? — миролюбиво спросил сидящий рядом.

Сергачев молча подал ему спички.

— Сам будешь? Аглицкие, — предложил моряк.

Не отводя взгляда от дороги, Сергачев протянул руку. Сигарета была длинная и мягкая…

— Послушай, Борька, а вдруг их нет дома? — раздался голос с заднего сиденья.

— Дома, — лениво ответил Борька. — Ждут небось. Сергачев мельком взглянул на загорелый профиль соседа. Лет двадцать пять, не больше.

— А вдруг сын хозяйки дома? — не унимался тот, за спиной.

— В кино отправим.

На заднем сиденье одобрительно хохотнули.

— А уговаривать не придется? Времени-то нет.

— Не придется. Ты что, Вовка, на самом-то деле! В первый раз, что ли, я в «Парус» этот собрался? — И, придерживая торт, обернулся всем телом к приятелю. — Прошлый рейс я с Фомичом к ним ввалился. Умора!

— Ну-ну! Борь! — Вовку съедало любопытство.

— Слышу, за стеной вопли какие-то не те, понял… Прислушиваюсь, думаю, что это там чиф раздуховился? Вроде и пили не очень…

— Ну-ну! Борька, ну!

— Оказывается, он локтем очки раздавил. Ну, смеху! Фомич без очков и носа своего не видит…

И оба залились нетерпеливым молодым хохотом. Сергачев улыбнулся. Ему были приятны эти парни. И поездка выгодная. От санатория до электрички и обратно всегда найдутся пассажиры. За полчаса можно сделать несколько челночных рейсов, не простаивать же без дела… И вообще все нормально! Кидал он этого Бенедиктова. Лучше подумать о новом сменщике, Славке… Парень, видно, ничего. Дать ему несколько деловых советов, подсказать, где что. И все будет в порядке. Начнет зарабатывать, не озлится. И машину побережет. И слушаться станет. Со старым сменщиком, Яшкой Костенецким, было жестковато. Тот почему-то считал себя вправе помыкать Сергачевым — сделай то, проверни это. Сколько раз в свободные от работы дни он заставлял Сергачева чем-то заниматься в парке. Правда, и сам без дела не сидел. Суетливый был и деловой…

— Ой, не могу! — вопил за спиной Вовка и дубасил в изнеможении по спинке переднего кресла.

— А у нее, понимаешь, рубашка такая, вышитая, — все рассказывал Борька.

Это у моей, что ли? — запнулся Вовка.

Борька, видно, смутился.

— «У моей»… Ты ее и в глаза еще не видел.

Сергачев присматривался к какой-то фигуре посреди пустой лесной дороги. Машина, словно магнит, подтягивала фигуру к своему тупому радиатору. Все ближе и ближе. Кажется, ребенок, мальчик…

Сергачев просигналил.

Глухой, что ли? А может, и слепой. Бывает такое.

Оказалось, мальчик бежит навстречу машине и размахивает руками.

Сергачев длинно просигналил и сбавил скорость.

Притормозил.

Мальчик подбежал и вцепился в приспущенное стекло.

— Дяденька… Мамка умирает… Скорее, дяденька, — захлебывался мальчик. — Дома никого, отец в городе. А она рожать надумала…

Слезы тянулись к кончикам его тонких губ, и он торопливо их слизывал остреньким языком.

Вовка потянулся к окну.

— Да ты что, парень! Мы не доктора. Позови кого-нибудь.

— Нет никого. Одни мы на участке, — задыхался мальчик.

— Трогай, шеф! — Борька нажал ладонью сигнал. — Найдет кого. Дорога ведь.

— Этой дорогой мало кто пользуется, — произнес Сергачев.

— Послушай, у нас два часа времени, — выкрикнул Вовка.

Сергачев чуть нажал на газ. Машина медленно поползла вперед. Мальчик сделал несколько шагов и отпустил стекло. В квадрате зеркала его маленькая фигурка с бессильно опущенными руками становилась все меньше и меньше…

Ровно дышит двигатель на прямой передаче.

— Ну, Борька, рассказывай. — Вовка откинулся на спинку.

Сергачев резко нажал на тормоз.

— Ты что?! — Борька чуть не влепился лбом в ветровое стекло.

Сергачев включил задний ход, и машина, подвывая, попятилась к мальчику.

Борька рванул рычаг переключения. Злобно затрещали шестерни.

— Не хулигань! — Сергачев мгновенно выжал сцепление и сбросил Борькину руку с рычага.

— Мы с тобой уговорились, шеф! — тихо, с придыханием проговорил Борька. — Времени нет. Кладу еще пятерку.

Сергачев поправил рычаг и вновь повел машину, глядя в заднее стекло. Сзади его буравили злые глаза Вовки.

— Я таких сгибал! — гневно прошептал Вовка.

Мальчик уже был рядом.

— Вылезайте. Вот ваш дублон, адмиралы!

Он швырнул на колени Борьке десятку.

— Вылезайте, дяденьки, вылезайте, — верещал мальчик. — Быстрее!

— Далеко больница? — спросил Борька.

— Километров шесть в сторону, — мрачно ответил Сергачев.

— Ладно. Давай ее закинем. Все равно нам в этой тайге машину не достать, — вздохнул Борька и выругался.

Женщине было лет сорок пять. Скуластое лицо, продубленное солнцем, растрепанные волосы. Короткий домашний халат сдерживал двумя пуговицами напор огромного живота… Забившись в угол машины, она прикрыла глаза и сидела тихо, покорно.

Мальчик уперся рукой о переднее сиденье, словно защищая мать от всех этих мужчин. Вытянув тонкую шею, он нетерпеливо глядел на дорогу.

— Молодец пацан, — произнес Сергачев. — Чуть под колеса не бросился.

— Он у меня работящий, — тихо согласилась женщина. — Вы уж извините…

Борька передал коробку с тортом Вовке, тот закинул коробку к заднему окну, где уже позвякивали бутылки.

Осенние листья, словно солнечные сколки, падали на капот, липли к лобовому стеклу. Сквозь густой рык машины слышались птичьи голоса, а в приоткрытое окно тянулся упругий, настоянный запах леса.

Борька вытащил было сигареты, по передумал и отправил их обратно в карман. Потом извлек какой-то яркий значок на цепочке и протянул мальчику.

— Держи. На память.

Мальчик принял значок, поблагодарил. Хотел было показать матери, искоса поглядел на нее, вздохнул и, крепко зажав в кулачке значок, вновь уставился на дорогу.

Сергачев уже совсем успокоился. Действительно, в каких-нибудь десяти километрах от города, но в стороне от расхожих шоссейных дорог — и уже хоть умри.

— Дяденька, может, газанете, а? — В ухо Сергачева прошептал мальчик.

Лицо женщины покрылось испариной, она кусала губы, впиваясь зубами в белесую сухую кожу.

— Что, мать, невтерпеж? — участливо произнес Сергачев.

— Мочи нет, — ответила женщина, словно голос водителя разрешал ей держать себя посвободней. — Опять начинаются, проклятущие.

— Скоро доедем, еще километра три.

Только опытный гонщик мог оценить сейчас мастерство Сергачева. Дорога, скрученная корнями деревьев, вся в выбоинах и валунах, казалась ровным паркетом. Лишь бешеная пляска красной полоски на спидометре свидетельствовала о виртуозности водителя.