Это химерическое расширенное пространство полностью дезориентирует и парализует человеческое "я", пораженное предоставленными ему даром возможностями, превышающими как любые претензии и запросы, так и сами потребительские способности... Последней вершиной технократической мечты остается создание людей-машин, которые были бы неуязвимы для воздействий времени и болезней, наделены всеми человеческими чувствами и функциями, обладали бы бессмертием и при этом были бы поставлены на службу человеку.

В этом проекте, по-видимому, реализуются некие комплексы безбожного человека по отношению к Богу: с одной стороны, уподобиться Творцу, а с другой, - лишить свое собственное творенье дара божественной любви и свободы.

При этом, как утверждают исследователи, мир виртуальных представлений проецируется из сферы вытесненных или осознанных желаний, фантазий, сновидений и переживаний своего агента. Он лишь обеспечивает потребителя "его же собственным вкусом к преступлению, его собственными эротическими наваждениями, его дикарством, его химерами, даже его собственным каннибализмом, который должен раскрываться не в предполагаемом и иллюзорном, но в реальном внутреннем плане" [40].

Таким образом, виртуальная реальность паразитирует на человеческих страстях и грехах, доставая их из подполья, в которое они, в обход исповеди, были вытеснены нераскаянным "труждающимся и обремененным" человеческим "я", и раздувает из них невещественный адский огонь, еще при жизни пожирающий человека.

Несколько снижая пафос, можно отметить, что пространство Интернета - этот "глобальный банк данных", этот "планетарный справочник", этот "победный гимн связи" - напоминает "бредовое пространство хлестаковского Петербурга, где можно быть на дружеской ноге с кем угодно, а не только с Пушкиным, где день и ночь бегут курьеры, курьеры, тридцать пять тысяч одних электронных курьеров и где любой Петр Иванович имеет возможность на весь мир, а не только Государю Императору объявить, что есть, дескать, живет такой Добчинский..." [41]

Психоделическая культура

С той же гераклитовой игрой, принятой за модель Интернета ("Вечность - это дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле"), отождествляет себя и психоделическая культура. Она формулирует свою цель как "возрождение Архаичного" [42]во имя растворения границ в групповом шаманском ритуале, основанном на потреблении галлюциногенных растений. В этом психоделическая культура видит свой "политический долг... преображения и спасения коллективной души человечества" [43], связывания конца истории с ее началом. Шаманизм представляется ей образцовой моделью спасения. Она проповедует "жить в атмосфере, богатой психическими состояниями (галлюцинациями. - О. Н.), вызываемыми по своей воле" (Т. Маккенна) [44].

Психоделическая культура стоит в оппозиции к культуре истеблишмента, поскольку подвергается репрессиям (борьба с наркоманией) со стороны государства и общества. Психоделический, то есть расширяющий сознание метод призван к тому, чтобы вырвать людей из "сконструированных" состояний сознания, навязанных человеку обществом - установлений, порядков и привычек.

Любопытно, что психоделики рассматривают телевидение, называемое ими "электронным наркотиком", как мощное средство подавления личности и навязывания ей определенной формы существования. "Ни одна эпидемия, никакое пристрастие к моде, никакая религиозная истерия никогда не распространялись быстрее и не создавали себе столько приверженцев за столь краткий период... Иллюзия знания и контроля... аналогична неосознанному допущению телевизионного потребителя будто то, что он видит, где-то в мире является реальным... Самым тревожным во всем этом является то, что...суть телевидения - не видение, а сфабрикованный поток данных, который можно так или иначе обрабатывать, чтобы защитить или навязать те или иные культурные ценности" [45].

Психоделическая культура предлагает человечеству выход в трансцендентную и трансперсональную сферу, какую обеспечивают галлюциногены растительного происхождения.

Исследователь западной культуры А. Кестлер предлагает противопоставить институализированному насилию общества некое "фармакологическое вмешательство" для "сохранения идеалов человеческой независимости и свободы" [46]. Освобождающей силой должен стать шаманизм с его союзниками - галлюциногенными растениями и "таинственными "научающими" сущностями". Все это широко практикуется в психоделической культуре, выходящей из подполья то в роке, то в рэйве.

При том, что психоделика полагает себя стоящей особняком, в ней есть коренное родство с официальной плюралистической (постмодернистской) культурой - в частности, это перемена культурного кода, языка, а "перестроить язык - значит отвергнуть собственный образ... образ твари, повинной в грехе, а потому заслуживающей изгнания из Рая. Рай - наш удел по рождению, и на него может заявлять права каждый из нас... Шаманизм всегда знал это... Наш удел - отвернуться без сожаления от того, что было... чтобы мы смогли двинуться в визионерский ландшафт все более углубленного понимания. Будем надеяться, что... мы обретем славу и триумф в поисках смысла в нескончаемой жизни воображения, в игре в полях вновь обретенного... Эдема" [47].

Любопытно, что "психоделический вопрос" ставится как вопрос гражданских прав и гражданских свобод, заявляя себя как манифестацию свободы "религиозной практики и частного выражения индивидуального разума" [48].

Таким образом, в либеральном мире каждый человек имеет право на галлюцинацию.

В лоне психоделической культуры протекают левые молодежные движения хиппи, панков, рокеров, рейверов и т.д. Социально они оформляют себя как движения протеста против достижений технократической цивилизации. Разрыв с цивилизацией оборачивается анархизмом, идеализацией спонтанного природного порядка жизни и психоделическими радениями. В молодежных движениях есть неистребимый дух утопизма, в котором превалируют то руссоистские, то социалистические настроения, выражающиеся в опрощенчестве, в попытках жить коммунами и сообществами, игнорировать плоды цивилизации, отвергать общество и государство, идеологию и культуру.

В этих движениях присутствует романтизм с его максималистскими бинарными оппозициями: искусственному миру цивилизации противостоит мир "естественных" отношений; кабале социальных условностей - личная свобода новых "граждан мира"; детерминированной реальной жизни - полет психоделических фантазий, выводящих человеческий дух за грани посюстороннего бытия - вплоть до самоубийства. Суицидные мотивы новых движений: смерть как протест против дольней лжи, как освобождение и прорыв к духовности - выстраиваются в соответствии с триадой: фальшивая жизнь - смерть - новое рождение.

Рокеры, например, эти "железные, бронированные люди", в самой своей одежде запечатлевают символику смерти: кожа, железо, черепа. Хиппи, напротив, означивают своим видом - заплатанные рубища, длинные волосы, цветы - естественность своих устремлений, направленных на создание их "волшебного мира".

Поскольку история человеческого прогресса есть в то же время история отчуждения или дистанцирования человека от собственного физического тела - по Маклюэну, все изобретения человечества в области технологии служили для того, чтобы заместить собой функции тела, продлить его в мире, создавая инструментализованные подобия ушей, глаз, ног, рук, функционально сращивая человека с машиной (автомобиль - продолжение ног, телевизор - продолжение глаз и ушей и т.д.), молодежные движения манифестировали прежде всего возврат к собственному телу, утверждая свой полный произвол над ним. Это означивалось, особенно у панков, разнообразными вкраплениями в него - нанесением татуировок, прокалыванием ноздрей и пупков, немыслимой окраской волос - в голубой, красный, фиолетовый, зеленый цвет, их фигурным выстриганием - в виде петушиного гребешка, хохолка, бараньих рогов и бесовских рожек.