Я не могла бросить его. Слезы непроизвольно покатились из глаз.

Рыдая, я вспомнила его крик: «Не оскорбляйте меня!» Это было сказано с такой же силой, как в ту ночь, когда я в первый раз увидела его в отеле «Ирис». Молния, пронзающая хаос. Только она открывала проход несокрушимой силе.

Я расплакалась, потому что мне было страшно, но в глубине сердца мне хотелось снова услышать приказы, которые он отдавал.

Мы отправились в другое место. Но хотя цвет моря и летнее солнце были все такими же сияющими и радостными, но мы не могли уже вернуть тот волнующий свет, какой окружал нас до попытки попасть в ресторан. На какое-то мгновение мне даже показалось, что мы оказались в мрачном и влажном гроте.

– Я ужасно сожалею, – извинялся переводчик. Впрочем, он довольно быстро вышел из состояния смятения. И снова представлял собой единую цельную личность. Его дыхание стало нормальным, а рука его снова обнимала меня за плечи.

– Ничего, это чепуха.

Но я никак не могла справиться со слезами. Вопли женщины, унизительное обращение в ресторане, ее реакция, тайное желание, которое она невольно разожгла во мне… Все эти мысли нахлынули на меня, когда я была совершенно раздавлена.

– Не могу себе простить, что тебе пришлось из-за меня пережить такое. У меня и в мыслях не было, что так все произойдет.

– Умоляю, не нужно извинений.

– Мы высушим твои слезы.

Он достал из кармана носовой платок и вытер мои щеки. Платок был чистым, аккуратно сложенным.

«Тебе незачем извиняться. В этом никто не виноват. Это простое недоразумение. А плачу я вовсе не от грусти».

Я ощутила запах его платка, и слезы покатились с удвоенной силой.

Все вокруг были довольны, наблюдая, как мы молча уходим из ресторана, со смешанным чувством презрения и негодования. Посетители как ни в чем не бывало вернулись на свои места, а метрдотель поднял регистрационную книгу и вытер с нее пыль. Возможно, из сострадания портье открыл перед нами дверь. Вначале мы долго шли, пока ресторан не скрылся из виду, я потом присели на дамбе, дожидаясь, пока высохнут мои слезы. На небе не было ни облачка, а солнце нещадно палило. Время от времени с юга доносился порыв ветерка и теребил край моего платья. Переводчик услужливо заглядывал мне под шляпку. Он поглаживал меня по спине, убрал носовой платок и смахнул песок с моих туфель.

Пляжный мяч подкатился к нашим ногам. Какой-то мальчик с перемазанной мороженым рожицей с нескрываемым любопытством наблюдал за нами. Мимо прошла группа молодых людей в купальных костюмах, за ним тянулась мокрая дорожка. Раздался гудок парохода, покидающего пристань.

– Чего тебе теперь хочется? Я сделаю все, что тебе угодно, – сказал он.

Я издала долгий вздох, дожидаясь, пока последние слезинки скатятся с моих глаз. И откровенно ответила:

– Я проголодалась. До того, как мы зашли в ресторан, я не чувствовала голода, а теперь, когда вдруг все перевернулось, мне страшно хочется перекусить.

– Да, ты права. Сейчас уже начало второго. Давай съедим что-нибудь вкусненькое. Скажи, чего бы тебе хотелось?

– Пойдем вон туда!

Я указала на невзрачную пиццерию прямо перед нами.

– Если тебе хочется пиццу, я знаю место, где ее делают очень хорошо, и там всегда тихо. Это совсем рядом. Я тебя отведу туда.

– Нет. Пойдем вон туда! Ну, пожалуйста.

Я действительно умирала от голода, и мне было совершенно все равно, где перекусить. Лишь бы расслабиться и успокоиться.

Мы взяли пиццу и кока-колу и примостились на углу у стойки. Он осторожно, опустив голову, словно погруженный в раздумья, откусил кусочек своей пиццы. Как только его пальцы слегка пачкались, он тотчас же вытирал их бумажной салфеткой, потом скатывал ее в комок и бросал в пепельницу. Время от времени переводчик посматривал на меня, словно собираясь что-то сказать, но потом, передумав, смывал свои слова глотком кока-колы.

Я тоже молча и быстро справилась со своей порцией. Пальцы ног, стертые кожаными туфлями, ужасно болели.

Деревянная стойка здесь оказалась еще более старой, чем конторка в отеле «Ирис». Она была заляпана пятнами оливкового масла и кетчупом. Внутри царил полумрак, заполняемый дымом сигарет, а официант выглядел хмурым и насупленным. В горшочки с пряностями были вставлены крохотные листочки.

Расплавленный сыр прилипал к зубам, а рот обжигали слишком горячие шампиньоны. Помада, которую я с такой тщательностью накладывала утром, полностью стерлась. Я готова была есть сколько угодно, лишь бы заполнить бездну, в которую мы провалились, однако это вряд ли поможет.

Глава четвертая

Я не очень хорошо понимаю, можно ли считать нормальным то, что переводчик сделал с моим телом. И не знаю, как это выяснить.

Но я убеждена, что он, несомненно, сотворил что-то особенное, потому что это совершенно отличалось от всего, что могло прийти в голову мне, повзрослевшей в атмосфере приглушенных шумов, которые раздавались по ночам вблизи приемной отеля.

– Разденься, – приказал он. Раньше он не отдавал мне никаких приказов. Моя грудь задрожала при мысли, что эта грозная интонация была обращена исключительно ко мне.

Я опустила голову. Не для того, чтобы ответить отказом, нет, но мне становилось стыдно при мысли, что он заметит мою дрожь.

– Сними все, – повторил он. Нетерпение и желание сквозили в этих его хладнокровно произнесенных словах. Еще совсем недавно он был таким робким, но не успели мы прибыть на остров, как он решил овладеть мной.

– Нет…

Я прошла через комнату и попыталась открыть дверь. Чайные чашки, которые он доставал, задребезжали.

– Ты хочешь вернуться?

Я не слышала, как переводчик двигался, но он вдруг оказался перед дверью, заслоняя мне дорогу, и сжал мое запястье.

– До отплытия следующего судна еще полчаса.

Боль в моем запястье становилась все сильнее. Кончики его пальцев впивались в мою плоть. Мне показалось странным: как у тщедушного старика может быть столько силы?

Я понимала, что таким образом он хочет помешать мне уйти. И знала с самого начала, что не смогу уйти оттуда.

– Отпустите меня!

Я произносила только те слова, которые противоречили моим чувствам, потому что его приказания звучали все более решительно.

Переводчик пытался вытащить меня в центр комнаты. Он сделал это так резко, что ноги у меня подкосились и я рухнула на пол. Мельком я успела увидеть ножку дивана, летящую туфлю и кусочек моря между занавесками.

– Я научу тебя, как нужно раздеваться!

Он положил меня ничком, уткнув лицом в пол, и грубо расстегнул молнию на платье. Раздался странный звук, как если бы мою спину резали ножом. Удивленная, я инстинктивно пыталась вырваться, но он меня не отпускал. Я не знала, что меня держит: нож для бумаги или его палец.

Его гнев не ослабевал. Ему хотелось воспользоваться моим телом по своему усмотрению, чтобы отомстить одновременно и той женщине, и метрдотелю. Мои уши были вывернуты, грудь раздавлена, рот полуоткрыт, и я не могла его закрыть. Ворсинки ковра, которые кусали мне губы, обладали горьким привкусом.

Кажется, я должна была бы чувствовать боль повсюду, но я ничего подобного не ощущала. Мои нервы отчасти безнадежно атрофировались, и причиняемая мне боль вызывала сладостное томление, как только она пересекала барьер моей кожи.

Переводчик сорвал с меня платье и отбросил его. Маленькая желтая тряпка одиноко лежала в углу комнаты. В мгновение ока он удалил последнюю преграду, закрывавшую ему доступ к моему телу. Затем он снял с меня чулки, комбинацию и бюстгальтер. Он прекрасно разбирался, в которую сторону что нужно тащить и как что расстегивать. Его ноги и руки – все десять пальцев – непрерывно бродили по моему телу. Без колебаний, безошибочно.

Когда в завершение всего трусики скользнули по моим волосам, я испустила крик. Я поняла, что он раздел меня догола и теперь я представляю собой просто беспомощный кусок плоти.