При подготовке повести к изданию 1856 г. (а отчасти и в последующие годы) Тургенев внес в текст ряд исправлений художественного порядка. Он снял некоторые излишние детали в описаниях мещанского быта, устранил излишества в употреблении стилевых элементов, характерных для школы «сантиментального натурализма», по определению Ап. Григорьева. Наряду с этим Тургенев ввел новые комические детали, придающие рассказу большую выразительность. Так, он дополнил в Т, 1856изображение «толстой бабы» сравнением: «выставила руку, обнаженную до самого плеча, более похожую на ногу, чем на руку»,а в следующем издании улучшил его: «более похожую на ляжку, чем на руку»;в СоврИван Афанасьевич заговаривал с Василисой «с сладостной улыбкой», в 1856 г. эпитет был снят, а в 1865 г. художник нашел другой образ, вполне его удовлетворивший: «семеня ножками».В 1874 г. он добавляет комическое пояснение к описанию «купчика-попрыгунчика»: «пальцами, растопыренными в виде рогульки, чтобыне сползали».

В начале 1860-х годов Тургенев написал для «Петушкова» «Прибавленную сцену», которая составила главу VIII повести и была впервые напечатана в издании 1865 г. Вводя эту главу, рисующую начальственный разнос, которому подверг бедного Петушкова майор, командующий гарнизоном, Тургенев усиливал сатирическое звучание повести и еще больше подчеркивал приниженность ее главного героя. Хранящиеся в Парижской Национальной библиотеке черновой и беловой автографы этой главы и их сопоставление с окончательным текстом, появившимся в печати, отражают творческий процесс ее создания.

Как обычно у Тургенева, основной замысел сцены и ее композиционный план, зафиксированные на первой стадии работы (нижний слой чернового автографа), в дальнейшем не подвергались никаким измерениям. Вся работа писателя — от черновика до печатного текста — была сосредоточена на тщательной отделке стилевой ткани отрывка, на его обогащении новыми художественными деталями. Так, первый ответ солдата на вопрос Петушкова сопровождался первоначально краткой ремаркой: «крикнул солдат». Позднее она расширяется, и с каждым новым штрихом усиливается художественная выразительность этой сцены: «крикнул, словно во сне, солдат»; «усиленно крикнул, словно спросонья, солдат»; и, в конце концов, в печатном тексте: «усиленно, но чуть слышно, словно спросонья, крикнул солдат».

Большую работу провел Тургенев над образом майора. На основной его рисунок, набросанный уже в самом начале («Он принадлежал к числу так называемых „бурбонов“, т. е. выслужившихся солдат»), Тургенев как бы накладывает новые мазки, которые придают фигуре майора большую живописность и большую сатирическую заостренность. Так, только во втором слое черновика описание внешнего облика майора дополняется новой фразой: «Он застал его сидящим на диване в шлафроке нараспашку и с трубкою в зубах»; и только во втором слое белового автографа рядом с майором появляется «толстый корноухий кот» — своего рода двойник «тучного и неуклюжего» майора. В черновике еще полностью отсутствует угроза порки («я бы просто выпорол вас») — этот мотив вводится лишь в процесс правки беловою автографа. В результате ряда исправлений и дополнений речь майора становится еще более грубой и категоричной. Окрик: «А вы у меня не рассуждайте!» заменяется более энергичным: «А у меня не рассуждать!»; «Знаться можете с кем угодно» — на: «Знаться можешь с кем угодно»; на полях черновика появляется фраза о «бабе мокроподолой», в беловой текст вписывается восклицание: «Поведенц первый сорт!». См. также раздел «Варианты» в издании: Т, ПСС и П, Сочинения,т. V, с. 462–465.

Критические отзывы о «Петушкове» были немногочисленны. Сейчас же после выхода в свет книжки «Современника» с новой повестью Тургенева Некрасов писал ему: «Недавно (в IX №) напечатали мы Вашу повесть „Петушков“, повесть эта хороша и отличается строгой выдержанностью — это мнение всех, с кем я о ней говорил. Мне она и прежде очень нравилась, и я очень рад, что не ошибся в ней» (письмо от 12 сентября 1848 г. — Некрасов,т. X, с. 115). Дружинин в своей большой статье о повестях и рассказах Тургенева (1857), в соответствии с общими своими эстетическими воззрениями, осудил «Петушкова», причислив его вместе с «Тремя портретами» и «Разговором на большой дороге» к самому слабому «как по форме, так и по миросозерцанию, в них выраженному», разряду ранних повестей Тургенева (Дружинин,т. 7, с. 324). По словам критика, повесть «производит на читателя впечатление неловкое и неприятное. Здесь Тургенев смелейшими шагами подходит к океану жизненной пошлости, но едва устремивши взоры в эту бездну, так не подходящую ко всему складу его дарования, сам пугается своей смелости, а затем повторяет зады, давно уже сказанные гораздо лучше». Расшифровывая далее этот намек на влияние Гоголя, Дружинин заключает: «По всей повести, в ослабленном виде, высказывается взгляд великого юмориста, его манера, даже особенности его слога, вкравшиеся туда, по всей вероятности, независимо от произвола ее автора» (там же, с. 322–323).

Ап. Григорьев в статье «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа „Дворянское гнездо“» (Рус Сл,1859, № 4) значительно глубже истолковывает связь «Петушкова» с «натуральной школой» и традициями Гоголя. Он противопоставляет Тургенева «чистому натурализму», под которым понимает «изображение действительности без идеала, без возвышения над нею» (в качестве примера такого «натурализма» он называет «Обыкновенную историю» Гончарова и произведения Писемского). «Творчество Гоголя проникнуто сознанием идеала, так называемая натуральная школа — болезненным юмором протеста. И понятное дело, что талант Тургенева, впечатлительный и чуткий на всё, отозвавшийся на натуральную школу замечательным рассказом „Петушков“, < …> не отозвался только на современный чистыйнатурализм» (Григорьев,с. 308–309). Главный смысл творчества Тургенева в конце сороковых годов Григорьев видит в обращении к простой действительности: «И вот у Тургенева начинается целый ряд „рассказов“ охотника, с одной стороны, и ряд попыток сантиментального натурализма, с другой, из которых: самая удачная — „Петушков“, самые неудачные — драмы „Холостяк“ и „Нахлебник“» (там же, с. 314).

В последующей критической литературе о Тургеневе отзывы о «Петушкове» были весьма редкими и краткими. В общих трудах о творчестве писателя эта повесть лишь упоминалась, как правило, со ссылкой на ее оценку Дружининым.

В. В. Виноградов в статье «Тургенев и школа молодого До-стоевскою (конец 40-х годов XIX века)» отмечал, что в «Петушкове» «гоголевский элемент играет гораздо бо́льшую роль», чем в других произведениях Тургенева, написанных в это же время. Итоги стилистического изучения «Петушкова» Виноградов формулировал следующим образом: «Стиль рассказа „Петушков“ сложен. В нем объединились и специфические качества индивидуального стиля Тургенева — индивидуальные ростки, пробивающиеся через толщу установившейся к середине 40-х годов общей системы „натурального“ изображения, и своеобразно отобранные приемы гоголевского стиля, и новые принципы речевой характеристики персонажа и его речеведения, выдвинутые Ф. М. Достоевским. Естественно, что манера Достоевского больше всего дает себя знать в форме изображения Петушкова, гоголевская система — в приемах рисовки слуги Онисима и в общей структуре повествовательного стиля, индивидуальные приемы стиля Тургенева — в обрисовке образа Василисы, а отчасти и ее тетки, в способах спайки разных элементов или частей сюжета» (Русская литература, 1959, № 2, с. 49).

Первым из прижизненных переводов «Петушкова» на иностранные языки был, по-видимому, чешский, появившийся в 1863 г. («Láska Pětuškova», журнал «Lumı́r», перевел E. Vavra). Во Франции «Петушков» стал известен по сборнику повестей и рассказов Тургенева «Nouvelles moscovites» (1869). Хотя на титульном листе этой книги в качестве переводчика «Петушкова» назван Мериме, в действительности он только отредактировал перевод, выполненный А. И. Делаво. Об этом Тургенев писал 26 марта (7 апреля) 1862 г. В. П. Боткину: «Представь, Мериме здесь — ему очень поправился „Петушков“, и собирался прочесть его со мною. Ни одной строки он не оставил так, как ее написал Делаво». Критические замечания но поводу двух мест в переводе «Петушкова» Мериме высказал в письме к Тургеневу от 5 апреля 1862 г. ( ParturierM. Une amitié littéraire. Pr. Mérimée et J. Tourguéniev. Paris, 1952, p. 75–76). Немецкий перевод повести появился в 1874 г. («Petusclikoff» — «Sonntags-Blatt», 1874, № 14–19).