Скарре посмотрел на ковер.

– Говорят, их плетут дети? – спросил он.

– Зачастую, но не мои ковры. Это погубило бы репутацию заведения. Можно возмущаться этим, но факт остается фактом: дети плетут самые совершенные ковры. У взрослых слишком толстые пальцы.

Некоторое время они стояли и смотрели на ковер, на геометрические фигуры, становящиеся все меньше к центру, на разнообразные сочетания оттенков.

– Правда ли, что детей приковывают к ткацким станкам? – сдавленным голосом спросил Сейер.

Йонас сокрушенно покачал головой.

– Это кажется бесчеловечным, в ваших устах. Между тем, те, кто получает работу ткача, счастливы. Хороший ткач имеет еду, одежду и тепло. У него начинается настоящая жизнь. Если их и приковывают к станкам, то только по просьбе родителей. Часто один такой ткач содержит всю семью из пяти-шести человек. Так он может спасти мать и сестер от проституции, отца или братьев – от попрошайничества и воровства.

– Я слышал, что это всего лишь исключения,- сказал Сейер.- Когда они становятся старше и у них толстеют пальцы, они часто уже слепы или плохо видят из-за постоянного напряжения глаз во время работы за ковроткацким станком. И потом они вообще уже не могут работать. И сами заканчивают свою жизнь, как те же попрошайки.

– Вы слишком часто смотрели канал «ТВ-2», – улыбнулся Хеннинг. – Лучше поезжайте и посмотрите сами. Ткачи – это счастливые маленькие люди, пользующиеся большим уважением в народе. Но буржуазная мораль стоит на страже, когда речь идет о подобных вещах. Поэтому я держусь подальше от детского труда. Если вы когда-нибудь захотите приобрести ковер, приходите на улицу Каппелен. Я позабочусь о том, чтобы вы остались довольны покупкой.

– Я не думаю, что у меня будет такая возможность.

– Почему этот ковер в пятнах? – полюбопытствовал Скарре.

Йонас непроизвольно улыбнулся этой абсолютной неосведомленности и вместе с этим оживился, как будто разговор о его большой страсти был для него глотком почти яростной радости. Он загорелся.

– Это ковер кочевников.

Скарре ничего не понял.

– Кочевники все время переезжают, так? Изготовление большого ковра занимает у них примерно год. А шерсть они окрашивают с помощью растений. Которые им, соответственно, приходится срывать в разные времена года, в разной местности. Вот этот синий цвет,- он показал на ковер,- получается из растений индиго. Красный – из морены. Но внутри этого шестигранника другой красный, он получается из раздробленных костей животных. Этот цвет, оранжевый, – это хна, желтый – шафрановый крокус. – Он положил ладонь на ковер и провел вниз. – Это турецкий ковер, связанный узлами «гиордес». На каждом квадратном сантиметре около сотни узлов. – А узоры? Кто их изобретает?

– Они уже сотни лет ткут одни и те же узоры, а некоторые из них даже не зарисованы. Старые ткачи путешествуют вокруг ткацких мастерских и поют для них узоры.

Старые слепые ткачи, подумал Сейер.

– Мы здесь, на Западе, – продолжал Йонас, – потратили много времени, чтобы открыть свое ремесло. Традиционно мы предпочитаем узоры из узнаваемых фигур, изображающие какой-нибудь сюжет. Поэтому первым делом наше внимание привлекли охотничьи и садовые ковры, они ведь содержат цветочные и животные мотивы. Я лично предпочитаю этот стиль. Широкая кайма как бы удерживает узор. Взгляд втягивается все глубже внутрь, а в середине мы находим что-то вроде сокровища. Как здесь, – он показал на ковер. – Вот этот медальон в центре. Извините, – вдруг перебил он сам себя.- Я говорю все время о себе и о своем…-Он выглядел смущенным.

– Шлем, – сказал Скарре, оторвавшись от ковра. – Он был цельный или открытый?

– А бывают открытые шлемы? – удивленно спросил Хеннинг.

– У цельного шлема есть защита для подбородка и шеи сзади. Открытый шлем прикрывает только саму голову.

– Я не заметил.

– А одежда? Она была черной?

– Во всяком случае, темной. Мне не пришло в голову присмотреться к нему. Я просто любовался тем, как красивая девушка пересекала улицу и шла к парню на мотоцикле. Все ведь именно так и должно быть, верно?

Полицейские поблагодарили Хеннинга и немного помедлили около двери.

– Мы еще вернемся, мы надеемся на ваше понимание.

– Разумеется. Если щенки родятся сегодня ночью, я проведу дома несколько дней.

– Вы закроете магазин?

– Клиенты звонят мне домой, если я им нужен.

Гера вдруг глубоко вздохнула и болезненно застонала на настоящем восточном ковре. Скарре долго глядел на нее, затем наконец неохотно последовал за шефом, спросив с надеждой:

– Может быть, мы увидим их, когда приедем в следующий раз? Ну, щенков.

– Конечно, – подтвердил Йонас.

– Не делай этого, – улыбнулся Сейер, вспомнив о Кольберге.

– Ты помнишь шлем Хальвора? Который висел у него в комнате? – спросил Скарре, когда они снова сидели в машине.

– Цельный шлем с красной полосой, – задумчиво ответил Сейер.- Послушай, мне нужно домой – выгулять собаку.

– Я хотел спросить, Конрад: ты такой же фанатик своего дела, как Йонас?

Сейер взглянул на напарника.

– Конечно. Неужели ты сомневаешься? – Он пристегнулся и завел мотор. – Меня вот что пугает: человек готов солгать из-за непонятной симпатии к парню, которого он даже не знает, только потому, что уверен в его честности.- Сейер вспомнил Хальвора и почувствовал легкую жалость к нему. – Пока ты не убьешь в первый раз, ты не убийца. Ты еще нормальный человек. А потом, когда соседи узнают, что ты кого-то убил, тогда вдруг ты становишься убийцей и остаешься им до конца своей жизни, продолжаешь убивать людей направо и налево. Ты не просто убийца – ты потерявшая управление машина для убийств.

Скарре вопросительно взглянул на Конрада:

– Значит, ты подозреваешь Хальвора?

– Разумеется. Он был ее другом. Но главное, что мне интересно,- почему Йонас так сердечно защищал парня, которого видел всего лишь пару раз издали.

Рагнхильд Альбум наклонилась над новым альбомом и, почти с благоговением открыв первый нетронутый лист, начала рисовать. Альбом был новый, но достоин ли того автомобиль в облаке пыли, чтобы лишить альбом его белой девственности? В упаковке были карандаши шести цветов. Сейер купил в городе альбомы с карандашами: один – для Рагнхильд и один – для Раймонда. Сегодня у девочки на затылке были завязаны два хвостика – они торчали вверх, как антенны.

– Какая красивая у тебя сегодня прическа, – похвалил Сейер.

– Этим, – сказала мать и потянула за один хвостик, – она ловит позывные операции «Белый Волк» в Нарвике, а этим – бабушку на Свальборде.

Он засмеялся.

– Но она говорит, что видела лишь облако пыли, – озабоченно продолжила мать.

– Она говорит, что там был автомобиль, – сказал Сейер. – Стоит попытаться. – Он положил руку на плечо ребенка.- Закрой глаза, – попросил он, – и попробуй вспомнить его. А потом рисуй так хорошо, как можешь. Ты должна не просто нарисовать автомобиль. Ты должна нарисовать именно тот самый автомобиль, который вы видели с Раймондом.

– Да-да, – нетерпеливо ответила девочка.

Сейер вывел фру Альбум из кухни и отвел в гостиную, чтобы она не стояла у Рагнхильд над душой. Ирене Альбум стояла у окна и смотрела на далекое небо. Был туманный день, пейзаж напоминал старую картину в романтическом стиле.

– Анни часто оставалась с Рагнхильд, – тихо сказала она.- Они садились на автобус и уезжали на целый день в город. Ездили на минипоезде по площади, на эскалаторе и лифте в универмаге, занимались всем, что Рагнхильд нравилось. У нее был прирожденный талант общения с детьми. Она о них так хорошо заботилась.

Сейер слышал, как девочка копается в коробке с карандашами на кухне.

– Знаете ли вы ее сестру? Сёльви?

– Знаю. Но они всего лишь сводные сестры.

– Да?

– Вы не знали?

– Нет, – медленно произнес он.

– Все знают,- просто сказала Ирене.- Это не тайна. Девочки очень разные. Отец Сёльви потерял право на встречи с ребенком и больше никогда не появлялся.