Фаррагат помчался в свой блок. Там царила приятная тишина. Тайни смотрел какое-то шоу по телевизору. Фаррагат разделся, окунул мочалку в холодную воду и стер с себя пот. «А теперь, — заявил ведущий телешоу, — давайте еще раз взглянем на призы. Вот серебряный кофейный сервиз из восьми предметов в стиле эпохи Томаса Джефферсона». Шоу прервалось, и, пока Фаррагат натягивал штаны, на экране возник диктор — молодой мужчина с грубыми чертами лица и соломенными волосами, — и серьезно сказал: «На севере штата, в тюрьме Амана, которую обычно называют „Стена“, заключенные подняли бунт и захватили в заложники, по разным данным, от двадцати восьми до тридцати сотрудников тюрьмы. Заключенные угрожают перерезать им горло, если их требования не будут выполнены. Директор тюрьмы Джон Купер, — простите, — директор исправительного учреждения Купер согласился встретиться с заключенными на нейтральной территории и сейчас ожидает прибытия Фреда Д. Эмисона, главы управления исправительных учреждений. Не пропустите следующий выпуск новостей». И снова на экране замелькали призы, шоу продолжилось.
Фаррагат взглянул на Тайни. Тот сильно побледнел. Фаррагат посмотрел на остальных заключенных. В блоке были только Теннис, Бампо и Скала. Слуховой аппарат у Скалы был выключен, поэтому о бунте знали только трое. Тут в блок вошли Рэнсом и Петух Номер Два и выразительно посмотрели на Фаррагата. Они тоже знали о происходящем. Фаррагат попытался представить себе, что теперь может произойти. Любые сходки запретят, думал он, но, с другой стороны, в случае чего начальство тюрьмы явно постарается воздержаться от суровых наказаний. Первым делом наверняка отменят обеды в столовой, ведь именно там происходят основные сходки. Однако когда прозвучал сигнал к обеду, Тайни как обычно отпер камеры и выпустил заключенных.
— Слышал, что говорили по телевизору? — спросил он Фаррагата.
— Вы про серебряный кофейный сервиз из восьми предметов в стиле эпохи Томаса Джефферсона? — переспросил его Фаррагат.
На лбу у Тайни выступили капельки пота. Фаррагат зашел слишком далеко. Он явно допустил ошибку. Перестарался. Казалось, Тайни вот-вот набросится на него, но он был слишком напуган и потому позволил Фаррагату спокойно отправиться в столовую. За едой не разрешалось разговаривать, но Фаррагат попытался хотя бы по лицам определить, многим ли заключенным известно про бунт. В итоге он решил, что знает примерно двадцать процентов. Вообще, в столовой царила суматоха, то и дело возникали вспышки истерического веселья. Какой-то заключенный вдруг начал смеяться и никак не мог остановиться. Он весь сотрясался от смеха. На обед подали большую порцию свинины в мучном соусе и половину консервированной груши. ПОСЛЕ ОБЕДА ВСЕМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ СЛЕДУЕТ ВЕРНУТЬСЯ В СВОИ КАМЕРЫ И ОЖИДАТЬ ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ. ПОСЛЕ ОБЕДА ВСЕМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ СЛЕДУЕТ ВЕРНУТЬСЯ В СВОИ КАМЕРЫ И ОЖИДАТЬ ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ. Он так и знал. Следующие десять минут были решающими, за это время могло произойти все, что угодно, поэтому администрация решила загнать всех назад в камеры. Клац.
У заключенных были радиоприемники. Вернувшись в камеру, Петух включил какую-то громкую танцевальную музыку и, улыбаясь, растянулся на своей койке.
— Эй, Петух, выключи! — крикнул Фаррагат, надеясь, что, если не включать радио, про него забудут. Надеяться было глупо, потому что и так все ясно. Минут через десять они услышали еще одно объявление: ВСЕМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ НЕМЕДЛЕННО СДАТЬ РАДИОПРИЕМНИКИ ДЕЖУРНОМУ ПО БЛОКУ ДЛЯ ИХ НАСТРОЙКИ И БЕСПЛАТНОГО РЕМОНТА. ВСЕМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ НЕМЕДЛЕННО СДАТЬ РАДИОПРИЕМНИКИ ДЕЖУРНОМУ ПО БЛОКУ ДЛЯ ИХ НАСТРОЙКИ И БЕСПЛАТНОГО РЕМОНТА. Тайни прошелся по блоку и собрал радиоприемники. То и дело слышались стоны и ругань, а Рогоносец вообще швырнул свой через решетку — радиоприемник упал на пол и разлетелся на куски.
— Ну как ты сегодня, Бампо? — спросил Фаррагат. — Как ты сегодня? Думаешь, сегодня хороший день?
— Нет, — ответил Бампо. — Я никогда не любил сырую погоду.
Значит, он еще ничего не знает. Зазвонил телефон. Фаррагату передали сообщение. Ему было велено немедленно спуститься в кабинет и напечатать два объявления. Маршек ждет его в комнате охраны.
В туннеле ни души. Фаррагат еще ни разу не видел, чтобы туннель пустовал. Да, конечно, заключенных разогнали по камерам, но Фаррагат все ждал, что вот-вот услышит шум неизбежного мятежа, который последует за бунтом в «Стене». На мгновение ему даже показалось, что до него и правда доносятся далекие крики и вопли, он остановился и попытался понять, что это за шум, но в конце концов решил: просто шум машин за стенами тюрьмы. То и дело раздавался протяжный вой сирен, но ведь в свободном мире сирены включают довольно часто. За дверью комнаты охраны работало радио. «Заключенные требуют запрета физических и административных репрессалий, а также всеобщей амнистии», — донеслось до Фаррагата. Тут радио смолкло. Либо охрана услышала, как подошел Фаррагат, либо ожидала, что сейчас он появится. Четверо охранников сидели вокруг радиоприемника. На столе перед ними стояли две большие бутылки виски. Охранники посмотрели на Фаррагата отрешенно, но с ненавистью. Маршек — бритый налысо, с мелкими глазками, — выдал ему два листа бумаги. Фаррагат прошел в кабинет и захлопнул за собой стеклянную дверь, забранную проволочной сеткой. Как только дверь закрылась, он снова услышал радио. «Скоро на место происшествия прибудут дополнительные силы, чтобы взять под контроль исправительное учреждение. Вопрос состоит в том, стоит ли жизни двадцати восьми невинных человек амнистия для двух тысяч преступников. Утром…» Подняв голову, Фаррагат увидел, что за стеклянной дверью смутно вырисовывается силуэт Маршека. Он с шумом выдвинул ящик стола, рывком вытащил чистый лист бумаги и проворно сунул его в пишущую машинку. Он заметил, как тень Маршека метнулась вниз — видимо, Маршек решил заглянуть в замочную скважину. Фаррагат тряхнул листами, которые ему выдали, и стал читать объявления, написанные карандашом неуклюжим детским почерком. «Сотрудникам тюрьмы следует проявлять бдительность в присутствии заключенных. Чем больше бдительности, тем меньше беспорядков». Это первое объявление. А вот и второе: «Луиза Пиерс Спингарн, в память о своем любимом сыне Питере, пожертвовала деньги на то, чтобы заключенные могли сфотографироваться у новогодней елки и бесплатно отослать фотографии…» Тут Маршек открыл дверь и встал в проеме — палач, глашатай смерти.
— Что это такое, сержант? — спросил Фаррагат. — Что это — про новогоднюю елку?
— Не знаю, не знаю, — ответил Маршек. — Наверное, очередная благодетельница. Из-за них у нас вечно проблемы. Главное — дело делать, а если не делаешь — получаешь по башке.
— Знаю, — сказал Фаррагат. — Но с чего вдруг эта новогодняя елка?
— Понятия не имею, — отозвался Маршек. — Кажется, у этой сучки, ну, у Спингарн, был сын, который помер в тюрьме. Не у нас, в Америке, а где-то далеко — в Индии или Японии. Может, вообще на войне — не знаю. Поэтому ее все время заботят тюрьмы. Вообще, она имеет какое-то отношение к управлению исправительными учреждениями. Вот и решила пожертвовать деньги на то, чтобы вы, придурки, смогли сфотографироваться у новогодней елки и отослать фотографии своим семьям, если только у кого-то из вас остались семьи, в чем я лично сомневаюсь. Пустая трата денег.
— А когда она договорилась о том, чтобы все это устроить?
— Да не знаю я. Давно. Может, несколько лет назад. Сегодня вот кто-то случайно вспомнил. Все для того, чтобы вас, придурков, чем-то занять. В следующий раз организуют состязание по скоростному вдеванию нитки в иголку, с ценными призами. Ценные призы тому идиоту, который насрет самую большую кучу дерьма. Ценные призы за что угодно, лишь бы вас чем-нибудь занять.
Маршек присел на край стола. Почему, думал Фаррагат, он обрил себе голову? Из-за вшей? У Фаррагата бритая голова ассоциировалась с пруссаками, жестокостью и палачами. Почему тюремный охранник хотел так выглядеть? Глядя на его бритую голову, Фаррагат подумал, что, окажись Маршек на баррикадах в «Стене», он бы без всякого волнения и укоров совести застрелил человек сто. Люди с бритыми головами, думал Фаррагат, всегда найдутся среди нас. Их легко распознать, но невозможно перевоспитать или вылечить. Фаррагату вдруг захотелось, чтобы в обществе снова появились классы и вся эта бессмысленная иерархия. Вот тогда можно использовать эти бритые головы по назначению. Маршек глуп. Глупость — его призвание; единственное, что приносит ему пользу. Он очень полезный человек. Просто незаменимый, если нужно смазать какие-нибудь механизмы или соединить кабели. Он стал бы отважным и беспощадным наемником в битве на границе, если бы кто-то поумнее приказал ему пойти в атаку. Кажется, в этом человеке есть какая-то общая правильность — он поможет вам прикурить и займет место в кинотеатре, — но в нем нет ни капли ума. Маршек понимал, что такое любовь, но не знал, как решать задачи по геометрии, да не стоило и просить его их решать. Фаррагат окрестил его про себя убийцей.