— Нет, — сказала она и умолкла.

Коробейник заплакал о море.

Он решил, что однажды во что бы то ни стало увидит море своими глазами. Он хотел узнать, в самом ли деле море так красиво и огромно, как говорила мать. Не то чтобы он сомневался — но все-таки.

Некоторые жители города, в котором плавили, отливали и закаляли сталь, не жаловали тех, кто приехал в город с севера. Может быть, души этих горожан покрылись особо толстым слоем сажи — теперь уже не узнать.

— Эти приезжие с севера — они говорят на другом языке! — кричал популярный депутат городского совета. — Они крадут у нас работу и жилье. Они крадут у нас женщин! Неужели вы будете спокойно смотреть на это? Пусть проваливают, пусть возвращаются, откуда приехали!

Его слова встречали овациями. Народ кричал «ура!», размахивал флагами.

Впрочем, надо сказать, что не все горожане ликовали. Некоторые даже пытались протестовать. Может быть, их вина в том, что они не выразили свое возмущение достаточно громко, пока еще было время.

Слово — мать действия. Вслед переселенцам с севера полетели оскорбления, а потом и кое-что другое. Переселенцы терпели, стараясь не обращать внимания на преследователей. Они пытались приспособиться, как могли, слиться с остальными.

Другого выбора у них не было.

Коробейник пошел в школу и начал понимать, что это такое — быть Другим. Ему пришлось научиться драться. Он был невысокого роста, но быстроног и бил крепко. Если его задевали, он никому не давал спуску.

В те годы мать его нередко плакала. Коробейник старался утешать ее, как мог. Он прижимался щекой к ее влажной щеке:

— Не плачь, мама. Все будет хорошо. Я обещаю.

Он старался говорить как можно более убедительным тоном.

В городе, где плавили сталь, наступили тяжелые времена. Производство ощутимо спало. Мартеновские печи гасли, прокатные станы замерли. Те, кто раньше плавил, отливал и закалял сталь, смотрели на свои оставшиеся без работы руки в удивлении и беспомощном гневе.

На углу улицы, где жил Коробейник с родителями, находился ресторанчик — там теперь собирались свободные поневоле сталелитейщики. Рядом располагалась продуктовая лавка, которую держал переселенец с севера; здесь обычно запасалась снедью мать Коробейника — цены были умеренные, и лавка опрятная. Однажды из ресторанчика, шатаясь, вышли двое мужчин. Владелец лавки как раз собирался очистить тротуар от снега совком для угля — дело было в феврале. Пьяные стали кричать и оскорблять лавочника, затем принялись его толкать. Он пытался обороняться. Один из мужчин ударил лавочника, и тот упал на тротуар. Второй занес ногу, чтобы пнуть беднягу.

В этот момент Коробейник шел по противоположной стороне улицы. Ему было семнадцать, он только что закончил поварское училище и искал работу.

Увидев, как пьяные нападают на лавочника, Коробейник, недолго думая, бросился через улицу.

Схватив совок, лежавший на тротуаре, он ударил им по голове того, кто пинал лавочника. Пьяный издал странный звук, упал на землю и замер.

Повернувшись ко второму нападавшему, Коробейник угрожающе поднял совок. Тот обратился в бегство, только грязное снежное месиво летело из-под стоптанных башмаков.

Коробейник помог лавочнику подняться на ноги и склонился над человеком, которого ударил по голове.

— Господи, — проговорил он, еле шевеля застывшими губами, — Господи, он, наверное… может быть… мертв.

Так Коробейнику пришлось бежать из города, где он родился и вырос. Худшим было не то, что он, возможно, убил человека. Горше всего было несчастье его родителей, особенно матери.

Их горе следовало за ним, как невидимый спутник.

Коробейник решил отправиться к морю — раз уж он в бегах. Он догадывался, что объявлен в розыск, потому соблюдал осторожность. Он крал еду, чтобы не умереть с голоду, спал в сараях и на сеновалах, ему приходилось несладко. К весне он добрался до портового города на севере и наконец увидел море.

Море было серым, глинистым. В воде у пристани плавали мусор, обломки досок, пустые бутылки, канистры. В воздухе кружили белые птицы на неподвижных крыльях. Нигде не было и намека на бесконечно протяженную линию горизонта, о которой говорила мать: порт находился на берегу реки, в паре десятков километров от устья, но этого Коробейник не знал. Он присел на тумбу, чувствуя себя опустошенным. Наверное, ему полегчало бы от слез, но он совсем разучился плакать.

У набережной на приколе стоял небольшой пароход с черным остовом в пятнах ржавчины, белой надстройкой, желтыми грузовыми кранами. На штевне виднелись белые буквы: «Ойхонна».

Коробейник сидел на тумбе, одинокий, грязный. Судно под названием «Ойхонна» было первым судном, которое он увидел в своей жизни. Откуда-то из глубины корпуса доносился медленный стук. Коробейник обратил внимание на то, что на палубе не было не единого человека. Набережная тоже была безлюдна. Трап «Ойхонны» был спущен.

В нем созрело решение.

«А что мне терять?» — подумал он.

Лишь когда «Ойхонна» вышла далеко в открытое море, экипаж обнаружил «зайца».

На дрожащих ногах Коробейник выбрался из-под брезента, скрывавшего шлюпку, и впервые в жизни увидел морской горизонт. Казалось, «Ойхонна» неподвижно лежит в центре круглой голубой плоскости. Над водой возвышался огромный купол неба.

Некоторое время Коробейник стоял молча, он опустил взгляд на палубу, облизал пересохшие губы; о чем он думал, известно лишь ему одному. Он вздохнул, дрожа, а потом попросил воды.

Когда Коробейник пробрался на борт судна «Ойхонна» с Фагерё, экипажу как раз не хватало одного человека. На пути в Англию неопытный юнга свалился за борт во время сильного шторма у Доггер-банки. Капитан «Ойхонны» задумчиво оглядел «зайца», который выглядел здоровым и сильным парнем. И честным: на школьном немецком и с помощью жестов Коробейник объяснил причину, по которой ему пришлось оставить родину, чтобы, скорее всего, никогда не вернуться назад. Капитан «Ойхонны» подумал еще немного, после чего предложил Коробейнику занять место погибшего юнги — если докажет, что он толковый малый.

И Коробейник это доказал.

Работы он не боялся и схватывал все на лету. Он научился держаться на палубе. Он выучил язык — экипаж «Ойхонны» большей частью состоял из жителей Фагерё, и Коробейник удивительно быстро овладел их наречием почти в совершенстве: он был поразительно одарен в этом отношении и старательно оттачивал произношение.

Свободные часы он охотнее всего проводил в камбузе. Повар считал, что Коробейник неплохо управляется с ножом и поварешкой и разбирается в специях.

Коробейник почти всегда оставался на борту, когда экипаж «Ойхонны» сходил на берег. По вечерам он нередко стоял на полуюте, опершись на планширь, глядя в кильватер, сине-зеленый и пенный от мотора «Ойхонны». Ветер взъерошивал волосы; он смотрел на горизонт, и угасающий закатный свет отражался в его темных печальных глазах.

Десять лет Коробейник ходил в море с экипажем «Ойхонны», повидав за это время много воды.

В Куксхафене кока «Ойхонны» пришлось срочно уволить. Малый был родом из северных краев, население которых славится горячим нравом и отличным умением ковать ножи. В тех краях мужчины издавна носили на поясе три ножа в трех ножнах — один поверх другого. Маленьким ножом обычно чистили ногти, средним отрезали куски копченой баранины, а большой мужчины держали на случай, если понадобится выйти и поговорить с глазу на глаз. В одном прибрежном кабаке Куксхафена какому-то шведу понадобилось выйти и поговорить с глазу на глаз с коком «Ойхонны». На суде кок клялся, что, едва они вышли во двор, упомянутому шведу внезапно опостылела жизнь и он попросил кока достать большой нож, после чего стал бросаться на острие — в общей сложности одиннадцать раз. К несчастью, суд отказался верить версии обвиняемого и присудил ему одиннадцать лет тюремного заключения за непредумышленное убийство — по году за каждую дырку в теле шведа.