— Да. Мне кажется, это самый старый пассажир на всем пароходе.

— Его зовут Уильям Пенфилд. Бывший офицер, воевал в Индии. Его прозвали там Кровавым Биллом. Возможно, самый отчаянный солдат из всех, кто когда-либо служил в колониальных войсках, и к тому же получивший самое большое количество наград.

— Этот старик?

— Он самый. Когда в следующий раз окажетесь поблизости от него, обратите внимание на его левую руку. Он лишился двух пальцев в перестрелке во время своей первой операции. Его подчиненные шутили по этому поводу, что противнику пришлось заплатить за каждый палец тысячью убитых.

— Ужасно.

Это еще не все, но не буду утомлять вас подробностями. А теперь взгляните на молодого человека, вон там, левее. Видите, с темными волосами? Его прозвище — Деревянный Гарри. Его настоящее имя мне неизвестно. Он армянин, родом из Баку. Его отец торговал лесом, у него была лицензия: он переправлял лес из Сибири через Каспийское море. Со временем, как говорят, он полностью взял под свой контроль рынок в Персии, но десять лет назад его убили. Все его родные бежали кто куда: одни — в Аравию, другие — в Европу. Деревянный Гарри оказался на Востоке и успешно осваивал индокитайский рынок. Имеет репутацию бахвала и авантюриста. Ходят слухи, хотя и недоказанные, что это именно он дал денег Гарнье на экспедицию в верховья Меконга, сам Гарри никак это не комментирует, что весьма благоразумно с его стороны, ему не хочется терять британские транспортные контракты. Вероятно, он будет вашим попутчиком до самого Рангуна, но в Мандалай поплывет на пароходе собственной компании. Там у него особняк, нет, лучше сказать, дворец, выстроенный с размахом. Ему могли бы позавидовать и короли Авы. Так, собственно, и было. Говорят, Тибо дважды пытался подослать к Гарри убийц, но хитрому армянину оба раза удалось от них ускользнуть. Когда будете в Мандалае, можете полюбоваться его жилищем. Все, что связано с лесом, с его продажей и транспортировкой, — это его жизнь и воздух. С ним практически невозможно разговаривать, если не разбираешься в этом бизнесе, — капитан увлекся рассказом, едва успевая перевести дух. — А вон та тучная фигура позади него — Жан-Батист Валери, француз, профессор лингвистики из Сорбонны. Говорят, он знает двадцать семь языков, три из которых неизвестны более ни одному белому человеку, даже миссионерам.

— А мужчина рядом с ним, с кольцами? Примечательная личность.

— А, это Надер Модарресс, перс, продавец ковров. Считается знатоком бахтиярских ковров. Он путешествует с двумя женами, что для него нехарактерно: в Бомбее у него целый гарем, у него нет времени заниматься коврами. Он заказывает королевскую каюту, и у него всегда хватает на это денег. Вы уже заметили, что у него на каждом пальце по золотому перстню. Если вам удастся их разглядеть, то вы увидите, что все камни просто бесценны.

— Он садился на пароход с таким крупным блондином.

— Это его телохранитель. Кажется, норвежец. Хотя необходимость в нем вызывает у меня сомнения. Половину рейса он проводит, куря опиум с кочегарами (что поделать, дурная привычка, зато так они меньше жалуются). У Модарресса служит еще один тип, поэт-очкарик из Киева, его обязанность — написание од в честь жен Модарресса. Этот перс пытается представить себя романтиком, но у него плохо с прилагательными. Ах, простите меня, я рассплетничался, как школьница. Пойдемте немного подышим воздухом, прежде чем я вернусь к своим обязанностям.

Они поднялись со стульев и направились на палубу. На носу корабля видна была одинокая фигура, закутанная в длинные белые одежды, развевающиеся на ветру.

– У меня такое впечатление, что этот человек так и не пошевелился с тех пор, как мы отплыли из Александрии.

– Да, это, вероятно, наш самый загадочный пассажир. Мы зовем его Человек одной истории. Он путешествует по этому маршруту, сколько я себя помню, и всегда один. Понятия не имею, кто платит за его проезд и чем он занимается. Он садится на пароход в Александрии, занимает каюту на нижней палубе и сходит на берег в Адене. Я никогда не видел его на обратном пути.

– А почему вы зовете его Человеком одной истории?

Капитан усмехнулся.

– Это прозвище закрепилось за ним давным-давно. В тех редчайших случаях, когда он решает заговорить, он рассказывает всегда одну и ту же историю. Услышав ее однажды, вряд ли сможешь когда-нибудь ее забыть. Он не вступает в беседу. Он просто начинает рассказывать и говорит, пока не закончит свое повествование. Это очень непривычно, как будто слушаешь фонограф. Все остальное время он молчит, но тем, кому довелось услышать его историю... мало кому удается остаться таким же, как был.

– Он говорит по-английски?

– Слишком правильно, как будто читает по книге.

– И о чем же его... «история»?

– Ах, мистер Дрейк. Это я оставляю вам для вашего собственного исследования, если, конечно, вам это интересно. Ей-богу, никто, кроме него, не может эту историю рассказывать.

И в эту самую минуту его позвали с камбуза — так бывает в отрепетированной заранее сцене. Эдгар хотел еще спросить об Энтони Кэрроле, о Человеке одной истории, но капитан торопливо пожелал ему спокойной ночи и исчез за дверями столовой, оставив его в одиночестве вдыхать морской воздух, насыщенный солью и пробуждающий предчувствия.

На следующее утро Эдгар проснулся рано, но снаружи уже все дышало жаром. Он оделся и по длинному коридору вышел на палубу. Солнце едва лишь показалось из-за восточных холмов, но его лучи уже обжигали. Едва виднелись на горизонте берега. Ближе к корме он заметил человека в белой одежде, стоящего у поручней.

У Эдгара была привычка совершать такой моцион каждое утро, обходя судно по кругу, пока жара не становилась нестерпимой. Во время одной из таких прогулок он и увидел впервые этого человека, в тот момент разворачивающего свой молитвенный коврик. С тех пор они часто встречались, но человек в белом ни разу не заговорил с ним.

Но в это теплое утро, совершая свою привычную прогулку, идя по направлению к тому месту, где стояла знакомая фигура, он неожиданно почувствовал слабость в коленях. «Я боюсь», — подумал он, но тут же принялся убеждать себя, что это утро ничем не отличается от предыдущего, хотя уже знал, что это не так. Серьезность, с которой капитан говорил о странном человеке, была слишком несвойственной для жизнерадостного моряка. На какое-то мгновение Эдгару показалось, что он сам выдумал вчерашний разговор, что на самом деле капитан простился с ним в столовой и Эдгар поднялся на палубу в одиночестве. «Или, — подумал он, сделав еще несколько шагов по направлению к Человеку одной истории, — капитан знал, что они должны познакомиться — новый путешественник и этот рассказчик. Возможно, именно таковы непреложные законы, которые не дано обойти никому».

Он обнаружил, что уже стоит рядом со стариком.

— Прекрасное утро, сэр, — проговорил он.

Старик кивнул. У него было смуглое лицо и борода под цвет его одежды. Эдгар не знал, что говорить дальше, но заставил себя остаться на месте. Старик продолжал молчать. Волны бились о нос корабля, но их плеск не был слышен из-за гула паровых машин.

Ты впервые в Красном море, — сказал старик, его голос был глубоким, говорил он с незнакомым акцентом.

– Да, это так, честно говоря, я первый раз уехал за пределы Англии...

Старик прервал его.

– Я должен видеть твои губы, когда ты говоришь, — сказал он. — Я глухой.

Эдгар повернулся к нему.

– Простите, я не знал...

– Твое имя?

– Дрейк... Вот... — Он сунул руку в карман и вытащил одну из визитных карточек, которые заказал специально для поездки:

Эдгар Дрейк

Настройщик фортепиано.

Специализация «Эрард»

Франклин-Мьюз, 14,

Лондон

Старик взял ее морщинистой рукой, вид этой маленькой карточки с затейливо выписанными буквами неожиданно привел его в смущение. Но когда он поднял глаза, Эдгар увидел в них заинтересованность, граничащую с удивлением.