— М–да–а… — задумчиво протянул генерал.

— Но я приказал установить за Нинабером слежку.

— Что мы скажем журналистам? — заволновался начальник уголовного розыска. — После вчерашней сорванной пресс–конференции они ведут себя как гиены, почуявшие кровь. «Бюргер» впрямую утверждает, будто сегодня кое–кому будут предъявлены обвинения. Откуда они набрались такой чуши?

В комнате воцарилось молчание.

— Капитан, разве больше у нас ничего нет? — спросил генерал, хотя ответ был ему известен заранее.

— Генерал, сегодня нас ждет черновая, тяжелая работа. Не исключено, что она принесет свои плоды.

— В глазах СМИ мы должны выглядеть позитивно. Я объявлю, что мы достигли значительных успехов и идем по новым следам. Ведь практически это правда.

— Медиум, — впервые подал голос де Вит. Все повернулись к нему. — Она прилетает сегодня. Мадам Джослин Лоу.

— Барт, мы не можем говорить о ней представителям прессы, — раздраженно бросил начальник уголовного розыска.

— Знаю, бригадир. Мы и не будем болтать о ней. Для подобных дел у мадам имеется пресс–секретарь. По его словам, она сегодня утром разошлет факсы во все местные газеты. Из Лондона. — Де Вит посмотрел на часы. — Обещаю, сегодня вечером СМИ не будут грызть нас за медлительность и косность!

— Надеюсь, что ты прав, Барт, — сказал генерал. — Пошли покормим стервятников.

Пока окружной комиссар общался с представителями СМИ, Яуберт стоял сбоку. Он слушал, но его мысли были сосредоточены на предстоящих делах. То и дело журналисты спрашивали:

— Когда будет произведен арест?

— Есть ли связь между убийствами и ограблениями банков?

Все как обычно. И вдруг — новый вопрос:

— Генерал, вы слышали, что так называемый фельдмаршал Армии новой африканерской бурской республики сказал: «Маньяк с маузером призывает белых африканеров послужить отчизне»?

— Нет, — ответил окружной комиссар.

Репортер полистал блокнот.

— Цитирую: «Маньяк с маузером — голос наших предков, эхо их крови, пролитой за свободу в двух войнах против превосходящих сил противника. Это труба, которая зовет нас восстать, военный клич из забытой эпохи, когда африканерам еще было чем гордиться».

Все журналисты замолчали. Молчал и окружной комиссар. Яуберт смотрел на свои туфли, сияющие на ярком солнечном свете.

— На этот вопрос я попрошу ответить капитана Матта Яуберта, — заявил генерал.

Яуберт посмотрел на лица, замершие в ожидании. В первый миг он от ужаса лишился дара речи. Тщетно пытался он подобрать нужные слова. Сказать было нечего. Наконец он осторожно начал:

— Мы не можем пока исключить ни одной версии. Откровенно говоря, об убийстве по политическим мотивам мы говорили с самого начала. Но должен заметить, что у нас нет и не было оснований полагать, будто в деле прямо или косвенно замешана какая–либо политическая партия или группировка.

— И все же вы не сбрасываете такую версию со счетов? — спросил корреспондент радио, протягивая к нему микрофон.

— На данном этапе мы не сбрасываем со счетов ничего.

Журналисты поняли, что импровизированная пресс–конференция закончена, и начали расходиться. Команды телевизионщиков собирали оборудование, фотографы выключали прожекторы. Яуберт поднялся на крыльцо и вернулся в конференц–зал. Надо связаться с патологоанатомом.

Профессор Пейджел был недоволен сержантом О'Грейди.

— Капитан, — жаловался он Яуберту, — сержант не испытывает никакого почтения к смерти. В будущем я бы предпочел, чтобы при вскрытии присутствовали вы. По–моему, его черный юмор попросту непрофессионален.

Яуберт что–то пробормотал вместо извинения и спросил о времени смерти Макдоналда.

— Трудная задача, капитан. Точного времени я вам назвать не могу. — Профессор всегда стремился в своих заключениях к научной точности. Ведь ему частенько приходилось выступать на суде. — Грубо говоря, шесть утра плюс–минус час. — Пейджел начал подробно объяснять, как он пришел к такому выводу.

Яуберта спас голос из–за двери, звавший его по имени. Он извинился и вышел. Констебль протягивал ему трубку.

— Яуберт.

— Здравствуйте, капитан! Я Маргарет Уоллес.

— Доброе утро, миссис Уоллес.

— Не знаю, пригодится ли вам то, что я вспомнила, но, по–моему, Джимми знал одного из убитых.

Услышав, что Маргарет Уоллес говорит о муже в прошедшем времени, Яуберт понял, что она уже преодолела Врата Ночи и теперь знает, как выглядит пейзаж на другой стороне.

— Макдоналда? — спросил он.

— Нет. Другого. Из Мелкбоса. Кажется, его фамилия Феррейра.

Сердце у Яуберта забилось чаще. Наконец–то появился хотя бы один след. Первая ниточка — если не считать откровенной лжи Оливера Нинабера.

— Где вы сейчас?

— Дома.

— Я еду к вам.

Маргарет Уоллес увела его за дом, усадила за стол на краю большого бассейна и ушла заваривать чай. Вскоре она вернулась с красивым подносом, на котором стояли фарфоровые чашки, блюдца, свежеиспеченный банановый кекс и масло. Маргарет Уоллес улыбнулась и поставила поднос на белый пластмассовый стол.

— Джимми любил банановый кекс. Но я перестала его печь. Сама не знаю почему. Так бывает. Жизнь идет, и ты забываешь какие–то мелочи вроде любимого лакомства мужа. Больше приноравливаешься к детям, учитываешь их потребности, их капризы…

Она разлила чай. Яуберт слышал, как на деревьях щебечут птицы, как журчит вода, переливаясь из чайника в чашку. Он посмотрел на тонкие руки хозяйки. На безымянном пальце левой руки по–прежнему было обручальное кольцо.

— И вдруг вчера мне захотелось испечь банановый кекс. Разве не странно?

Яуберт поднял голову, увидел, что Маргарет Уоллес смотрит на него в упор своими разными глазами. Отвечать на ее вопрос не хотелось.

— Хотите кусочек?

Он кивнул, но тут же виновато добавил:

— Я на диете.

Маргарет Уоллес улыбнулась. Яуберт заметил безупречную линию губ и ровные белые зубы.

— Вы?! Неужели вам нужно худеть?

— Да.

— Что говорит по этому поводу ваша жена? — В ее голосе слышался неподдельный интерес.

— Я не женат. — И вдруг, без всякой причины, он выпалил: — Моя жена умерла.

— О, извините.

В тишине солнце как будто померкло, а все звуки в саду затихли. Молчание лежало между ними, словно осязаемая преграда. После его признания они с Маргарет Уоллес стали товарищами по несчастью, которые вместе преодолели часть пути. Обоим трудно было смотреть друг другу в глаза. Оба боялись пережить еще большую боль.

Они молча налили в чашки молока, добавили сахар, размешали его. Маргарет Уоллес ровным голосом поведала Яуберту о визите Ферди, но, рассказывая, не смотрела на своего собеседника. Интересно, подумал Яуберт, хорошая ли у нее память. Ведь с тех пор, по ее словам, прошло около четырех–пяти лет. Но тут она упомянула, что посетитель прихрамывал.

— В детстве он болел полиомиелитом.

— Вот как!

Яуберт спросил, бывал ли Ферди Феррейра у них в доме после того визита. Не помнит ли она каких–либо подробностей. Слышала ли она когда–нибудь об Александере Макдоналде. На все вопросы Маргарет Уоллес отвечала отрицательно. Потом он попросил у нее фотографию покойного Джеймса Уоллеса.

— Если можно, недавний снимок.

— Зачем?

— Я покажу его родственникам других жертв.

— Как по–вашему, важно ли то, что Ферди Феррейра у нас был?

— Именно это я и собираюсь выяснить.

Маргарет Уоллес ненадолго вышла, а потом вернулась и, не глядя Яуберту в глаза, протянула ему снимок. Он торопливо сунул снимок в карман и, извинившись, встал. Она проводила его до дверей. Прощаясь, она улыбнулась. Но улыбка вышла механическая.

Дядюшка Затопек Шольц не любил торговый центр в Тейгерберге. Ему не нравилось оформление атриума, не нравились стены с нарисованными американскими военными кораблями. Его раздражали толпы народу, громкая музыка и запах быстрой еды. Ему хотелось поскорее вернуться к себе на ферму за Малмсбери, но жена настояла, чтобы они заехали сюда по пути с аукциона, потому что в «Вулворте» шла распродажа нижнего белья, а она, по ее словам, покупала бюстгальтеры только там.