И Блу никогда не будет в безопасности.

Весь мир потемнел и замер.

Я и не поняла, как дотянулась до ножа, пока он не оказался глубоко между его ребер.

Тишина. Это все, что я когда-либо слышала. Каждый раз, когда я убивала. Каждый раз, когда мне приходилось убивать. Если Бог есть, думаю, ему нечего сказать на этот счет.

Если Бог есть, он давным-давно устал за нами наблюдать.

В палате, где собираются казнить сына Файнмэна, стоит тишина, прерываемая лишь редкими щелчками камер и гулом слов священника: «Но когда Авраам увидел, что Исаак стал нечистым, он попросил в сердце своем о защите…»

Чистейшая, незапятнанная тишина: как что-то замаскированное, утаенное и недосказанное.

Тишина, нарушаемая лишь скрипом моих кроссовок по линолеуму. Доктор в раздражении оборачивается ко мне. Он растерян. Мой голос в этой огромной, просторной комнате звучит незнакомо.

Первый выстрел раздается слишком громко.

Я вспоминаю, как годы назад я сидела рядом с Тэком, когда его только-только нарекли этим именем. Помню тлеющие угольки золы в дровяной печи и тяжесть Блу на моих руках, которая теперь дышала спокойно. В соседней комнате забылись глубоким сном остальные, а где-то над нашими головами ветер шуршал листьями деревьев.

- Ты вернулся, – сказала я. – Я не думала, что ты вернешься.

- Я и не собирался, – признался Тэк. Он выглядел совсем иначе в одежде, которую Грэндпа отыскал для него в кладовой – более юный, более тощий. Его глаза были темными и бездонными. Я подумала, что он красив.

Я прижала Блу к себе покрепче. У нее все еще был жар, и она часто ворочалась во сне. Но ее дыхание наладилось и выровнялось; из груди больше не вырывались приглушенные хрипы. Впервые в жизни я осознала, что я одинока. Не только в хоумстиде, где все были заняты вопросами выживания, а не налаживанием дружеских связей: многие живущие здесь были гораздо старше меня, слегка ненормальными или же просто держались поодиночке. Еще до этого. В Ярмуте у меня никогда не было друзей. Я не могла позволить себе дружить с кем-то, не могла допустить, чтобы кто-то увидел, где я живу. Я не хотела, чтобы кто-нибудь обращал на меня внимание или задавал вопросы.

Одна. Я была одна всю свою жизнь. – Почему ты передумал?

Он слегка улыбнулся:

- Потому что знал: ты думала, я просто сбегу.

Я в изумлении уставилась на него. – Ты пересек Границу, ты рисковал жизнью – чтобы доказать мне, что ты прав?

- Нет, – сказал Тэк. – Чтобы доказать, что ты не права.

Он улыбнулся шире. Его волосы пахли дымом от костра. – Мне показалось, ты того стоишь.

И он поцеловал меня. Наклонился и коснулся губами моих; Блу была между нами, хранимая, точно секрет, и в тот миг я поняла: я больше не одна.

- Как ты…? – Лина запыхавшаяся, побледневшая. От шока, наверное. Ладони исцарапаны, на куртке кровь. – Откуда ты…?

- Позже, – отвечаю я, чувствуя жалящую боль от пореза на щеке. Меня обдало фонтаном из стекла, когда Лина решила прорваться через смотровую площадку, но все легко поправимо с помощью пинцета. Повезло, что не задело глаза.

Вблизи Джулиан выглядит не так, как на всех печатных изданиях АБД. Юный, немного грустный и похожий на переростка – как щенок, требующий внимания, или даже пинка.

К счастью, он не задает вопросов, просто быстро и молча следует за мной. Должно быть, он привык повиноваться. Если бы не Лина, если бы она не пошла против правил – игла впилась бы ему в руку, и он был бы мертв. Для нас это было бы к лучшему – и для Сопротивления тоже.

Нет смысла думать сейчас обо всем этом. Лина решила вмешаться, и я поддержала ее.

Это то, на что ты готов ради своей семьи. На все.

Мы покидаем клинику через аварийный выход по пожарной лестнице, ведущей прямо в маленький дворик, который я обнаружила раньше. Пока все хорошо. Позади меня Лина учащенно и тяжело дышит, но мое дыхание ровное и спокойное.

Это моя любимая часть истории: побег.

Тэк ждет нас в фургоне на Двадцать четвертой улице, как мы и договаривались. Я открываю дверь грузового отсека и захлопываю ее, когда Лина и Джулиан забираются внутрь.

- Ты забрала их? – спрашивает Тэк, когда я проскальзываю на пассажирское сиденье.

- Стала бы я возвращаться, если нет? – отвечаю я.

Он хмурится. – Ты поранилась.

Я поворачиваю зеркало и осматриваю себя: несколько кровоточащих рваных ссадин покрывают мою щеку и шею.

- Просто царапина, – отзываюсь я, вытирая кровь рукавом своего свитера.

- Тогда покатили, – вздыхая, говорит Тэк.

Он заводит двигатель и выруливает на дорогу, серую и грязную после дождя. Я зажимаю рукавом порезы на шее, чтобы остановить кровотечение.

Мы проделываем весь путь обратно по шоссе Уэст Сайд, когда Тэк решается заговорить.

- Это рискованно – брать его с собой, – негромко произносит он. – Джулиана Файнмэна, черт! Слишком рискованно.

- Беру всю ответственность на себя. – Я отворачиваюсь к окну. Я смотрю на призрачные очертания моего отражения и слышу завывание холодного ветра, бьющего в стекло.

- Она дорога тебе, правда? Лина, я имею в виду, – по-прежнему тихо интересуется Тэк.

- Она важный участник Сопротивления, – говорю я, и призрачная девушка повторяет за мной, отражаясь на мгновение в окне на фоне пробегающих мимо городских пейзажей.

Тэк несколько секунд молчит, а потом кладет руку мне на колено, сжимая его. – Я бы так же поступил, если бы они забрали тебя. Я бы вернулся за тобой. Я бы рискнул.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

- Однажды ты уже вернулся за мной. – Я помню наш первый поцелуй, тепло Блу между нами и губы Тэка – твердые, как камень и нежные, как тень. Я до сих пор не могу произносить вслух ее имя, но, думаю, он понимает, о ком я. – Ты вернулся за нами.

В последнее время я все чаще стала мечтать, как мы с Тэком сбегаем. Прямо под пологом небес исчезаем в лесной чаще, и деревья приветственно машут нам своими зелеными листьями. И чем дольше мы идем, тем чище становятся наши тела и разум, словно лес смывает прошедшие несколько лет: всю кровь, все шрамы, все сражения. Мы сбрасываем с себя плохие воспоминания и неудачные начинания и предстаем пред миром совершенно новыми, сверкающими от чистоты – как куклы, только что вынутые из упаковки.

И в этой моей мечте, моей воображаемой жизни, мы находим спрятанный глубоко в лесу кирпичный домик, а в нем – все, что нам необходимо: кровати, белье, посуда. Будто хозяева только что покинули дом и заперли дверь. Или он был построен для нас и ждал все это время.

Мы удим рыбу в речном протоке, а летом охотимся на дичь. Мы выращиваем картофель, перец, помидоры – огромные, размером с тыкву. Проводим зимние вечера у камина, пока снаружи снег укутывает весь мир пуховой периной, и все затихает.

У нас четверо детей, может, пятеро. Первая – девочка, до одури красивая. Мы зовем ее Блу.

- Где вас черти носили? – бросается на меня Пайк сразу же, как мы прибываем на склад.

Он мне не нравится: неприятный тип, вечно в дурном настроении, считающий, что может помыкать мной – и остальными – когда захочет.

Я слегка отталкиваю его назад ладонью. – Отойди от меня.

- Я задал тебе вопрос!

- Не разговаривай с ней в таком тоне, – вспыхнув, перебивает его Тэк. Он защищает меня.

- Все в порядке. – Неожиданно я понимаю, насколько устала. Из головы у меня не идут слова Лины: «Женщина, забравшая меня из Убежища… Это была моя мать. Ты знала об этом?» Как будто я должна была знать. Будто это моя вина, что ее мать уехала, не сказав ей напоследок: «Прощай, увидимся позже».

Но я знаю, что дело в другом. Я всегда думала о Лине, как об одиночке – такой же, как я. Отчасти даже видела в ней себя. Но она не одна, у нее есть мать – свободная, борющаяся за свободу. Та, которой можно гордиться. У Лины есть семья.