— И все же я не верю! — резко вскинулся Артур и даже отпихнул задремавшего у него на коленях Гро. — Как она могла полюбить кого-то из них, если оба, и король, и его рябой сын, повинны в смерти ее родителей!

Метью поскреб заросшую щетиной щеку.

— Может, мне рассказать одну из тех историй, когда норманны захватывали саксонские маноры и белокурые саксонки раскрывали им объятия, ибо у них не было иного выбора? Пойми, Артур, так уж устроена жизнь, что женщины рано или поздно смиряются.

— Но она не могла забыть меня! — не сдавался Артур. — И если она меня хоть немного любит… О, я не успокоюсь, пока не переговорю с Милдрэд! Где она сейчас? В Лондоне?

— Нет. По приказу Стефана сакс Хорса куда-то ее увез.

— Значит, я буду ее искать! Даже если ад разверзнется на пути!

Метью и Рис переглянулись. Рис не заметил, что у него клюет и на воде дергается поплавок.

— Клянусь святым Тесило, наш Артур не менее упрям, чем молодой Плантагенет. Тот тоже ни за что не уступит.

Артур криво усмехнулся:

— Да, в чем-то мы с ним похожи.

Генриху и впрямь понадобилось все его упрямство, чтобы не пойти на уступки. Конечно, он выслушал то, что предложил ему Стефан о разделе страны, и… решительно отказал. После чего выставил свои условия: он уведет войска, даже покинет Англию, оставив Стефана тут королем до конца отмеченного ему Господом срока. Но после кончины Стефана трон перейдет к нему, Генриху Плантагенету, сыну императрицы Матильды и внуку Генриха I Боклерка.

Стефан слушал молча, даже не ответил на успокаивающее пожатие брата, который стиснул его руку. Некогда именно Генри предлагал такое условие: Генрих станет королем после кончины Стефана в обход принца Юстаса. Тогда это казалось невозможным. И теперь Генрих сам настаивал на этом. И все присутствовавшие на переговорах — и оставшиеся с королем графы, и верные Плантагенету лорды — одобряли это условие.

Пока каждый из этих вельмож и церковников высказывался, Стефан размышлял о том, сколько он еще проживет. Да, он еще не стар, с ним его силы, а то, что с возрастом прибавилось хворей и все чаще болят старые раны, так со всем этим живут долго. Генрих же будет занят делами в своих континентальных владениях. У него и там немало недругов, чтобы он сосредотачивался только на Англии. А за это время многое может измениться. Кто знает, возможно, и сам Генрих сгинет в одной из своих военных авантюр. И тогда… Тогда Стефан, как король, которого признает вся Англия, объявит о новом решении.

Именно это и внушал ему ночью брат Генри, убеждая, что главное — дать отдохнуть стране от войн и разбоя. И Стефан принял его доводы. Но были вопросы, на которые он не знал ответа.

— Что будет с моими сыновьями? — спросил он Генриха.

Тот во время обсуждения все время ерзал в кресле, рассматривал свои ногти, делал знак пажу принести воды. Ибо было жарко: в узкие окна вливалось слишком мало света, поэтому в простенках и у колонн горели факелы. А Генрих был в длинном камзоле желтого бархата с оплечьем, украшенным аппликацией из самоцветов и жемчуга. Но пить во время обсуждения договора он предпочитал только воду.

Вот и сейчас, сделав глоток, Плантагенет решительно сказал:

— Я не намерен оставить сыновей английского короля без средств. Ваш сын Юстас получит графство Мортен [88], каким вы владели до воцарения в Англии.

Это было существенно, если учесть, что эти земли были давно завоеваны еще отцом Генриха. Что ж, по крайней мере Юстас не останется без средств к существованию. Но и приглядывать там за ним Генриху не составит труда. А уж Юстас принесет ему немало хлопот — это старший сын Стефана умел. Король вспомнил пустые, будто незрячие глаза принца, его умение интриговать и при этом выглядеть отстраненным. А еще вспомнил, как Юстас посмел поднять на него руку, как оскорблял и поносил отца на глазах придворных. Стефан содрогнулся, поняв, что испытывает удовольствие, наказав сына лишением короны. Но и не оставит изгоем, чего он, как отец, не мог допустить.

— А Вильгельм?

Почему-то этот вопрос мучил короля куда больше. Его Вильгельм такой неприспособленный и доверчивый, такой… дурачок. Поэтому за своего младшего сына король спорил по каждому пункту: Вильгельм будет владеть не только Булонским графством, но и всеми землями, доставшимися ему благодаря браку с Изабеллой де Варен. А это немалые владения в Англии. Тут король повел себя столь непреклонно, что Генрих уступил.

Они опять пили воду, договаривались, обсуждали. Генрих сказал, что было бы неплохо, если бы воевавшие за него лорды опять принесли оммаж королю Стефану, ну а сторонники короля должны поклясться в верности Генриху как его будущему наследнику. Предусматривалось также сохранение за баронами их земель и титулов, правда, Генрих все же настоял, чтобы незаконно захваченные владения были возвращены короне. Стефан согласился. Действия разбойных баронов были его давней проблемой, король не мог приказывать этим лордам, но, когда настанет мир, он сумеет совладать с ними.

Еще долго обсуждались права Церкви, говорилось о восстановлении законности в судебной системе графств, запрещалась чеканка баронами собственной монеты. Солдатам предписывалось разойтись и превратить свои мечи в плуги, а копья — в кирки. В итоге все поставили подписи под Уоллингфордским договором, поклявшись, что отныне всякая вражда будет предана забвению. Cedant arma togae! [89]

— А теперь вина! — приказал Генрих. — Хватит с меня хлебать воду, как монахине, да без конца бегать к горшку. И мяса, несите много мяса, ибо я успел зверски проголодаться за это время. Вы только поглядите, уже и солнце склоняется к горизонту, а мы тут все постимся ради каждой закорюки в договоре. Но теперь все! Эй, глашатаи, объявите войскам нашу волю, и пусть люди пируют и веселятся.

Все и впрямь испытали облегчение, некоторые даже прослезились, понимая, что теперь — наконец-то! — настало благостное время мира. И особо воодушевились, когда вереницы слуг стали вносить в зал огромные подносы с жареным мясом, еще дымящимся и пузырящимся соком, ставили на столы кувшины с хмельными напитками.

Похоже, и Стефан почувствовал облегчение, его сутулые плечи распрямились, как будто он сбросил столько лет давившее на него бремя. Но все же король не мог быть спокоен и все время как будто к чему-то прислушивался. Ибо он знал, что есть человек, которого никак не устроит данное status quo. Его сын Юстас, которого сегодня он лишил прав на корону. Пока на время… а там поглядим.

Юстас и впрямь был в гневе. Сначала он просто выл, как умалишенный, потом застыл, замер, устремил в пространство свои светлые, пустые глаза. И наконец, приказал своим войскам сниматься.

То, что Юстас не смирился, Стефан понял, когда ему доложили о скором отъезде сына в Восточную Англию. Что ж, недавно Юстас одержал там блестящую победу над Бигодом, там у него сторонники, и он еще себя покажет. И Стефан ощутил невольную гордость за своего мальчика. Он думал об этом, когда глядел, как его второй сын пьяно признается в великой дружбе к хохочущему и обнимающему его Плантагенету. Да, Вильям действительно Душка. И это спасает его от такого недруга, как сильный и упорный Генрих Плантагенет.

Граф Честерский в тот вечер не пошел на пир. В его лагере готовились к отъезду — сворачивали палатки, спешно ужинали, проверяли упряжь лошадей, смазывали колеса телег.

— Мы не будем задерживаться, чтобы лицезреть пьяную рожу новоявленного наследника престола, — заявил граф своим подданным.

Ибо сегодня, когда шли переговоры, Ранульф получил известие, что его супруга при смерти, а во владениях хозяйничают валлийцы.

— А ты чего стоишь? — резко обратился граф к Артуру Фиц Гаю. — Или к тебе мои приказы не относятся?

— Простите, милорд, но я не смогу принять участие в вашем рейде.

— Что? Может, ты вспомнил, что всегда ходил у Генриха в любимчиках, и рассчитываешь получить у него местечко потеплее?