— Раз оплачено, значит, все в порядке. — Он как-то позабыл, что оплачено не им. — Ты можешь забрать с собой все, что мы не съели.

— И я так думаю, — сосредоточенно кивнула Олеся. И добавила: — Это же так дорого! Вино, фрукты, шашлык. Жалко оставлять. — Она застегнула «молнию» спортивной сумки и внимательно оглядела номер. Озабоченно спросила: — Мы ничего не забыли? Посмотри внимательно.

— У нас были две сумки: твоя и моя. В наличии? В наличии. Документы при мне. Мобильник в сумке. Все, поехали.

Взял обе сумки, Олеся прихватила пакет с едой. Как только вышли из кемпинга, Гусев был забыт. Убийство какого-то Дурнева не имеет отношения к ним с Олесей. Они с господином предпринимателем — люди из разных миров. Даже если следствие зайдет в тупик, помогать ему нет никакого резона. Более того: от мира огромных денег лучше держаться подальше. Иметь их -хорошо, не иметь — еще лучше. Есть люди, которые довольствуется малым, и к таковым он, Вадим, и относится.

Попрощались с хозяевами. Олеся вновь нацепила примечательные очки и жеманничала, растягивая слова. Губы она накрасила вишневой помадой, что вкупе с очками сразу прибавило девчонке пяток лет.

Когда сели в машину, не удержался:

— Тебе не идет.

— Что не идет?

— Помада. Слишком темная.

— Я купила ее год назад. Мама тоже сказала, что не идет. Но твоя жена… То есть бывшая жена…

— Что жена? — довольно резко спросил он.

— Она ведь предпочитает темную губную помаду?

— Я ее уже полгода не видел. Понятия не имею, что она теперь предпочитает. И давай условимся: ты больше не будешь копировать Элеонору. Если, конечно, ты не делаешь это с умыслом.

— Так нечестно! — чуть не расплакалась Олеся. — Я просто хочу тебе понравиться! Я знаю, почему сегодня ночью у нас ничего не получилось!

«Не у нас, а у меня», — мысленно поправил он, выезжая на трассу.

— Потому что ты все время думал о ней! А о том, что мне было обидно, ты не подумал?

— А ты не подумала, что я просто устал? И потом: куда ты так спешишь? Хочешь поскорее расстаться с девственностью? Может, я в твой график не укладываюсь? На какое время это у тебя запланировано?

— Я хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо.

— Вот и не мешай мне.

Они замолчали. Прошло какое-то время, прежде чем он запросил мира. Скучно так долго ехать молча. А девчонка, похоже, упряма. Сказал «не мешай», и она сидела не шелохнувшись. Вроде бы исполняя его волю, но с таким подтекстом, что волеизъявитель оказался в положении виноватого.

— Лешонок, давай километров пятьсот без остановки, а? Уж очень охота поскорее ножки в море окунуть. — Кивнула молча. Пятьсот так пятьсот. — Ты как устанешь — скажи. Еда у нас есть, вода тоже. Может, винца хочешь глотнуть?

— Я вообще-то не пью.

— И не куришь, конечно.

— Нет. Не курю.

— Умница. Вот видишь, как много я уже про тебя знаю! Не пьешь, не куришь, с мальчиками не… — Поймал ее злой взгляд и невольно осекся. — Я хотел сказать, что это очень хорошо. То есть правильно. А то на ваше поколение баллон катят. Распущенные, мол. А вы обычные. Не хуже и не лучше.

— Мы лучше, — спокойно сказала она.

— Почему?

— Мы знаем, чего хотим.

— И чего же? — поинтересовался с откровенной иронией.

— Чтобы все было хорошо.

— О, как! — усмехнулся он. — Ну, положим, «хорошо» у всех впереди одно. То есть без вариантов: отнесут на кладбище, и… Нет, это черт знает что такое! Отродясь не был таким впечатлительным! Эти жмурики в белой «девятке» выбили меня из седла! Давай о чем-нибудь приятном: кто твои родители?

— О приятном? — усмехнулась она. — А тут мало приятного. У тебя какая зарплата?

— Ну, бывает по-разному, — уклончиво ответил он. С какой стати должен сообщать ей о своих доходах? Не жена же. И пока еще даже не любовница. Добавил нехотя: — То пусто, то густо.

— Но ведь больше десяти тысяч?

— Разумеется. Десять тысяч — не деньги.

— А у нас в городе две — это уже хорошо. А три -шикарно.

— Шутишь?

— Чего ради? Ты ведь думаешь: почему она притащилась в Москву просить какие-то там пятьсот долларов? Ведь это не деньги! А для моих родителей — как раз большие деньги. Это ты хоть понимаешь?

— Ты меня в чем-то упрекаешь?

— Я просто пытаюсь тебе объяснить, почему поехала с тобой. Почему вообще поступаю так, как поступаю. Если б девчонки из нашей группы узнали о моих приключениях, они бы умерли от зависти!

— О, как! — вновь не удержался он от легкой усмешки. И решил переменить тему: — А город у вас красивый?

— Ничего, — пожала плечами Олеся. И добавила: — Ничего хорошего. Летом зелено, а осенью и весной очень грязно. Лето короткое, зато зима длинная. До бесконечности. Драмтеатр давно уже закрыли, в местном музее торгуют всякой всячиной. Из развлечений только рынок три раза в неделю. Ходим, смотрим. Покупаем редко: денег нет. Я честно не знала, что вещи, которые мне отдали, очень дорогие. У нас такие не продают.

— Ладно, проехали, — вздохнул он. — Я разозлился из-за телефона, это правда. У нас, конечно, деньги другие, но и жизнь другая. В такое можно вляпаться, что мало не покажется. Кому что дорого: кому покой, кому большие проблемы, но при больших деньгах. Скажу сразу: я больших денег никогда не заработаю, потому что жить хочу долго, а спать спокойно. Потому и жена от меня ушла. То есть не потому, что жить хочу долго. Потому что — бесперспективный.

— А я так не считаю, — тихо сказала Олеся.

— Что? Не расслышал? — улыбнулся он.

— Я плохо спала сегодня, — в ответ пожаловалась она. — Подремлю немного?

— Конечно!

Кажется, между ними потихоньку полегоньку устанавливается взаимопонимание. Частичное. Но взаимопонимание полное — это ведь редкость. Даже безумная любовь, была у него когда-то к Эльке, — тут не гарантия. Они друг друга никогда не понимали. Она не понимала его безынициативности, он — ее ненасытности. Послушать бывшую жену, так все должны стремиться к богатству, славе и успеху. Но для этого надо подминать под себя окружающих, по крайней мере тех, кто послабее. То есть быть человеком жестким и даже жестоким. А он добрый. И безвольный, раз до сих пор ждет свою ненаглядную Элеонору. Или уже не ждет?

Покосился на Олесю. Неудобно ей спать сидя. Машина постоянно подпрыгивает на ухабах, и голова девушки мотается туда-сюда.

Протянув руку, опустил спинку сиденья в положение, почти горизонтальное.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась Олеся и, откинувшись, закрыла глаза.

Она забылась сном, он отвлекся дорогой. В дальнем путешествии есть своя прелесть. Едешь себе, ни о чем не думаешь.

Солнечные лучи осмелели, и теперь их острые иглы все чаще прокалывали тучи. Дорожка золотого шитья протянулась по серому полотну неба аж до самого горизонта. «А в Краснодаре сегодня двадцать пять», — подумал он.

…Олеся проснулась перед самым Ростовом-на-Дону, сладко потянулась и зевнула. За окном теперь все чаще мелькали бревенчатые избушки. «У Щукаря», «Харчевня»… Заманчивые вывески обещали сытную и вкусную уху. Он невольно подумал, что подошло время обеда. Покосился на нее и спросил:

— Остановимся?

— Ты ж хотел проехать пятьсот километров без остановки, — напомнила девушка.

— А ты?

— Давай я тебя покормлю?

Олеся засуетилась, полезла в пакет с продуктами. Пришлось отказаться от мысли отведать настоящую уху. Жевал холодный шашлык, глотал минералку.

Ростов пролетели без остановки. Олеся вертела головой, когда ехали по мосту, и ахала в восхищении:

— Вот это да! Какой огромный город! А порт!

Она еще долго щебетала, сравнивая увиденное с маленьким городком, в котором родилась.

Прошло какое-то время, и они свернули на Краснодар. По обе стороны дороги стояли тополя, стволы которых снизу были побелены известкой. На большой скорости стволы сливались в одну сплошную белую линию, казавшуюся бесконечной.

Заметно потеплело. Олеся даже окно открыла. Он подумал, что остановиться придется хотя бы для того, чтобы снять свитер.