Тропинка начиналась сразу за той частью лагеря, где стояли палатки, и, извиваясь, уходила в долину. Огромное впечатление произвели на меня эвкалипты, когда я подошла к ним вплотную и ощутила их неповторимый запах. В книге Роуз я вычитала, что многие австралийские растения цветут круглый год, но я далеко не сразу разглядела их в подлеске. Собирая розы и камелии, я обратила внимание, что на некоторых кустах висят плоды, похожие на круглые щетки, и цветы, напоминающие завитушку в орнаменте в стиле ар деко. Потом мне стали попадаться лилии с иосхитительно изящными лепестками и какие-то цветы в форме колокольчика самых разных оттенков. Когда я рассказала своим соседкам по бараку, что собираюсь посадить местные австралийские цветы в лагере, они недовольно поморщились:

— Эти уродливые сморщенные цветочки? Их даже цветами нельзя назвать!

Но чем дальше мы с Ириной продвигались в долину, тем больше я убеждалась, как они ошибались. У некоторых растений на одном стебле одновременно росли цветки с перистыми лепестками, ягоды и орехи, в то время как другие походили на водоросли, плавающие в океане. Я вспомнила слова одного современного художника о творчестве: «Нужно тренировать глаз, чтобы увидеть в обычном предмете что-то новое, иначе трудно понять красоту нового». Этого художника звали Пикассо.

Я повернулась, чтобы посмотреть, чем занимается Ирина. Оказалось, что она идет за мной на цыпочках, тыкая в листья под ногами палкой.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Отпугиваю змей. В лагере говорят, что все змеи в Австралии жутко ядовитые. И быстрые. Они могут погнаться за тобой.

Я вспомнила шутку Эрни про опоссумов и уже хотела сказать Ирине, что я слышала, будто некоторые змеи еще и летать умеют, но решила не делать этого. Рано мне еще было перенимать австралийский юмор.

— Слушай, тебе следует разговаривать со мной по-английски, — заявила Ирина, — а мне нужно как можно скорее его выучить, чтобы мы могли уехать в Сидней.

— All right, — сказала я по-английски. — How do you do? I'm very pleased to meet you, My name is Anya Kozlova.

— I m very pleased to meet you too, — ответила Ирина. — I am Irina Levitskaya. I am almost twenty-one years old. I am Russian. I like singing and children.

— Очень хорошо, — перешла я на русский. — Весьма неплохо для первого урока. Как дела в яслях?

— Мне там так понравилось! — воскликнула подруга. — Дети — просто прелесть. И ведут себя хорошо. Но у некоторых такие грустные лица. Когда я выйду замуж, у меня будет десять детей.

Я заметила цветы, которые видела в столовой, и нагнулась чтобы выкопать их своей лопаткой.

— Десять? — Я улыбнулась. — Какой серьезный подход к решению «демографического вопроса»!

Ирина рассмеялась и протянула мешок, чтобы я положила в него растение.

— Если получится. После меня у матери не могло быть детей, а у бабушки, перед тем как она родила отца, был мертворожденный ребенок.

— Наверное, она была счастлива, когда родила сына, — сказала я.

— Да, — подтвердила Ирина, встряхивая мешок, чтобы растение упало на дно. — И еще более несчастлива, когда его убили японцы. Ему было всего тридцать семь лет.

Я посмотрела вокруг, надеясь увидеть другие интересные растения. Мне вспомнились Мария и Наташа, по поводу которых я ошибалась, думая, что они богаты. Может, считая их счастливыми людьми, я снова ошибаюсь? Где братья и сестры Наташи, ее дяди и тетки? Не во всех русских семьях один ребенок. Наверное, и у них революции и войны отняли кого-то из близких, любимых. Кажется, эта боль никого не обошла стороной.

Я заметила кустик пурпурно-белых фиалок. Их можно использовать для создания общего фона. Ирина подошла ко мне, когда я начала их выкапывать лопаткой. Мне жалко было уносить цветы с их родного места, но я шепнула им, что за ними будут хорошо ухаживать и что они смогут сделать доброе дело, прогнав тоску в лагере.

— Кстати, Аня. Я до сих пор не знаю, где ты так хорошо научилась разговаривать по-английски. Когда работала гувернанткой? — спросила Ирина.

Я подняла на нее взгляд. Она смотрела на меня, не скрывая любопытства, и ждала ответа. В ту секунду я поняла, что Иван так и не рассказал ей правду обо мне.

Я продолжала возиться с цветами. Мне было стыдно смотреть Ирине в глаза.

— Мой отец любил читать книги на английском, ну и меня выучил. На самом деле он относился к нему как к экзотическому языку, как хинди, например, и никогда не думал применять его на практике. В школе у нас тоже преподавали английский, и я закрепила свои знания. Но самая большая практика была у меня в Шанхае, потому что там приходилось говорить по-английски почти каждый день. — Я снова посмотрела на Ирину. — Но я не была гувернанткой. Я солгала.

Лицо Ирины вытянулось от удивления. Она присела рядом и уставилась на меня, открыв рот.

— А что же было на самом деле?

Вдохнув поглубже, я рассказала ей о Сергее, Амелии, Дмитрии и клубе «Москва — Шанхай». Ирина с нескрываемым изумлением смотрела на меня, но осуждения в ее глазах не было. Выдав подруге всю правду о себе, я почувствовала огромное облегчение. Как хорошо, что не нужно больше хранить в душе эту тайну! Я даже призналась ей в том, что накануне отъезда Иван сделал мне предложение.

Когда я закончила, взгляд Ирины был устремлен в лес.

— Боже мой, — после довольно продолжительной паузы и задумчивости произнесла подруга. — Ты меня ошарашила. Не знаю даже, что и сказать. — Она поднялась, стряхнула с рук землю и поцеловала меня в макушку. — Но я рада, что ты поведала мне о своем прошлом. Я понимаю, почему тебе не хотелось об этом говорить. Ты ведь не знала меня. Но с этого дня ты ничего не должна скрывать от меня, потому что теперь мы как сестры.

Я вскочила и обняла ее.

— Да, ты мне сестра! — воскликнула я, и в ту же секунду к кустах раздался какой-то шорох, да так неожиданно, что мы обе отпрыгнули в сторону. Но это оказалась всего лишь ящерица, которая решила погреться в последних лучах заходящего солнца.

— Господи! — засмеялась Ирина. — Я в этой стране не выживу!

Вернувшись из леса, мы подошли к своему дому и замерли, услышав крики на разных языках, доносившиеся изнутри. Толкнув дверь, мы увидели Эльзу, молодую венгерку с коротким черными волосами и Аимку, которая стояла между ними.

— Что случилось? — спросила Ирина.

— Она говорит, что Эльза украла у нее ожерелье, — пояснила Аимка.

Молодая венгерка, которая фигурой больше походила на мужчину, чем на женщину, замахнулась на Эльзу кулаком и закричала, но пожилая немка совсем не выглядела испуганной, как можно было бы ожидать, и лишь надменно покачивала головой.

Аимка повернулась к нам.

— Ромола говорит, что Эльза всегда наблюдала за ней, когда она снимала ожерелье и клала его в карман чемодана. Я не раз повторяла: не оставляйте драгоценные вещи в бараке.

Я посмотрела на свою матрешку, стоявшую на деревянной полочке (эту полочку я смастерила своими руками из доски, найденной на свалке), и подумала о драгоценностях, которые были зашиты в подол платьев, сложенных в чемодане. Я и не думала, что здесь дойдет до воровства.

— Почему она решила, что это я взяла его? — спросила Эльза по-английски, наверное, чтобы и я поняла. — Я тут живу уже несколько недель, и до сих пор ничего не пропадало. Пусть лучше спросит у русских девушек.

Кровь прилила к моему лицу. Я с самого первого дня старалась подружиться с Эльзой и теперь поверить не могла, что они способна на такое. Повернувшись к Ирине, я перевела слова немки. Начальница блока не стала объяснять, что сказала Эльза, всем остальным, но молодая венгерка, которая тоже понимала по-английски, решила-таки перевести. Все повернулись к нам.

Аимка пожала плечами.

— Аня, Ирина, давайте осмотрим ваши вещи, чтобы все успокоились.

От гнева, охватившего меня, застучало в висках. Только сейчас я поняла, почему здесь так ненавидели Эльзу. Я подошла к своей кровати, сорвала с нее одеяло и простыню и отбросила в сторону подушку. Все, кроме Ромолы, Эльзы и Аимки, отвернулись — им было неприятно смотреть на то, что меня заставили сделать.