— Это было очень давно, — вздохнула Раиса. — Летом, на празднике в парке. Наверное, году в 1929. На ней было сиреневое платье, и она пришла с родителями. Эта молодая особа показалась мне очень воспитанной. Она сразу привлекла к себе внимание, потому что ей было интересно все, о чем говорили другие люди. Она прекрасно умела слушать.

— Это было до того, как она вышла замуж за отца, — сказала я. — Удивительно, что вы помните такие давние события.

Раиса улыбнулась.

— Я уже тогда была старой. Но сейчас я гораздо старее. Мне уже не о чем думать, кроме как о прошлом.

— И вы встречались только один раз?

— Да. После этого я не видела ее. Нас тогда было довольно много в городе, и все мы вращались в разных кругах. Но я слышала, что она вышла замуж за порядочного мужчину. Жили они в хорошем доме в пригороде.

После этих слов нижняя челюсть Раисы отвисла, и она обмякли, как спустившийся надувной шар. Казалось, что путешествие и прошлое отняло у нее все силы. Мария зачерпнула из ведра воды и поднесла стакан ко рту свекрови. Наташа, сказав, что ей надо посмотреть, как там дети, вышла из палатки. Я услышала веселые голоса девочек, которые играли во дворе, и недовольное кудахтанье куриц, вспугнутых Наташей. Вдруг лицо Раисы исказилось. Вода сначала струйкой, потом фонтаном изверглась И и ее рта. Она заплакала.

— Какие же мы были дураки, что остались, когда началась иойна, — произнесла она. — Умные люди уехали в Шанхай задолго до того, как пришли Советы.

Ее голос дрожал и срывался от волнения. Розалина попыталась усадить старуху поудобнее, но она оттолкнула ее руки.

— Я слышала, что твою мать забрали в Советский Союз, — сказала Раиса, поднося ко лбу руку, покрытую старческими пятнами. — Но как дальше сложилась ее судьба, мне неизвестно. Может, это и к лучшему, потому что с теми, кто остался, они творили ужасные вещи.

— Отдохните, мама, — мягко произнесла Мария, снова поднося стакан воды к губам старухи. Но Раиса не слушала ее. Несмотря на жару, она дрожала, и я накинула ей на плечи свою шаль. У нее были такие тонкие руки, что, когда я прикоснулась к ней, мне показалось, что они могут сломаться.

— Аня, она устала, — шепнула Розалина и стала подниматься. — Может, в другой раз она нам еще что-нибудь расскажет.

Мне стало не по себе от нахлынувшего чувства вины. Я не хотела, чтобы из-за меня Раиса мучилась, но и уходить, не узнав все, что ей было известно о матери, тоже не хотелось.

— Прошу нас извинить, — сказала Мария. — Иногда ей становится лучше. Если она вспомнит что-нибудь еще, я вам обязательно передам.

Я взяла трость Розалины и подала ей руку, чтобы помочь встать, но тут снова заговорила Раиса. Глаза у нее покраснели, взгляд сделался безумным.

— У твоей матери были соседи, Борис и Ольга Померанцевы, правильно? — спросила она. — Они решили остаться в Харбине, даже когда туда вошли советские войска.

— Да, — дрожащим голосом подтвердила я.

Раиса снова приподнялась с подушек, закрыла ладонями лицо и тихо застонала.

— Советы забирали всех молодых, кого могли заставить работать, — продолжила она, обращаясь то ли ко мне, то ли к себе самой. — Я слышала, они забрали даже Померанцева, потому что он, хоть и был уже пожилым, оставался сильным мужчиной. Но жену его они расстреляли. У нее было больное сердце: Ты знала об этом?

Не помню, как мы вернулись в палатку Розалины. Должно быть, какую-то часть пути нас провожали Мария и Наташа, потому что Розалина вряд ли смогла бы сама помочь мне идти. Силы покинули меня. Я не могла ни о чем думать. Перед глазами стоял зловещий образ Тана. Судьба Бориса и Ольги оказалась в его руках. Помню, как я бросилась на кровать Ирины и прижалась лицом к подушке. Мне необходимо было поспать, забыться, чтобы приглушить боль, от которой разрывалось сердце. Но сон не приходил. Как только я смежала веки, опухшие от слез глаза открывались помимо моей воли. Сердце молотом стучало в груди.

Розалина присела рядом со мной, погладила меня по спине.

— Я не думала, что все так обернется, — тихо произнесла она. — Мне хотелось, чтобы ты порадовалась.

Я посмотрела на нее. Осунувшееся лицо, под глазами темные круги, посиневшие губы. Я проклинала себя за то, что она мучилась из-за меня. Однако чем больше я старалась успокоиться, тем нестерпимее становилась боль.

— Как глупо было надеяться, что с ними ничего не случится, — с горечью сказала я, вспоминая испуганные глаза Ольги и слезы на щеках ее мужа. — Они знали, что, спасая меня, обрекают себя на смерть.

Розалина вздохнула.

— Аня, тебе было тринадцать лет. Старики понимают, что иногда приходится делать выбор. Если бы мне пришлось спасать тебя или Ирину, я бы поступила точно так же.

Я уткнулась лицом ей в плечо и удивилась, до чего крепким оно оказалось. Моя беда словно бы добавила Розалине сил. Она погладила меня по голове и прижала к себе, как если бы я были ее дочерью.

— Я за свою жизнь потеряла родителей, брата, сына и невестку. Одно дело умирать старым, и совсем другое уйти из жизни и расцвете сил. Твои друзья хотели, чтобы ты выжила, — продолжала она.

Я обняла ее еще крепче. Я хотела сказать Розалине, что люблю ее, но слова застряли в горле.

— Самопожертвование было их подарком тебе. — Она поцеловала меня в лоб. — Будь достойна этих людей, живи с гордо поднятой головой. Большего им и не нужно.

— Как бы мне хотелось отблагодарить их, — всхлипнула я.

— Так сделай это! — воскликнула Розалина. — Когда вернется Ирина, мне уже будет лучше, а ты пока пойди и сделай что-нибудь в память о своих друзьях.

Я медленно двинулась по тропинке в сторону пляжа, из-за слез едва различая дорогу. Но трели сверчков и щебет птиц успокоили меня. В этих звуках я услышала веселый голос Ольги. Она говорила, что не нужно горевать, что теперь она не чувствует боли и ей больше нечего бояться. День клонился к вечеру, беспощадная жара поутихла, и солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, нежно ласкал кожу. Мне ужасно захотелось прижаться к вечно запачканной мукой груди Ольги и сказать ей, как много она для меня значила.

Когда я дошла до пляжа, море уже казалось серым и мрачным. Над головой перекрикивались чайки. Последние лучи заходящего солнца блеснули над океаном тонкой мерцающей линией, все вокруг окуталось туманом. Я опустилась на колени и принялась сгребать песок. Я построила гору высотой мне по грудь и выложила ракушками ее основание. Мои зубы начинали стучать каждый раз, когда я представляла себе, как Ольгу выволакивают из дому и ставят к стенке. Кричала ли она? Думая о ней, я всегда вспоминала и Бориса. Они, как лебеди, были преданы друг другу всю жизнь. Он бы и дня не прожил без нее. Неужели они заставили его смотреть, как расстреливают жену? Слезы падали на песок, подобно каплям дождя. Я соорудила еще одну гору и соединила ее с первой мостиком из песка. Вслушиваясь в рокот накатывающихся волн, я не отходила от этого нехитрого памятника до тех пор, пока солнце не исчезло в океане. Когда погасла заря и небо сделалось черным, я три раза произнесла имена Бориса и Ольги, чтобы ветер донес до них весточку от меня и они узнали, что я их никогда не забуду.

Возвращаясь домой, я увидела Ивана, который дожидался меня под фонарем у моей палатки. В руках у него была корзинка, накрытая клетчатой тканью. Когда я подошла, он убрал ткань: в корзинке оказались свежие пряники. Морской ветерок подхватил имбирно-медовый запах и перемешал его с ароматом пальмовых листьев. Странно было видеть национальное угощение далекой и холодной страны здесь, в тропиках. Я даже не могла представить, где он раздобыл все необходимые продукты и как вообще смог испечь их.

— Это тебе, — сказал Иван, протягивая мне корзинку. — Сам делал.

Я хотела улыбнуться, но мои губы дрогнули.

— У меня сейчас не лучшее настроение, Иван, — сдержанно произнесла я.

— Знаю. Я хотел передать пряники через Розалину, и она рассказала мне, что случилось.

Я закусила губу. Проплакав на пляже весь вечер, я и не думала, что у меня еще остались слезы, но тяжелая соленая капля скатилась по моей щеке и упала на запястье.