— И откуда они берут деньги, эту шелудивцы?

Шелудиевка, как называлась эта мокрая полоса, действительно пользовалась весьма ограниченными денежными поступлениями. Народ здесь обитал малоквалифицированный, иногда он перебивался черной работой на лесных складах, на разгрузке барж, а больше бродил по берегу с двумя-тремя удочками или шнырял по реке на древних душегубках…

С расширением завода положение шелудиевцев улучшилось, но и старый быт еще процветал над плавнями.

Железнодорожная насыпь, проходящая от моста, разрезала посад на две части: "Раек" и "Занасыпь". Между Шелудиевкой и насыпью разбросаны многочисленные домики, принадлежащие самому хозяйственному населению посада. Здесь живут возчики, воловики, лавочники, портные, огородники. Домики, принадлежащие им, воздвигнуты по старым чертежам, одобренным жизнью еще при царе Алексее Михайловиче#30. Стены их сделаны из глины и кизяка на легком деревянном каркасе, снабжены заваленками и ставнями, но в уровень с веком крыты не соломой, а железом. Вместо древнего глинянного пола, доливки, у них настоящие крашенные полы. Но по той же старинной моде домики окружены вишневыми садами, подсолнухами и стеблями кукурузы, огорожены довольно высокими заборами, а на улицу смотрят добротные ворота, крытые двускатной узенькой железной крышей. В общем, здесь цветущее царство, и названо оно "Райком" с некоторой претензией. В последнее время домики здесь стали строиться пошире, на две-три квартиры. Во многих домиках жили не только хозяева, но и квартиранты — рабочие и служащие завода сельскохозяйственных орудий…

Основное заводское общество размещалось по другую сторону железнодорожной насыпи. Там стояло много кирпичных, двухэтажных и трехэтажных домов, были мостовые и даже тротуары, там был и театр. Но и здесь между основательными сооружениями были разбросаны такие же райские дворики, принадлежащие посадским старожилам.

Высокое железнодорожное полотно, разделявшее посад на две части, разделяло и их весенние судьбы: "Занасыпь" никогда не страдала от воды. Только в двух местах, где сквозь насыпь под чугунными мостиками пробивались улицы, вода могла проникнуть к заводу, но в этих местах нетрудно было преградить ей путь.

"Раек" не имел таких преимуществ. Во время высокого половодья он обращался в Венецию, и с учетом этого подобия многие домики здесь стояли на сваях. Правда, лет двадцать тому назад, при городском голове Кандыбе, имевшем собственный дом на "Райке", была построена земляная дамба. Она великодушно прошла между "Райком" и Шелудиевкой, не лишая шелудиевцев привычных для них весенних ванн. Но после Кандыбы дамба эта ни разу не ремонтировалась, выполняя свои обязанности постольку поскольку…

На следующий день было воскресенье. Как только Тимка позавтракал, он немедленно направился к дамбе. Все люди спешили туда, навигация на уличном потоке была прекращена, лучшие корабли валялись где попало. Пока Тимка дошел до дамбы, рядом с ним уже шагала целая компания: и Митрошка Григорьев, и Кирик, и Петя Губенко, и многие другие. Петя сегодня был веселый. Он подошел к Тимке и спросил:

— Ты куда?

— Туда.

— И я туда.

— А чего ты сегодня не такой?

— Не какой?

— А ты вчера был такой: все думал и думал.

— Да так, — сказал Петя. — С сестрой подрался. — Петя смущенно улыбнулся. — С Наташей. Из-за тетрадки.

— Какая Наташа?

— А сестра Наташа. Она в девятом классе.

— А-а! Я знаю. Губенко Наташа?

Тимка хорошо знал Губенко Наташу. ОНа была председателем школьного комитета и часто заходила в их класс, чтобы поругать ребят за грязь или растоптанный мел.

Пользуясь воскресным днем, на дамбе собралось много народу. С неба смотрело приятнеое апрельское солнце. Дамба была твердая, слежавшаяся, еще не отошедшая от морозов. Впереди, перед дамбой, плавала Шелудиевка; ее обитатели оживленно шныряли между домишками на своиъх душегубках или карабкались взад и вперед по высоким крутым крылечкам; вода поднялась до высоты полов.

Она не подошла еще и к дамбе и вообще стояла неподвижная, мирная и грязная, подняв на себя весь накопившийся за год прах шелудивеских улиц: навоз, солому, тряпки и бумажки. На свободной полоске у дамбы были уже навалены кучи досок и бревен, с трудом поворачивались длинные подводы "разводки", суетились плотники. Дамба имела длину больше километра, и везде шла работа, плотники с молотками и лопатами укрепляли столбы и приколачивали к ним кривые шершавые доски. С другой стороны дамбы ползали в рыхлой земле "колымажки", опрокидывая к насыпи свежие кучки земли.

По самой дамбе бродили жители и заводские рабочие. Бычков стоял в новом пиджаке и говорил портному Григорьеву, маленькому тщедушному человечку, у которого вместо усов еще в молодости выросли по три волоска возле углов губ, да так и остались на всю жизнь:

— Смотри, сколько народу нагнали! Да впустую все. Впустую, — решительно буркнул Бычков. — Кто сказал, что будет вода? Кто сказал? Вода бывает как раз через десять лет. Была в семнадцатом, значит, в двадцать седьмом будет. А это так. Во!.. Смотрите, какие мы заботливые. Где хозяин! Чем не хозяин? А на самом деле Спирька это Самохин. Вчера кочегаром был, а сегодня он большевик. И все понимает, и какое наводнение, и какую дамбу нужно. С книжечкой ходит.

Тимка и Петя обошли всю дамбу, два раза спускались к самой воде, бросили палку и смотрели, куда она поплывет. Палка долго стояла неподвижно, а потом еле заметно стала подвигаться вдоль берега.

— А где ваша лодка стоит? — спросил Тимка.

— А там на реке. Там дядя млй на мосту служит.

У этого Петьки вся жизнь наполнена завидными вещами. Вчера матрос, а сегодня дядя на самом мосту.

— А чем он служит?

— А он называется начальник моста.

Петя произнес это без бахвальства, но все равно, зависть кольнула в тимкином сердце.

— Может, ты еще скажешь, что он большевик?

— Он так и есть — партийный. Так и есть — коммунист.

— Врешь!

Петя улыбнулся:

— А чего я буду врать?

— Ты думаешь, куда ни посмотри, так тебе все комумнисты?

— Чудак ты какой, так он же и есть коммунист.

— А чего вы лодку сюда не пригоните?

— Куда? На дамбу?

— Вот сюда. Здесь и поставить. Шикарно было бы!

— Сюда нельзя поставить. Пройдут еще три дня или четыре дня, и тогда вода через дамбу пойдет.

— Как? Прямо на "Раек"?

— Прямо на эти дома.

— От здорово! А откуда ты знаешь?

— А отец говорил?

— А оон почем знает?

— Он все знает. Он говорит: несчастье будет, если не удержат. А то как и зальет. Все зальет.

Петя показал на "Раек" и глянул на Тимку серьезными черными глазами.

Тимка глянул по направлению его руки, и в его воображении встали все эти хаты, сады, дворники, плавающие в воде. В Тимкиных глазах загорелось восхищение.

— Вот красиво! Тогда будем здесь на лодке плавать, правда?

Петя нахмурил брови:

— На лодке можно плавать. Только будет жалко.

— Чего тебе жалко?

— А людей?

Тимка засмеялся:

— О! Людей! Вонг же там залито, а люди все целые. И катаются на лодках. А чего жалко? И туда на лодке, и сюда на лодке! А там под мостом аж на самый завод.

— В завод? В завод ни за что не пустят!

— А я попрошу. Я скажу: только на минуточку, посмотрю и назад.

— Воду туда не пустят. Кто тебе пустит воду? Чтобы завод остановился?

Тимка спешно задумался. Остановиться завод не может — это Тимка хорошо понимал, потому что завод в его глазах был наиболе могучим и внушительным явлением. С завода каждый день приходил отец и приносил с собой какой-то особенный, сложный и радостный запах настоящей, большой жизни. И Тимка недолго думал, уступил.

— А чего он остановится? Только под мостами перегородить и все.

В этот воскресный день жизнь протекала не только нормально, но даже весело. На дамбе было оживление, гуляли девушки и молодые люди. Колсеса на подворках приятно и мирно постукивали втулками. Спиридон Самохин похаживал по дамбе, посматривал на Шулудиевку и солидно и аккуратно записывал в блокнот число привезенных досок и колымажек земли. Деловые люди подходили к нему так же спокойно, они разговаривали, неторопливо поворачивались лицами то в сторону Шелудиевки, то в сторону "Райка". Даже шелудиевцы, обыкновенно народ задорный, подьезжали на своих душегубках к берегу и высказывали желания, не имеющие никакого отношения к угрозе наводнения: