Но Миша сказал:

— Из тебя никогда не будет ученого, потому что ты не умеешь думать по-научному.

Потом мы вылезли из ларя и пошли домой спать. Был уже вечер.

Утром пришел Миша, но уже обутый, и сказал:

— Видишь, я не спал из-за тебя всю ночь. А наша ракета спокойно до Луны долетела.

Я хотел было закричать от радости, но потом спохватился и сказал по-научному:

— Но это уже совсем другое дело!

Мы снова пошли на чердак, в нашу кабину, — было о чем поговорить. Миша сказал:

— Я спланировал другой маршрут: на Луне мы остановимся только на один-два дня и тотчас же отправимся дальше, на Марс. Я о Марсе все знаю, и эта книга у меня с собой. Я должен по ней и тебя научно подготовить, чтобы потом не натерпеться стыда.

Потом мы с помощью проволоки примонтировали к кабине охотничью батарейку и сидели штудировали целый день.

Вечером Миша переписал все пункты, чтобы послать их в «Геофизический год». Пункты были следующие:

1. На Марсе имеется весна, лето, осень, зима, как и здесь. Мы хотели бы прилететь туда зимой, потому что мы любим кататься на лыжах. Просим снарядить наш корабль двумя лыжами и одними санками.

2. После зимы наступает весна. Мы думаем пробыть там до весны, потому что весной природа пробуждается, птички поют и засеваются поля, а мы хотим там основать мичуринский участок. Просим снарядить нас одним заступом, одной мотыгой, одними граблями, пятьюдесятью пакетами земных семян (в том числе цветов) и одним мешком искусственных удобрений.

3. На Марсе имеются большие песчаные Сахары, которые мы тоже будем исследовать, делать переходы туда и сюда. Просим снарядить нас одним верблюдом (двухместным).

4. Имеются там каналы с водой. Наука этого точно не знает, но похоже, что имеются. Просим снарядить нас одной лодкой, двумя веслами, двумя плавками.

5. На Марсе имеются живые существа, а раз там есть живые существа, значит, просим предусмотреть место для подарков в расчёте на один пионерский отряд. И эти подарки должен приготовить наш пионерский отряд: девочки — кукол в национальных костюмах, а мальчики — земных зверюшек из дерева.

— А может быть, как раз на нас смотрят марсиане? А может быть, они смотрят на эту советскую ракету? А может быть, знают, откуда она вылетела и всё время восхищаются?

Миша сказал:

— Наверняка, восхищаются и удивляются. И, наверно, придут к тому, что раз уж с нашей Земли вылетела ракета, так значит, здесь должны быть и живые существа. Иначе кто бы её послал? И кто знает, может, через неделю-другую и они к нам пошлют своих людей, чтобы с нам познакомиться.

Я очень обрадовался. Вот было бы здорово! Но потом я испугался, потому что вспомнил, что Марс — это бог войны, значит, и марсиане хотят войны.

Но Миша сказал:

— Ты все-таки дурак, Мирослав. Если к нам марсиане и прилетят, так это же будут не капиталисты. Подумай об этом научно. Если уж они здесь окажутся, так это будут такие же люди, как мы с тобой, и думают теперь они не о войне, а о семенах для мичуринских полей, верблюдах или подарках для пионерского отряда.

И я начал думать по-научному и уже вообще больше ничего не боялся.

Товарищи

Мой самый лучший товарищ до самой смерти — Миша Юран. И люблю я его больше всех на свете. Мама говорит, что однажды, когда мы ходили еще в детский сад, Миша не захотел со мной играть, и тогда я проплакал до самого вечера и не успокоился даже ночью. Так и плакал во сне. А во втором классе, когда Миша заболел ветрянкой, я нарочно влез к нему в постель, чтобы тоже заболеть. Отец потом об этом узнал и хотел меня побить. Но уже не мог, потому что оспинки появились у меня везде, даже на носу. До сих пор одна ямка так и осталась. А потом, после великого допроса, меня оставили лежать у Юранов, и нам было очень хорошо.

С тех пор мы уже все время, всегда-всегда были товарищами: и в болезни, и в школе, и на дворе. И я уже стал думать, что только Миша может быть товарищем, а другие нет.

Но теперь я вижу, что и другие могут быть.

Вот сегодня у нас было рисование, а рисование мы очень любим.

Мы разводим краски и красим друг друга и себя.

Один раз у Бучинского была новая прическа — «аргентинская трава», и мы выкрасили ему волосы в зеленый цвет, а Канторису — в черный, чтобы он стал похож на аргентинского буйвола. Раз есть трава, кто-нибудь должен ее и съесть.

Сегодня перед рисованием Миша спросил:

— Ты заметил, что коричневой краской мы вовсе не рисуем? У меня она еще вся цела, а вот, например, кармин почти весь израсходован. Давайте разведите-ка коричневую и сделайте из меня леопарда.

Он снял с себя рубашку, и мы нарисовали коричневые пятна на его спине, на груди и на ребрах. Лицо себе он решил разрисовать сам.

Потом Миша посмотрелся в оконное стекло и сказал:

— Еще не похож. Помажьте, пожалуйста, по коричневой немного черной, а потом придайте желтизны.

А Анчу Парикову, которая у нас лучше всех рисует, он попросил:

— Положи-ка мне на лицо еще черной и подведи желтой усы. Пасть у меня должна быть грозной.

Когда все приготовления были закончены, он страшно заревел и начал гоняться за девчонками. Те совсем забыли о том, что это Миша Юран, и испугались его, как настоящего леопарда, и поэтому истошно завизжали.

У нашего класса тонкие стены, и, наверно, нас кто-нибудь подслушал, потому что в класс тотчас же вошла учительница.

Сначала она ничего не сказала, но потом взяла со стола Мишину рубашку и спросила:

— Кто это забыл здесь свое белье?

Все засмеялись, и Миша выступил из своего укрытия — он прятался за Шпалу. Усы свои он смазал, но остальное не сумел, и тогда учительница взяла его за руку и отвела в учительскую.

Когда они шли по коридору, все первоклашки забились в углы от страха.

В учительской Мишу никто не узнал, а ведь Миша идет у нас по математике лучше всех.

Потом ему пришлось умываться в учительском умывальнике. Он умылся, но спина так и осталась разрисованной, потому что он не мог до нее достать.

Когда они вернулись в класс, вода у Миши капала с волос и учительница потребовала:

— Признавайтесь добровольно, кто должен быть отмечен за такое художество.

Мы знали, как будем отмечены, и поэтому лучше решили помолчать. Искоса взглянули мы на Червенку и на Элишку Кошецову, не будут ли они ябедничать? Но те рук не поднимали, сидели тихо.

Потом Миша сказал:

— Это я все нарисовал сам.

Учительница не поверила:

— Ну, ты, видно, великий артист, прямо фокусник: умеешь разрисовать собственную спину! Жаль вот только, что не умеешь так же ее и вымыть. Знаете что, товарищи? Подумайте получше, даю вам срок до грамматики. Если виновники добровольно не признаются, будет наказан весь класс. Садись, Юран.

Потом мы рисовали очищенную кольраби, а кожуру отдельно. У Канториса кольраби не было, потому что он ее съел. Кожура была, а ядра не было. Поэтому он все срисовывал у меня.

После рисования мы советовались всем классом, как же все-таки быть с этим леопардом. И все смотрели в сторону Червенки и Элишки Кошецовой, и те от этого очень нервничали, а Червенка даже сказал:

— Что это вы на нас все время смотрите? Мы хоть и невиноватые, но не какие-нибудь ябеды.

Потом Анча Парикова выработала план действий и во время грамматики обратилась к учительнице от имени всего класса:

— Мы знаем, что некоторые из нас виноватые. Во время перемены мы обо всем подумали и увидели, что есть среди нас даже и невиноватые. Но именно эти невиноватые и не хотят признаваться и решили лучше страдать вместе с нами. Собственно, они ведь тоже виноваты, потому что они нас не остановили. А как вообще было дело? Некоторые из нас не получили билетов в цирк, когда он был здесь, и никогда в жизни еще не видели леопарда. Ну, мы и решили: пусть его увидят!

— Ах, вот оно что! Вы решили попробовать разрисовать себе кожу, как индейцы, да? — спросила учительница.