— Могу повторить. — Впервые за все время Жак улыбнулся.

Тедди недоверчиво покачала головой; по щекам покатились крупные слезы.

— Но ведь я — американка.

— Дорогая моя Тедди. Прекрасная, чудная, милая Тедди. Наверно, я хочу слишком многого, но я так тебя люблю.

Она слабо рассмеялась, с трудом различая сквозь слезы его силуэт.

— Выходит, я буду…

— Моей принцессой. А потом — княгиней.

— Просто не верится. Я всю жизнь любила тебя. А теперь ты… мы с тобой… так не бывает!

Жак склонился над ее шезлонгом и легко поднял Тедди на руки. Она обняла его за шею и доверчиво прильнула к нему.

— Тедди, на первых порах тебе придется трудно, но ты привыкнешь, да и Габи с Кристиной помогут.

Она не стыдилась своих слез:

— Я так долго мечтала о тебе.

— Не плачь, — прошептал Жак, смахивая с ее щек слезы кончиками пальцев. — Отныне ты будешь жить в Косте. Страна от этого только выиграет! — Он тихонько рассмеялся. — Думаю, народ полюбит тебя гораздо сильнее, чем меня. Тедди, ты всегда будешь для меня единственной любовью — на всю жизнь!

Обнявшись, они пошли к замку.

— Дорогая, — сказал Жак, — я понимаю, что нам предстоит принять много трудных решений. Например, как быть с твоей теннисной карьерой? Я не вправе лишать тебя любимого занятия.

— Жак, теннис для меня действительно много значит, но я столько лет стучала по мячу, что пора уже остановиться. Возможно, займусь организацией открытого чемпионата Коста-дель-Мар, — размышляла она вслух. — Или открою теннисную академию.

— Утром сообщим отцу, — Жак вернулся к более насущным проблемам, — а через несколько дней официально объявим о помолвке. Тедди, не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет, но ты станешь национальным достоянием Коста-дель-Мар.

Рано утром, до завтрака, Жак повел Тедди в западное крыло замка, где находились личные апартаменты князя Генриха. Через несколько минут мажордом распахнул перед ними дверь в огромную спальню. Князь Генрих, откинувшись на подушки, сидел в постели, накрытой темно-зелеными шелковыми покрывалами.

— Доброе утро, отец, — негромко произнес Жак. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул.

Тедди присела в глубоком реверансе. Ее бросило в краску.

— Доброе утро, сын, — кивнул старый князь, переводя удивленный взгляд с Жака на Тедди.

— Отец, я пришел сообщить о своем согласии принять на себя управление страной, — официальным тоном объявил Жак. — А также, пользуясь случаем, прошу твоего разрешения на вступление в брак с Теодорой Уорнер.

Князь Генрих издал облегченный вздох и широко улыбнулся.

— Сын мой, — произнес он, — ты принес мне радостные, очень радостные вести. Что касается вас, Теодора, могу сказать, что вы станете желанным членом нашей семьи. С легким сердцем благословляю вас на брак. Дайте-ка старику вас обнять.

Генрих прослезился.

— Благодарю вас, ваше высочество, — Тедди была глубоко взволнована.

Она приблизилась к старому князю, чтобы тот мог прижать ее к груди.

Потом Генрих повернулся к сыну.

— Жак, выбери для Тедди подходящее кольцо, а я преподнесу ей в качестве свадебного подарка фамильную тиару «Принцесса».

Знаменитую бриллиантовую тиару, изготовленную в форме двух переплетающихся сердец, прислала в дар династии Беллини королева Виктория; с тех пор ее по традиции надевали супруги правящих монархов, включая княгиню Лиссе.

— Дорогая моя, — мягко сказал князь, — вы станете носить ее во время официальных церемоний. Уверен, это украшение будет вам к лицу. Добро пожаловать; наши владения открыты для вас… как и наши сердца, принцесса Теодора.

Князь Генрих пожелал, чтобы Жак сначала короновался, а затем, примерно через месяц, сочетался браком с Тедди.

— Я тебя люблю, — шепнул Жак, провожая ее до дверей.

— Я тебя тоже.

Жак обнял ее и поцеловал — нежно и ласково. Тедди прижалась к нему. Ей была необходима его поддержка, его забота. Она страшилась этой новой жизни.

— Ни о чем не беспокойся, — приободрил Жак, чувствуя ее неуверенность.

— Легко сказать! У меня уже поджилки трясутся.

— Вот-вот! — засмеялся он. — А я так — всю жизнь! Теперь ты понимаешь? Ну, ничего, вместе нам все будет нипочем. Тедди, ты не представляешь, сколько для меня значит твое согласие. С тобой мне будет в тысячу раз легче.

— Со мной? Я ведь не умею держаться, не знаю этикета — в Америке меня никто этому не учил. Какой тебе от меня толк?

— Ты нужна мне такой, какая есть, Златовласка.

Тедди отдала бы все на свете, чтобы иметь возможность поделиться своей радостью с отцом… Она так и не смогла примириться с мыслью, что его уже нет в живых.

У нее всегда была при себе фотография, на которой они с отцом были сняты после ее победы в Уимблдоне. Сейчас, вглядываясь в смеющееся лицо Хьюстона Уорнера, она шептала:

— Папа, ты представляешь: я выхожу за него замуж! Это такое счастье, просто невозможно поверить!

Ей показалось, что она слышит строгий голос отца: «А как же теннис?»Тедди поднесла фотографию к глазам.

— Теннис я по-прежнему люблю, — одними губами сказала она, — но в спорте нельзя жить вечно. Буду играть два-три турнира в год… Папа, ты же знаешь, я могу очень многое сделать для тенниса, но отныне это будут наши с Жаком общие усилия. Только вообрази: я стану княгиней!

Тедди показалось, что Хьюстон слегка кивнул. У нее брызнули слезы. Она убрала фотографию и только сейчас ощутила сильный озноб.

Пошарив в ящике комода, она извлекла свой любимый спортивный джемпер с изображением плюшевого медвежонка, который отец подарил ей на день рождения. С трудом попадая в рукава, она натянула его через голову.

Ей определенно нездоровилось. Она забралась в постель, укрылась всеми покрывалами, а потом придвинула к себе телефон.

— Джамайка, это ты? — для верности спросила Тедди, набрав знакомый номер в Энн-Арбор. — Джейми, ты не поверишь. Я и сама не верю, но это правда…

Габриелла делала новые наброски у себя в комнате, когда позвонил Жак и попросил разрешения зайти к ней на пару минут.

— Конечно, заходи, — сказала она. — Жак, что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке, — ответил ей брат.

Не прошло и пяти минут, как он появился на пороге. Габи остановилась посреди комнаты как вкопанная, не сводя с Жака изумленного взгляда — он сообщил ей, что женится на Тедди Уорнер.

— Ты как-никак моя старшая сестра, — покраснел Жак, — вот я и решил сказать тебе первой.

— О, это просто замечательно!

Едва совладав с собой, Габриелла опустилась в кресло, словно придавленная страшной тяжестью. Она всегда относилась к Тедди с симпатией; но эта новость поразила ее в самое сердце, обнажив ее собственную боль. Она остро почувствовала, что жизнь в разлуке с Клиффом обернулась для нее мучением.

— Габи? Тебе плохо? — испугался Жак.

У Габриеллы по щекам текли слезы.

— Я так счастлива за тебя! — глухо произнесла она. — Прости. Дело в том, что мы с Клиффом, наоборот, разорвали свою помолвку. До сих пор не могу опомниться.

— Сестренка! — Жак стиснул ее за плечи. — Это он виноват? Он тебя обидел? Только скажи, я ему…

— Нет-нет, это я сама. Он собирался держать меня взаперти. Ему не дано понять, что каждый день нашей жизни так или иначе связан с риском, и мы вынуждены с этим мириться — иначе придется влачить существование узников.

Жак кивнул:

— Понимаю. Но через пару дней ваша размолвка уже не будет казаться тебе такой трагичной.

Габи снова разрыдалась:

— Нет, все кончено! Он никогда не простит такого унижения!

Ночью Тедди почти не спала. Ее мысли перескакивали с одного на другое. Часов в шесть утра у нее начался неудержимый приступ кашля. Сердце тяжело стучало в самые ребра, каждый вдох причинял боль, пересохшая кожа горела.