Никуда не пристроенных девушек между тем оставалось все меньше. Действительно, стоило беглянкам объявиться в Виттенберге, как на них немедленно обращали жадные взоры многочисленные слуги Церкви, без сожаления расстававшиеся со своими обетами. Каждый надеялся получить свою часть добычи. Главным распорядителем назначили Амсдорфа. Дележка шла быстро, так что бедным девицам вряд ли хватало времени как следует подготовиться к новому для себя образу жизни. 11 апреля, в Святую пятницу (на шестой день после побега), Амсдорф писал еще одному бывшему монаху: «К нам привалило сразу девять штук! Все красавицы, все милашки, все из хороших семей. Нет ни одной старше пятидесяти. Для тебя, милый братец, я припас в качестве законной супруги самую старшую; впрочем, если захочешь кого-нибудь помоложе, выбирай из самых привлекательных». Из письма неясно, предполагалось ли заменить «самую старшую» кем-нибудь «помоложе» или одарить монаха последней в качестве дополнения. К счастью для самых нетерпеливых, за первой партией беглянок последовали новые, так что в течение нескольких ближайших лет проблемы с выбором спутниц жизни у бывших монахов не возникало.

Среди девушек, прибывших из обители Нимбшена, особенной красотой и предприимчивостью отличалась некая Катарина фон Бора, для близких Кэтхен. К моменту приезда в Виттенберг ей минуло 24 года. Она умела нравиться и не испытывала недостатка в поклонниках, однако не спешила с окончательным выбором. Дарила ли она между делом кого-либо своей благосклонностью? Судя по всему, без этого не обошлось. В 1528 году некий Иоахим фон Гейден писал ей, напоминая о минувших днях: «В Виттенберге ты вела себя, как уличная плясунья. Прежде чем взять Лютера в мужья, ты жила с ним, как проститутка и публичная девка».

Означает ли обидное сравнение с плясуньей, что Катарина до Лютера, а может, и одновременно с ним, имела связи с другими мужчинами? В свое время просочились кое-какие слухи о ее добродетели. Так, в 1523 году в Виттенберге у Лукаса Кранаха гостил Кристиан II, свергнутый король Дании, Норвегии и Швеции. Он откровенно восхищался Катариной, а перед отъездом подарил ей золотое кольцо. По мнению некоторых очевидцев, это кольцо, которое она не только приняла, но и хранила потом всю жизнь, было не чем иным, как памятью о мимолетной любви. Симон Лемний, поведавший в своей «Монахопорномахии» (вот как по-научному это называется!) о шалостях бывших монахов, рассказывает, что прекрасная Катарина ругалась, как солдат. Факт, конечно, интересный, однако недостаточно весомый, чтобы выдвинуть гипотезу о распутной натуре этой дамы.

Имеются сведения, что она всерьез увлеклась неким красавцем студентом, не имевшим отношения к духовному сословию и принадлежавшим к порядочной буржуазной фамилии. Звали его Иеронимус Баумгартнер. Что за отношения связывали их? «Если хотите получить свою Кэтхен, — писал Лютер этому студенту 11 октября 1524 года, — поспешите, пока она не досталась другому... Она вас все еще любит. Мне было бы приятно видеть вас мужем и женой». Итак, дележка невест продолжалась, а роль свахи теперь взял на себя Лютер. Выражения, употребленные им в письме, позволяют предположить, что между молодыми людьми действительно существовала связь, иначе к чему бы такой угрожающий тон: женись, а не то... Но опять-таки все это не более чем догадки. Что касается молодого человека, то он не позволил вертеть собой и вскоре уехал в родной Нюрнберг, где благополучно женился на другой девушке. Кэтхен от расстройства заболела.

Лютер принялся спешно подыскивать брошенной красавице другого жениха. Счастливым избранником на сей раз предстояло сделаться пастору из Орламюнде доктору Глацу. Судя по всему, он не показался невесте блестящей партией и, очевидно, не смог ее как следует утешить. Катарина, девушка с характером, решительно воспротивилась: ни за что на свете, заявила она, не свяжет она свою судьбу с этим человеком! Не решаясь обращаться непосредственно к Лютеру, она сообщила о своем отказе второму по значимости «брачному распорядителю» Амсдорфу. Потом, набравшись смелости, продиктовала свои условия: она согласна выйти замуж, но только за одного из двух руководителей Реформации — Лютера или Амсдорфа. Поскольку об этом разговоре нам известно со слов самого Амсдорфа, нельзя исключить, что он намеренно преувеличил собственную роль: «Я тоже мог бы жениться на этой женщине и притом по ее личной просьбе». Тем не менее он считался вторым человеком в лютеранской партии, своего рода Елисеем при Илии, его советчиком и доверенным лицом, заменив Штаупица, от которого выгодно отличался силой характера и решительностью. Поэтому вполне вероятно, что его рассказ о смелом предложении прекрасной беглянки соответствует истине. Так или иначе, он это предложение отверг, переадресовав его Лютеру. Шел апрель 1525 года.

Из всего сказанного вытекает, что до этого времени Лютер не проявлял к Катарине фон Бора особенного расположения, более того, она, похоже, серьезно раздражала его своей независимостью. «Я не любил ее, — скажет он позже. — Всегда считал гордячкой. Но в конце концов Богу стало угодно, чтобы я призрел эту покинутую душу». Итак, мы получили первое из множества объяснений, которые он затем приводил в оправдание своей женитьбы. Позже он признавался, что в тот момент, когда решился наконец на этот важный шаг, его больше привлекала Анна фон Шенфельд, а в одном из писем к Амсдорфу упоминал свою «бывшую невесту» Еву Алеманн. Таким образом, ситуация к весне 1525 года сложилась следующая. Лютер считал себя «женихом» одной из беглянок, Евы, что, по всей видимости, означало особые отношения между ними. В то же время он утверждал, что готов жениться на Анне. Зная его взрывной темперамент, мы вправе предположить, что в данном случае речь также шла не просто о симпатии. Наконец, появляется третья женщина, Кэтхен, которая, к величайшему его изумлению, сама заявляет ему: «Желаю видеть своим мужем вас и только вас!» О ее моральном облике гуляют самые жуткие слухи. Насколько они обоснованны?

Ответ на этот вопрос мы находим в письме Лютера к Спалатину, датированном 15 апреля 1525 года, днем, на который тогда пришелся святой праздник Пасхи. Вначале автор оправдывается, что до сих пор не женился, но обещает в самом скором времени покончить со своим безбрачием. «Вы удивляетесь, — продолжает он, — что такой галантный кавалер, как я, все еще не нашел себе пары». В какой-то мере эти слова можно считать признанием справедливости ходивших вокруг него слухов. Дальше он добавляет, что «имеет отношения с женщинами», употребляя при этом латинский глагол «misceor». Какого рода эти отношения? Некото-рые особенно осторожные переводчики предпочли более обтекаемое выражение «я связан с женщинами». Но вот Денифле убежден, что, как и в других своих сочинениях, употребляя этот глагол, Лютер всегда имел в виду плотскую связь. Да и контекст письма яснее ясного говорит о том же. Лютер писал письмо с конкретной целью — убедить Спала-тина в необходимости жениться. Что же он услышал в ответ? Только после вас! Тогда Лютер проявил настойчивость, утверждая, что его теперешнее положение равнозначно супружескому. После упоминания своих «отношений» он восклицает: «Вы просите, чтобы я подал вам пример. Но разве может быть пример более яркий, чем тот, что я уже вам подал?» Неужели он полагал, что может послужить «ярким примером» для своих друзей, если его «отношения» с дамами ограничивались беседой за чашкой кофе?

Но и это еще не все. Дальше Лютер пишет: «У меня оказалось сразу три супруги, и каждую из них я любил до безумия, пока из-за своей любви не потерял сразу двух, которые предпочли других женихов. Да и третью я удерживаю из последних сил, и может статься, что и ее у меня скоро отнимут». Три супруги? Ясное дело, невенчанные, но ведь Лютер не верит в церковные таинства. Поименный список выглядит следующим образом: Анна, Ева, Катарина. Они околдовали Лютера, как с недоумением отмечал Меланхтон. Но что это за безумная любовь, которая оттолкнула от него двух избранниц? Об этом нам неизвестно ничего. Остается лишь предположить, что две из трех девушек быстро сообразили, что настоящей женой может быть только одна. А потому и «невеста», и «самая желанная» махнули ему на прощанье рукой. С кем же он остался? Правильно, с Кэтхен! Ничего, что она включилась в гонку последней, главное, что она ее выиграла. Выбора-то у него больше не оставалось. Еще вчера он мог придирчиво присматриваться к двум другим, решая, которую предпочесть, но его колебания добром не кончились. Да и последняя того и гляди ускользнет, если он не поторопится повести ее к алтарю («удерживаю из последних сил»). Она все-таки получила порядочное воспитание. Пусть она сбежала из монастыря, но это еще не значит, что он уговорит ее на внебрачное сожительство.