В отличие от Крота и Цазия, Теобальд Герлахер, по прозванию Билликан (уроженец Билликхейма, что в Пфальце), был не гуманистом, а церковным деятелем. Он присоединился к движению Реформации в 1522 году и одним из первых обзавелся женой. Но в конце концов и его не оставили равнодушным внутренние противоречия, которыми изобиловала доктрина новых толкователей Евангелия. Не меньше его возмущало и моральное разложение самих реформаторов. В 1525 году он писал Урбану Регию: «Вы только подумайте, как молода эта церковь и какими чудовищными безобразиями успела она запачкаться с самого своего младенчества. Да, сатана старается изо всех сил, и цель его ясна — превратить само Евангелие в орудие распространения безбожия». В 1529 году он принял окончательное решение, публично огласив его во время защиты своей докторской диссертации по богословию. В заполненном до отказа зале университета он торжественно заявил: «Что касается лютеран, цвинглиан и анабаптистов, то все они — чума, которую Бог наслал на нас за наши грехи, за жадность, безнравственное поведение и слепоту епископов, священников и прочих слуг Церкви. Я публично заявляю, что в их учении содержится и доброе начало, но под прикрытием добра в нем зародилось и продолжает развиваться бесспорное зло, отравляющее все вокруг смертельным ядом раскола».

Георг Витцель принадлежал к той же среде церковных деятелей, что и Билликан. Образование он получил в университете Виттенберга и здесь же после рукоположения в сан занял пост викария. Впоследствии он сам рассказал о том пути, который проделал в своих духовных исканиях. Принять учение Лютера его подтолкнули два обстоятельства — «всеобщая безоговорочная поддержка» нового вероучителя и знакомство с сочинениями Эразма. Витцель согласился с теорией бесполезности добрых дел, женился и занялся проповедью нового Евангелия. Однако по мере того как постепенно эволюционировало лютеранство, его душу все чаще начали посещать сомнения. Прежде всего его возмутило явное падение нравов: «Дела шли все хуже и хуже. Порядки и обычаи новой Церкви ввергали меня в шок. Я не находил в них ничего, что способствовало бы возвышению души и располагало к благоговению перед Господом. Напротив, самые святые вещи низводились до уровня детской игры, лишались даже намека на страх, уважение и строгость... Когда же я воочию убедился в распутствах, жестокости, алчности и гордыне ее руководителей, в их бесконечных спорах и склоках, сомнения мои возросли многократно». Вторая причина его охлаждения к новому учению носила теоретический характер: «Ради нового Евангелия я оставил свою горячо любимую родину. Но чем больше я старался углубить новое учение, тем яснее сознавал всю слабость его основ. Не слишком охотно сходил я с проторенной тропы. Но изучение святоотеческих писаний снова привело меня в лоно Матери-Церкви, пусть и не очистившейся пока от всех своих ошибок». Скрепя сердце он еще какое-то время продолжал проповедь лютеранства. «Наконец Господь сдернул пелену с моих глаз, сорвал грубую корку с моего сердца, и я прозрел. Господь вызволил меня из лютеранской синагоги и показал мне ее такой, какая она есть».

Так какая же «она есть»? Суждение Витцеля абсолютно категорично: «Автор, вождь и вдохновитель всего этого дела — монах, и он подготовил его в одиночку, как свое личное дело; так же, действуя от себя, он обеспечил этому делу защиту и поддержку, дал ему ход, утверждая одно и опрокидывая другое, заменяя привычные понятия другими, а потом изменяя и их, призывая к тому, что ему казалось верным, и отрицая все, что ему не нравилось, руководствуясь исключительно собственными целями и стремлением навредить Церкви...» Какими виделись ему проводники нового учения? «Евангелие служит лишь прикрытием для всевозможных мерзостей... Поведение и нравы пасторов и их жен слишком хорошо известны всем и не нуждаются в комментариях». Особенно он настаивал на том разрушительном воздействии, какое оказал их пример на моральный климат в обществе. «Под их влиянием в людских сердцах угасли милосердие и набожность; они разрушили, извратили, уничтожили культ с его самыми трогательными обрядами, они свели на нет значение молитвы, высмеяли пост, милостыню, покаяние и милосердие. Там, где царила добродетель, теперь властвует порок. Я уже не говорю о воспитании детей, от которого осталось только слабое воспоминание». И Витцель приходит к однозначному выводу: «Лютеранство и та мешанина, которую именуют Реформацией, не могут претендовать на звание Всемирной Церкви. Оно представляет собой самый обыкновенный раскол, подобный сотням других расколов, возникавших со времени смерти Спасителя и, так же как они, неизбежно катящийся к небытию и забвению, тогда как Божья Церковь продолжает стоять и торжествует над самыми яростными из своих врагов».

Скромный кюре Симон Штумпф познакомился с Цвингли в 1519 году и вскоре стал ревностным поклонником Лютера. В 1522 году он порвал с обетом безбрачия и занялся активной проповедью нового Евангелия на улицах Ульма. Но в один прекрасный день и он повернулся против Лютера. «Мы безмерно превозносили этого человека и оказывали ему почести, приличествующие одному лишь Богу; мы поставили выше Моисея, выше апостолов и даже выше Иисуса Христа простого монаха, который сам не способен вести себя так, как того требует его доктрина. Он обольстил и привел в волнение весь мир, но это нисколько не мешает ему спокойно спать. Из-за него стало невозможно проповедовать Слово Божье в его первозданной чистоте. Под влиянием его писаний появилось множество лютеран, но не появилось ни одного христианина. Об учителе легко судить по его ученикам. Он вместо проповеди Царствия Небесного и заветов Сына Божьего Иисуса Христа проповедовал обмирщение; его ученики, постигшие науку Лютера, но невежественные в божественном учении, изо всех сил цепляются за мирские соблазны и прихоти собственного брюха, а поиск Царствия Небесного и Божьей правды оставляют на потом».

Беат Ренан принадлежал к той же породе, что Рубиан и Цазий. По определению Деллингера, этот человек «больше всех после Рудольфа Агриколы способствовал распространению грамотности в Германии». Глубоко возмущенный возней вокруг индульгенций, он примкнул к Лютеру и поначалу открыто поддерживал новое движение. Но вскоре он переехал в свой родной город Шленштадт, сохранивший верность католичеству, и в 1525 году в письме к другу Гуммельбергу объяснил причины своего отступничества: «Этот жалкий сброд, именующий себя евангелистами, развращает народ, зовет его к бунту, грабежам и учит ненавидеть власть». Бесспорно, Церковь нуждалась в реформах, однако Лютер и его друзья не только не способствовали ее исцелению от действительных недугов, но лишь усугубляли их; вся их работа свелась к «нелепым спорам, пронизанным ненавистью и яростью, и обернулась разрушением самых достойных обычаев».

Уроженец Эльзаса гуманист Луциний (настоящее имя Отмар Нахтигаль) в 23 года уже считался одним из виднейших эрудитов своего времени. В 1521 году в предисловии к своей книге «Прогимназмата» он восхвалял Лютера и поносил его противников, называя их «болтунами, которые не боятся злословить по адресу самых достойных уважения людей». В 1522 году, служа каноником в Страсбурге, он сочинил сатиру под названием «Груний», направленную против схоластики и попутно обличающую все злоупотребления, допускаемые Церковью. Эти два произведения позволили реформаторам считать его «своим». Однако Луциний не торопился вливаться в их ряды и не скрывал принципиальных разногласий с лютеранами по ряду вопросов. Так, в 1524 году он выступил с критикой лютеровской теории бесполезности «дел»: «Чернь, введенная в заблуждение собственными дурными наклонностями и невежеством проповедников, подстрекающих ее к бунту, совершает сейчас опасную ошибку, извлекая из обращенных к себе ученых речей самый превратный, самый порочный смысл, как нельзя лучше отвечающий ее тайным устремлениям. Мало кто из них старается строить свою жизнь согласно Евангелию. Напротив, большинство пытается подладить Евангелие под свои поступки и превратить его в инструмент для удовлетворения своих желаний». Наконец в 1525 году он перешел в открытое наступление против «поверхностных ученых, погрязших в мирской суете, и бесноватых крикунов, умеющих только лаять и не имеющих права именоваться проводниками Евангелия».